Светлана Дильдина - Песня цветов аконита

Пожалуй, никогда больше у него не бывает такого лица — почти счастливого.

Солнечный луч разбился о золотую отделку седла. Химару не осмеливался поднять взгляд — боялся найти и подтверждение догадке Тиэху, и ее же опровержение.

Ожеребилась одна из лошадей-йатта, необычной пегой масти. Жеребенок родился слабеньким и на вторую неделю жизни повредил ногу о брошенный в конюшне железный крюк. Нерадивого конюха жестоко наказали, а жеребенка признали безнадежным — поправится, но будет хромать.

— Нет, — сказал господин, выслушав предложение оборвать маленькую жизнь. — Он начнет бегать как ни в чем не бывало — и скоро.

Химару видел, как господин подошел к жеребенку, о чем-то поговорил с ним. Одолели сомнения: лошади чуют оборотня… Но, видя, как тянется к наместнику жеребенок, который шарахался ото всех, как доверчиво позволяет прикасаться к раненой ноге, снова почувствовал уверенность — тут что-то нечисто. Уж слишком велика его власть над лошадьми… и не только над ними.

— Ну, если ты такой ловкий, — с ухмылкой говорил юркий мальчик лет десяти, обращаясь к другому, русоголовому ровеснику, — принеси листик с нефритового дерева. Или ты трус?

— Я не трус! — Алони вздохнул, покосившись на сестренку насмешника. — Но если меня поймают, отцу придется плохо!

— А как же твоя хваленая ловкость? — и, передразнивая, пропел: — Меня и кошка не услышит!

— Так заметят, что обломано!

— Смешно. Там этих листьев сотня, наверное. Ты не самый видный ломай! А, только болтаешь!

— Хорошо! — сквозь зубы сказал Алони. Трусом себя выставить… нет уж. — Сегодня и принесу! Ночью!

Повернулся и зашагал прочь.

Сад был хорош. В этой части росли темно-зеленые деревья, посаженные еще при прадеде Алони, — высокие, с глянцевой широкой листвой, дающей отличную тень. Все предки мальчика были садовниками. И он не представлял себе жизни без сада, однако жучок любопытства сидел в нем и часто подбивал высунуть нос за ограду или влезть, куда не прошено. Отец его, напротив, был человеком на редкость смирным и нелюбопытным. Он еле слышно ворчал на сына, когда тот пытался высмотреть какую-либо диковинку или подслушать очередную байку.

Алони рос мальчиком добрым и сообразительным. Только вот на подначки поддавался легко.

В доме господина детей прислуги было всего трое — Алони, сын садовника, да брат с сестрой, дети одного из старших слуг. И если сестричка была созданием робким и части, отведенной служанкам, не покидала, то братец ее вечно нос задирал — как же, порой его удостаивали поручением — куда-то сбегать и что-то передать. И господина он видел куда чаще Алони — тот, почитай, за все время со дня приезда Высокого лишь несколько раз удостоился такой чести. И то на него внимания обратили не больше, чем на кузнечика в траве.

Весь вечер Алони думал и уже хотел отказаться от спора.

Отец же ветви у кустарника подрезал и ни о чем плохом не догадывался. Ему посчастливилось — на прежнем месте оставили лишь горстку избранных, садовника в их числе. Почему его не рассчитали — отец Алони не хотел даже думать. Он всегда трудился честно и даже мысли не допускал, что его могут счесть неугодным. От расспросов сына он попросту отмахнулся. Разговоры о хозяевах только смущали его.

Тем более что люди Йири Алайя оказались как на подбор преданными господину и неразговорчивыми, когда речь заходила о нем. Они, похоже, любили его. А взятые здесь, в Гёру, очень быстро стали его бояться и потеряли охоту к сплетням. Новый наместник не был жесток со слугами, но и особой снисходительностью не отличался. Он никогда не выходил из себя, и голос его был мягким…

— Правда, что наш господин — оборотень? — спросил как-то Алони у смешливой девушки, работавшей на кухне. Та в момент посуровела, прищурилась не по-доброму.

— Иди-ка отсюда… И держи язык за зубами. А то я кое-кому намекну, что ты не слишком почтителен.

А слухи о молодом наместнике ходили разные. Но — за пределами дома.

Йири часто смотрел на свой дом — с легким удивлением, не в силах до конца осознать, что это — его. Не то что павильон в Сиэ-Рэн. Собственный, даже уютный. Слишком большой, наверное…

Если бы цветок мог сам выбирать условия, где расти, наверное, он создал бы нечто подобное этому дому. Дом был уютным и, когда Йири не находился там — живым. Люди, населявшие дом, — живые. А господину их больше подошло бы общество игрушек — сиин, рукотворных драгоценных камней. Они оттеняли бы малейший его жест, создавая достойный фон для одного человека.

Однако Несущие тень по-прежнему были не нужны — Йири слишком хорошо знал их выучку. От одного вида движений по канону сэ-эттэн накатывала непереносимая тоска.

Слишком долго сам был среди тех, кому не позволено заговаривать первыми, кто не должен отвечать на вопросы любого, не принадлежащего к дому.

Только он нарушал этот запрет — поздно занялись обучением.

— Знает ли себе цену драгоценный камень? Или ему все равно? — спросил он однажды Те-Кири. Управляющий никак не мог привыкнуть к подобным вопросам, которые задавались неожиданно и совершенно всерьез.

— Не думаю, что ему все равно, — осторожно проговорил управляющий, боясь попасть впросак. — Говорят, особо ценные камни сами выбирают себе владельца и могут погубить того неосторожного, что рискнет завладеть драгоценностью против ее воли.

Йири поднял темные глаза:

— Может, и так.

— Боюсь, вы были правы, — Химару положил на колени руки, сжатые в кулаки. — Я уверен теперь, что служу не человеку.

— И как же вы это узнали? — Тиэху подался вперед.

— Самый сильный мой амулет раскололся в руках, когда я подошел слишком близко. Он спросил, что я держу… только спросил и улыбнулся.

Химару чуть побледнел:

— Бедная Окаэра.

— Моя провинция всякое пережила, — со вздохом сказал Тиэху. — И нечисти в горах не счесть… Скажите, пойдете ли вы против него теперь?

— Я давал клятву верности человеку.

Торговец побарабанил пальцами по столу.

— Следовательно, вы согласны помочь Окаэре?

— Согласен.

Тиэху извлек из складок одежды маленькую нефритовую шкатулку.

— Здесь камень со священной горы.

Приоткрыл крышечку:

— И запомните ваши слова.

Химару усмехнулся краешком рта:

— Я держу свое слово.

— Вы сможете остаться с ним один на один?

— Могу, полагаю. Хотя это не так просто.

— А ударить?

— Да. Он не боец. Но с клинком против нечисти — бред. Разве что особый клинок с выгравированными молитвами.

— Сойдет и обычный, древний… главное, отделить голову от тела, а дальше… мы позаботимся обо всем.