Энн Маккефри - Корабль, который пел

— В нем сказано «возможно». Я вовсе не оспариваю твою позицию, просто предупреждаю, какой скорее всего будет их реакция, — добавила она, заметив, что Теода уже набрала побольше воздуха, собираясь дать отпор. Я-то как раз совершенно уверена, что ты права. Но они — совсем другое дело. История знает немало случаев, когда добрые самаритяне преждевременно решали с чистой совестью почить на лаврах, в полной уверенности, что сделали все от них зависящее.

Теода непримиримо сжала губы. — Я уверена, что этих людей можно спасти… во всяком случае, некоторых — разве ради этого не стоит сделать все возможное?

— Но почему? Я хотела сказать, почему ты думаешь, что метод обратной связи сработает?

— Этот метод, разработанный еще в двадцатом веке, раньше его использовали для коррекции большинства врожденных нарушений и некоторых серьезных поражений мозга и нервной системы. Я получила научную степень по истории психотерапии. Многие из ранее существующих в этой области проблем теперь не актуальны, но иногда бывают случаи, когда болезни, которые считались давно побежденными, возвращаются вновь. Как эпидемия полиомиелита на Эварте-2. Вот тогда и вспоминают о старых методах. Например, возбудитель этой болезни напоминает вирус Ратдже, с той разницей, что атаки исходного штамма были не так опустошительны и выздоровление наступало хоть и медленно, но верно. Может быть, потому, что терапию начинали сразу же, как только миновал острый период. Да и паралич, насколько мне известно, не был таким тяжелым. Но, возможно, на протяжении веков штамм видоизменился и стал еще более опасным.

И все же нельзя отрицать, что сходство существует. Вот, посмотри, Хельва, — я захватила с собой пленки, — с жаром сказала Теода, от волнения ее лицо казалось странно помолодевшим. — Тогда при лечении жертв вируса Ратдже широко применяли метод обратной связи Домана-Делакато, и он давал отличные результаты.

А вдруг, — Теода остановилась как вкопанная, — нам удастся доказать, что в те времена споры космической эпидемии занесло на старушку Землю? У тебя есть данные по развитию галактических спиралей?

— Давай пока ограничимся проблемами из области медицины и физиологии усмехнулась Хельва.

Теода потерла лицо руками, как будто пытаясь смыть усталость и заставить утомленный мозг сделать невозможное.

— Всего один ребенок, одно доказательство — вот все, что мне нужно.

— А сколько времени это займет? И какого возраста должен быть ребенок? Кстати, почему именно ребенок? Почему не та несчастная женщина, с таким трудом опускавшая веки?

— Продолговатый мозг начинает управлять рефлекторными движениями с самого рождения. Мостовой участок, который полностью развивается к двадцати неделям, руководит ползаньем на животе. К пятнадцати неделям начинает функционировать средний мозг, и ребенок овладевает навыками передвижения на четвереньках, и, наконец, к шестидесяти неделям заканчивается формирование коры, которая ведает ходьбой, речью, зрением, осязанием и координацией движений.

— Год — это, пожалуй слишком рано… Внятная речь еще отсутствует, вслух подумала Хельва, без труда припоминая свой первый день рождения. Правда, она в этом возрасте уже «ходила» и «говорила».

— Лучший возраст — пять лет, — вмешался вдруг чей-то голос. Теода вздрогнула и только сейчас заметила Онро — он стоял на пороге камбуза, держа в руке согревающуюся жестянку с кофе. — Потому что моему сыну как раз пять. Я Онро, майор медицинской службы. Это я вас вызвал, доктор Теода, потому что слышал: вы никогда не сдаетесь. — Его помятое со сна лицо обрело жесткое, упрямое выражение. — И я тоже не сдамся, пока мой сын снова не станет ходить, говорить и смеяться. Он — все, что у меня осталось. Неплохой отпуск у меня получился, — он горько усмехнулся и глотнул дымящийся кофе.

— Так вы с Ван Гога? — спросила Теода.

— Да, один из немногих уцелевших.

— Вы слышали, о чем я говорила? Вы согласны?

— Слышал. В моем случае не может быть и речи о согласии или несогласии. Я готов на все, что выглядит хотя бы отдаленно правдоподобным. Ваша идея разумна, к тому же компьютер дал единственную положительную рекомендацию, и это терапия. Я пошел за сыном.

Дойдя до шлюза, он повернулся и погрозил Хельве кулаком. — А ведь ты опоила меня, фея из серебряного замка!

— Формулировка неточна, но обвинение принято к сведению, — сказала Хельва ему вслед, когда он, хмурясь, шагнул в кабину лифта.

Теода, охваченная радостным волнением, схватила свой проектор и стала внимательно просматривать пленки, на которых был заснят метод, который она собиралась испробовать.

— Они вводили стероиды и еще кое-какие препараты, — бормотала она. — У тебя что-нибудь найдется?

— В заключении ничего не говорилось о медикаментах, — напомнила Хельва, — но всегда можно попросить Онро, чтобы он стащил все, что понадобится из больничного синтезатора. Ведь он, в конце концов, майор медслужбы.

— Да, это очень кстати, — согласилась Теода и снова с головой ушла в свои пленки. — А зачем им понадобилось… ах да, все ясно! Ведь у них не было готовых соединений.

Хельва завороженно следила, как Теода смотрит фильм, то возвращаясь назад, то прокручивая пленку вперед, многократно перепроверяет, делая пометки, что-то бормоча про себя, и время от времени застывает в раздумье, уставясь в пространство невидящими глазами.

Когда Теода стала проделывать это в четвертый раз, Хельва категорически потребовала, чтобы она что-нибудь съела. Женщина рассеянно доедала жаркое, когда вернулся Онро, на руках он держал обмякшее тельце рыжеволосого мальчугана. На грубоватом лице медика застыло отсутствующее, почти оцепенелое выражение — он бесстрастно следил, как его сынишку бережно укладывают на койку. Хельва заметила у мальчика одну особенность, которая роднила его со всеми жертвами страшного вируса: глаза были полузакрыты, как будто веки до того отяжелели, что он не мог их поднять.

Опустившись рядом с койкой на колени, Теода повернула голову ребенка, так чтобы его глаза находились вровень с ее лицом.

— Дитя мое, я знаю, что ты меня слышишь. Мы будем работать с твоим телом, чтобы помочь тебе вспомнить, что оно умело делать. Скоро ты у нас опять будешь бегать и радоваться солнышку.

Потом без лишних слов, не обращая внимания на невнятные возражения отца, она положила мальчика прямо на пол, на живот, взяла его за руку и за ногу и знаком велела Онро последовать ее примеру.

— Мы переносимся в то время, когда ты был совсем маленький, и впервые пытался ползать. Мы помогаем твоему телу ползти на животе, как будто ты змея.