Стивен Джонс - Франкенштейн

Пошатываясь, папуля побрел в свою комнату, упал и заснул в пьяном угаре, оставив на полу кухни изувеченное тело дочери. Почти до самого рассвета она недвижимо лежала, не в силах шевельнуться от ужаса и боли. Она чувствовала во рту привкус крови, которая также горячей струйкой бежала между ног; один глаз заплыл и почти не открывался; что-то болело в груди.

Она попыталась выползти из кухни, но направилась не к себе в комнату, а к задней двери. По трем маленьким ступенькам она практически скатилась на газон, затем пробралась к щели в заборе между ее двором и соседским. Солнце стояло уже высоко, но сжигающий Стейси жар был так велик, что она не ощущала палящих лучей.

Не обращая внимания на вонзающиеся в руки занозы, она проползла в зазор между деревянными досками. Прямо перед ней расстилался большой голубой водоем, спокойные воды манили ее. Наконец она добралась до края бассейна. Достигнув цели, она бросилась в воду. Рука непроизвольно ухватилась за розовый куст. Шипы поранили пальцы, а по воде, как крохотные лодочки, поплыли лепестки роз.

Она слышит тяжелые шаги и знает, что он наконец пришел. Он увидит лепестки и по ним прочтет ее просьбу, а потом он поможет, потому что они понимают боль друг друга.

По другую сторону забора она видит тень. Ее сердце ёкает. Тень останавливается у щели в заборе, потом движется к воротам. Открывается калитка заднего двора, потом еще одна…

И Монстр здесь.

Стейси приветливо улыбается и бросает еще один лепесток. Монстр шатко идет вперед. Стейси видит, что он улыбается ей в ответ. И склоняется над ней. Стейси смотрит в его подернутые пленкой смерти глаза и видит в них только доброту. Он тянет к ней руки, и она чувствует, как ее тело покачивается и его гигантских объятиях.

Затем воды одеялом смыкаются над ней, совсем как тогда, давным-давно, когда мама качала ее в ванне…

И через толщу чистой воды она смотрит вверх и видит папулю.

В шоке она раскрывает рот; туда льется вода. Она позволяет ей заполнить тело и удивляется, что не чувствует ни боли, ни страха. Стейси просто плывет, восхитительно скользит в голубой толще воды, где никто не может добраться до нее, где она наконец в безопасности.

По другую сторону ее ждет нежный Монстр.

КАРЛ ЭДВАРД ВАГНЕР

Глубинное течение

До того как полностью посвятить себя писательской деятельности, Карл Эдвард Вагнер учился на психиатра. Его первая книга "Паутина тьмы" ("Darkness Weaves with Many Shades"), вышедшая в 1970 году, знакомит читателей с колдуном-варваром Кейном. Этот персонаж появляется еще в двух романах — "Кровавый камень" ("Blood Stone") и "Поход Черного Креста" ("Dark Crusade"), а также в трех сборниках — "Тень Ангела Смерти" ("Death Angel's Shadow"), "Ветер Ночи" ("Night Wind") и "Книга Кейна" ("The Book of Kane"). Вагнер планировал опубликовать еще один сборник о Кейне под названием "Серебряный кинжал" ("Silver Dagger"). Для антологии "Элрик. Сказания о Белом Волке" ("Etrick: Tales of the White Wolf"), повествующей о герое-альбиносе Майкла Муркока, Вагнер написал рассказ о встрече Кейна и Элрика.

С 1980 года Вагнер являлся составителем ежегодной серии "Лучшее за год. Ужасы" ("The Year's Best Horror Stories"), выпускаемой издательством "DAW Books". Писатель участвовал в создании графического романа "Скажи мне, тьма" ("Tell те, Dark") издательства "DC Comics". Его работы в жанре хоррор объединены в сборники "В безлюдном месте" ("In a Lonely Place"), "Почему не ты и я?" ("Why Not You and I?"), "Не боясь утреннего света" ("Untreatened by the Mornin Light") и посмертном издании "Экзорцизмы и экстазы" ("Exorcisms and Ecstasies").

Автор признавался, что представленный ниже рассказ, вероятно, является его самым любимым произведением о Кейне. Вагнер говорил: "Структура "Глубинного течения" основана на фильме Алена Рене "В прошлом году в Мариенбаде" ("Last Year at Marienbad", 1962), где намеренное искажение линейного времени создает жуткое ощущение раздробленной реальности. Когда, будучи студентом колледжа, я впервые смотрел этот фильм, киномеханик запустил бобины в неправильном порядке. Никто из зрителей даже не заметил".

Пролог

— Ее принесли незадолго до темноты, — прохрипел смотритель, по-крабьи семеня вдоль рядов молчаливых, укрытых саванами плит. — Ее нашел городской стражник и доставил сюда. Похоже, это та, которую ты ищешь.

Он остановился у одного из доходивших до пояса каменных "столов" и поднял грязную простыню. Искаженное, смотрящее вверх невидящим взором лицо девушки — раскрашенная и нарумяненная жуткая маска шлюхи. Капли свернувшейся крови — словно ожерелье из темных рубинов.

Человек в плаще покачал головой в капюшоне, и круглолицый смотритель опустил простыню на место.

— Не та, о которой я думал, — извиняясь, пробормотал он. — Иногда можно спутать, ты понимаешь, — ведь их так много, и они то и дело приходят и уходят.

Шмыгая носом на холодном ветру, смотритель протискивался между столами, остерегаясь касаться грязных, в пятнах крови, саванов. Нависая над провожатым, укутанный плащом незнакомец молча шел следом.

Светильники не разгоняли тьму в некротории Карсультьяла. В чадящих жаровнях жгли ладан. Его вязкая сладость казалась более тошнотворной, нежели запах смерти. В густом мраке звучало эхо монотонной капели тающего льда, временами слышался еще какой-то звук. Этим вечером муниципальный морг был переполнен, как всегда. Лишь несколько из сотни или более сланцевых лож пустовали, все прочие были заняты безликими фигурами под запятнанными простынями; некоторые лежали в неестественных позах, словно беспокойные мертвецы пытались вырваться из-под грубых покрывал. Над Карсультьялом уже опустилась ночь, но в этой подземной камере без окон ночь царила всегда. В тени, пронзаемой лишь слабым пламенем похоронных светильников, лежали неоплаканными безымянные покойники Карсультьяла, ожидая, чтобы их затребовал кто-либо. Если этого не происходило, мертвецов вывозили на телеге в неприметную общую могилу за городскими стенами.

— Кажется, здесь, — объявил смотритель. — Я сейчас принесу лампу.

— Покажи мне, — потребовал незнакомец под капюшоном.

Грузный чиновник смущенно глянул на спутника. В говорившем чувствовалась сила, даже величие — недоброе знамение в спесивом Карсультьяле, башни которого тянулись вверх, к звездам, соперничая, как шептались люди, лишь с подземельями, превосходящими своей глубиной их высоту.

— Здесь плохое освещение, — пожаловался смотритель, отдергивая саван.

Гость еле слышно выругался — в его голосе звучало не столько горе, сколько звериная ярость.