Ольга Макарова - Б.В.Г

— Да, — Ив почесал в затылке. — Давно это было.

— И это ты тоже помнишь, — Рон указала куда-то наверх, где поднимающийся склон будто пророс множеством клыкастых горных выступов… домишко огненно поблескивал остатками стекол в окнах…

Он помнил. Но не хотел об этом думать.

— Поехали, Ив, здесь нам ничего не нужно, — сказала ему сестра и добавила, повернувшись к могильному холму: — Прощай, Ланс…

Ланс… он так и остался двенадцатилетним влюбленным мальчишкой. Это уже образ-кристалл, а не живой человек. Кто мог подумать, что двадцативосьмилетняя женщина будет так живо его помнить?.. помнить почти ровесником своего сына…

…он так любил тебя, Рон… кто сказал, что дети не умеют по-настоящему любить?..

Вел Ив… Рон в полном молчании смотрела на огненные небеса. Горящий закат. И проступающая на небе Луна похожа на прищуренный глаз…

Где-то вдалеке медленно плыли по небу черные крапинки. Как будто клин чернокрылых птиц неспешно летел по направлению к Храму… еще немного, и можно будет догнать парад…

Глава восемнадцатая. Зоркий Иисус

Я видел сон. Наконец-то видел. Помню, что я в нем потерялся, будто бы забыл, как возвращаться. Я провел в странном мире целый день… а потом, утром, сыпля сахар мимо кофе, пытался собрать воедино множество образов — все, что запомнил, — как кусочки паззла…

Вначале я видел, как сквозь туман. Что-то вроде серой стены, подсвеченной красными отблесками. И яркое пятно посередине этой стены, через которое внутрь заглядывало солнце. Потом все неожиданно прояснилось, точно кто-то подстроил резкость. Пятно оказалось дырой в стене, глубоким проломом, во все стороны от которого по штукатурке змеились трещины. Вокруг них причудливыми рыжими кругляшками разрослась плесень. (Поразительно, с какой точностью я сумел все разглядеть!)

Я попытался осмотреться. Но, будто слитый со стеной, не мог повернуть головы. Только «вращать глазами». Обратил внимание на выцветшие изображения святых на стенах… и понял, что был таким же изображением. Слоем краски. Неудивительно, что я был неподвижен…

Наловчившись зыркать по сторонам, я исхитрился посмотреть вниз, что оказалось довольно просто…

Пятно света, льющегося из дыры в куполе, из разбитых окон(лучи, расцвеченные остатками витражей) и отблески факелов высвечивали внизу шумный человеческий муравейник. Закрыв «глаза», я каким-то непостижимым вторым зрением видел… вернее, чувствовал боль, страх, смерть, мелкие вспышки положительных эмоций… невыносимый больничный запах… да, вся грязь человеческого тела, помноженная на количество людей, плюс аптека с перебитыми склянками, — вот, пожалуй, точное описание…

Я помнил, что проснулся с криком, чем до смерти напугал Шуру.

Когда я ехал в троллейбусе на работу, по привычке показывая контре кредитку вместо проездного (она кивала и оставляла меня в покое), я вспомнил, что же напугало меня так…

К концу сна я научился смотреть ближе/дальше, будто подкручивая настройку бинокля, и решил посмотреть на мир за той самой дырой. И увидел море…

Оно было мертвым и грязным, это море, и по волнам прыгали льдинки. Я с грустью вспомнил, каким оно было раньше (будто бы я его видел!). Я вспоминал себя ребенком… как я купался в теплых волнах… как играл на берегу… И вдруг моя память набрела на такое воспоминание, которое все перевернуло в моей душе: вырастающий над морем белоснежный атомный гриб… вот он тянется вверх, к самому солнцу, пронизывая облака… а вскипевшая вода поднимается у берега гигантской волной… а потом… крысы… орды обезумевший крыс…

Я хотел закрыть глаза руками и не мог: у меня просто не было рук… Я зажмуривался, но второе зрение показывало картины еще более ужасные… Я не мог даже кричать…

Разве сны бывают такими? Такими реальными, такими продуманными до мелочей? Нет! Я видел другой мир, и уже не удивлялся этому. Я просто хотел разобраться, зачем. Почему и как я опрокинул стену, разделяющую два мира? Могу ли я быть там, когда не сплю? Приходить и уходить по своей воле?..

Спорим, на нашей планете нет человека, который мог бы мне ответить на эти вопросы…

Хотя… вот поспорил с самим собой и тут же понял, что такой человек есть… только это все равно не имело смысла, потому что найти его среди шести миллиардов — шанс весьма и весьма небольшой… особенно, если конкретно не знаешь, кого искать…

Глава девятнадцатая. Двеллеры

Над Убежищем вставало солнце. Каяла стояла лицом к восходу, среди снега, окрашенного им в цвет крови. Она сама не знала, почему не спалось ей всю ночь; почему рассвет звал и манил ее к себе. Будто бы неизвестная сила, ждавшая своего часа столько лет, решила проснуться и позвала посмотреть на восходящее солнце…

…Боязливо, так и не научившись доверять внешнему миру до сих пор, из Убежища выходили двеллеры — его жители. Мало молодежи, мало стариков. Детишек раз, два и обчелся… В основном люди, возраст которых определить невозможно, а в таких случаях говорят: тридцать лет… бледные, худые; в довоенной одежде, починенной крысачьими заплатками… Они щурились на солнце и расходились по своим делам. Их ждали поля и осиротевшие на ночь кузня, школа и лавки… Тихие. Даже слишком. Очень, очень молчаливый народ. Как будто и не нужно им было общаться обычным для людей способом — произнося слова…

Каяла думала о своих детях: Раю и Нефью она считала своими детьми. Других у нее не было… может быть, и были в эру тьмы, но не дожили до сегодняшнего дня…

Где они сейчас, неразлучные спорщики? Они ушли, потому что в них однажды тоже что-то проснулось, как сейчас в Каяле. Бессловесное знание, куда идти и что делать…

К вечеру Каяла собрала рюкзак и договорилась с заезжим торговцем, чтобы он подбросил ее до ближайшего города. Просить довезти ее туда, куда зовет сердце, было бессмысленно: для него Храм, Радость — нечто легендарное, что может быть да и есть на свете, но только далеко за пределами карты.

Торговец согласился, он даже не спорил. Хотя что-то в этой женщине непонятного возраста пугало его. Наверное, глаза, в которые невозможно прямо смотреть.

Он пытался заговорить с Каялой; скорее, чтобы развеять свои непонятные страхи, но встретил ледяную стену.

В ней было что-то страшное. Что-то нечеловеческое. Демоническое, если хотите. Страх, царящий в гнетущей тишине мертвых городов и заброшенных подземелий. Парализующий; от которого не убежишь, да и не подумаешь бежать…

«Скорей бы доехать и забыть о ней!» — думал несчастный торгаш… Он не понимал, как это он вообще согласился везти ее, да еще и ехать в сторону, совершенно противоположную той, куда он хотел попасть…