Лоис Буджолд - Осколки чести. Барраяр

— Рэднов — высокий, широкоплечий, с острым профилем?

— Нет, это похоже на сержанта Ботари. Где вы его видели?

— В лесу около ущелья. Это он стрелял в Дюбауэра.

— А, вот как? — Глаза Форкосигана вспыхнули, и он хищно улыбнулся. — Многое проясняется.

— Только не для меня.

— Сержант Ботари — странный человек. Месяц назад мне пришлось его сурово наказать.

— Настолько сурово, что он мог стать участником заговора?

— Готов поспорить, что Рэднов так и подумал. Да, так вот — не знаю, смогу ли объяснить вам насчет Ботари. Его вообще мало кто понимает. Он — великолепный солдат, а меня на дух не переносит, как выразились бы вы, бетанцы. Ему нравится меня ненавидеть. Это стало для него потребностью.

— И он выстрелил бы вам в спину?

— Никогда. Ударить в лицо — другое дело. По правде говоря, именно за это он и был наказан в прошлый раз. — Форкосиган задумчиво потер скулу. — Но оставить его у себя за спиной в бою можно не колеблясь.

— Судя по вашим словам, он настоящий псих.

— Да, многие так говорят. А мне он нравится.

— И вы еще уверяете, будто это мы, бетанцы, любим устраивать из жизни цирк!

Форкосиган со смехом пожал плечами:

— Ну, всегда полезно потренироваться с человеком, который не боится сделать тебе больно. Схватки с Ботари позволяют мне сохранять прекрасную форму. Однако я предпочитаю, чтобы наши спарринги ограничивались спортзалом… Нетрудно понять, почему Рэднов решил привлечь к заговору Ботари — он кажется озлобленным типом, которому можно поручить грязное дело. Пари держу, именно так все и было… Молодчина Ботари!

Корделия взглянула на Дюбауэра, бессмысленно топтавшегося рядом с ней.

— Боюсь, что не могу разделить ваш энтузиазм. Он чуть не убил меня.

— Я не утверждаю, будто он — человек громадного ума или высокой морали. Но в жизни ему пришлось нелегко, а выражать свои чувства он не мастер. И все-таки у него есть представление о долге и чести.

Они уже приблизились к основанию горы, и дорога стала круче. Пустыня сменилась редколесьем. Меж стволов с журчанием бежали ручьи.

Волоча на себе спотыкающегося Дюбауэра, Корделия мысленно проклинала нейробластеры и тех извергов, которые их придумали. А когда мичман упал, рассадив себе лоб, она не выдержала и накинулась на Форкосигана:

— Хотелось бы знать, какого дьявола вы не желаете пользоваться цивилизованным оружием? Я бы охотнее доверила нейробластер шимпанзе, чем барраярцу. Вам бы только палить!

Оглушенный Дюбауэр сел. Она промокнула ему кровь своим грязным носовым платком и тоже села.

Форкосиган неловко опустился на землю рядом с ними, вытянув перед собой больную ногу. Он взглянул в ее напряженное, несчастное лицо и серьезно ответил:

— Парализатор — не оружие. Это игрушка, дающая иллюзию защиты. Любой, не задумываясь, бросается под его выстрел, так что если противников много, вас в конце концов сомнут. Я видел, как парализатор стал причиной смерти его владельца. Но он бы спасся, будь у него Другое оружие. Нейробластер легко убеждает.

— Зато можно не колебаться, применяя парализатор, — возразила Корделия. — И ошибка не так опасна.

— Что, вы колебались бы, применять ли бластер?

— Да. Для меня это вообще неприемлемо, — ответила она и чуть погодя спросила: — А тот человек, о котором вы говорили… Он что, погиб от луча парализатора?

— Не от луча. Его обезоружили и забили ногами до смерти.

— Ох! — Корделию затошнило. — Надеюсь… что он не был вашим другом.

— Был. И притом разделял ваше отношение к оружию. Мягкотелость. — Он хмуро посмотрел вдаль.

С трудом поднявшись, они снова поплелись через лес. Барраярец попытался помочь ей вести Дюбауэра, но тот в страхе отшатнулся. Впрочем, и больная нога не допускала лишней нагрузки.

Теперь Форкосиган замкнулся и перестал разговаривать. Казалось, все его силы уходят на то, чтобы заставить себя сделать очередной шаг вперед. Вскоре он начал что-то бормотать себе под нос — тревожный симптом. Корделия боялась, что он окончательно свалится и потеряет сознание. Как быть тогда? Вряд ли ей самой удастся отыскать верного члена его экипажа и договориться с ним. Первая же ошибка могла стать роковой. И даже допуская, что не каждый барраярец отъявленный негодяй, она невольно вспомнила старую поговорку «все критяне лжецы».

Уже перед самым закатом, пробравшись через участок густого леса, они вышли на чудесную поляну. Пенный водопад скатывался по черным скалам, блестевшим подобно обсидиану, закатное солнце золотило траву на берегах ручья. Высокие, темно-зеленые тенистые деревья манили к отдыху.

Опершись на палку, Форкосиган молча разглядывал поляну. «Никогда не видела более усталого человека», — подумала Корделия и усмехнулась: ведь у нее не было зеркала.

— Осталось пройти еще километров пятнадцать, — сказал он. — Я не хочу приближаться к складу в темноте. Мы остановимся здесь, переночуем и придем туда утром.

Они плюхнулись на траву и долго смотрели на роскошный закат. Наконец, меркнущий свет напомнил о необходимости действовать. Они умылись в ручье, и Форкосиган выложил на камень последнюю еду — барраярский неприкосновенный запас. Даже после четырех дней овсянки и рокфора ужин показался ей удивительно неаппетитным.

— Вы уверены, что это не быстрорастворимые ботинки? — печально спросила Корделия: по цвету, вкусу и запаху угощение напоминало галеты из тонко размолотой обувной кожи.

Форкосиган хмыкнул:

— Они органического происхождения, питательны и могут храниться годами. Полагаю, что и хранились.

Корделия улыбнулась, с трудом пережевывая сухой и жесткий кусок. Дюбауэра пришлось кормить насильно: он все время пытался выплюнуть еду. Потом ботаника умыли и уложили спать. В течение дня у него не было припадков, и Корделия сочла это обнадеживающим признаком.

После дневной жары земля еще дышала приятным теплом, рядом тихонько журчал ручей. Ей хотелось заснуть на сто лет, как принцессе из сказки. Но она заставила себя подняться и вызвалась дежурить первой.

— По-моему, вам сегодня следует поспать подольше, — сказала она Форкосигану. — Я две ночи из трех несла короткую вахту. Теперь ваша очередь.

— Совсем необязательно… — начал было он.

— Если вы свалитесь, то и я не дойду, — напрямик заявила она. — И он тоже, — она ткнула пальцем в затихшего Дюбауэра. — Я намерена позаботиться, чтобы завтра вы довели нас до цели.

Форкосиган не стал спорить — он принял вторую половинку болеутоляющего и снова лег. Но спать ему, видимо, не хотелось — он беспокойно шевелился и в сумраке наблюдал за нею. Казалось, глаза его лихорадочно блестят. Наконец, он приподнялся и оперся на локоть. Тогда она села рядом с ним, предварительно обойдя дозором поляну.