Владимир Немцов - Семь цветов радуги

«Да и чудес не может быть, — равнодушно подумал Вадим. — Сгоревший Тимкин картуз не в счет. Все это вполне «по-научному», как часто говорил Сережка Тетеркин».

Однако Багрецов не удержался. Перескакивая через несколько ступенек, он сбежал вниз по лестнице и, стараясь подавить свое вечное любопытство, медленно прошел за угол.

Не было никакого сомнения — домика не стало! На его месте теперь чернела развороченная земля да валялся битый кирпич.

Вскоре убедился Вадим, что домик не растаял и не испарился. Он просто переезжал в глубь двора, освобождая место на главной улице для нового строительства.

Мощные тракторы тащили дом на катках. Среди людей, которые управляли этой передвижкой. Багрецов увидел Бориса Копытина.

Он стоял на высокой лестнице-стремянке и, размахивая железным рупором, что-то кричал.

«Главный архитектор» колхоза «Путь к коммунизму» заметил своего старого знакомого. Проверив еще раз, что дом прочно встал на приготовленный для него фундамент, Копытин спустился вниз и направился к Багрецову, протягивая ему руки.

Гость заметил, что Копытину все-таки пришлось завести очки. Он пополнел, стал солиднее. Теперь уже не тощий юноша в майке, с торчащими остроугольными плечами стоял перед Вадимом, а статный молодой человек в рабочем парусиновом костюме. Из нагрудного кармана торчала логарифмическая линейка.

— Видали? — Копытин линейкой указал на переехавший дом. Глаза его восторженно сверкали из-за очков. — Начало полной реконструкции Девичьей поляны, или, вернее, нашего города. Комсомольская улица должна быть абсолютно прямой и, конечно, широкой. Вот этот домик, — он указал на «объект эксперимента», — построен сразу после войны. Дом добротный, но деревянный и абсолютно без всяких удобств. Это просто хата первого послевоенного строительства. В те годы надо было прежде всего разместить людей из сожженных жилищ. Теперь мы такие домики используем как подсобные помещения для всяких складов, сараев…

Вадим заметил, что Копытин, как всегда, часто употреблял слово «абсолютно». Оно как бы подчеркивало математическую точность всего сказанного.

— Наверное, сейчас вы нарисовали новый занавес? — спросил с улыбкой Вадим, вспоминая «клуб на бревнах». — Уже совершенно фантастический!

Копытин смущенно махнул рукой.

— Нет, вы не подумайте, что я как-то подсмеиваюсь над вашей работой, поспешно поправился Багрецов, боясь обидеть художника. — Мне в то время это очень понравилось. Занавес, как лозунг! Как иллюстрация! Смотрите все! Именно такой должна быть Девичья поляна! И зрители, конечно, видели, к чему должен привести настоящий, упорный труд. Гляжу я на ваш город, — мечтательно продолжал Вадим, ероша шевелюру, — и думаю, что сейчас вы уже всего достигли, даже большего, чем это было изображено на занавесе, Уже труднее нарисовать новый. Как говорится, фантазии не хватит. Все сделано!

— Нет, это вы серьезно? — Копытин, не поднимая глаз, рассматривал счетную линейку. — Мы не фантазируем. У нас абсолютно точная программа действий. Так же, как и у вас в городе. Основной проект нашего завтра я могу нарисовать абсолютно с закрытыми глазами. И далеко еще не все сделано. Если бы мне поручили написать сейчас новый занавес для нашего клуба, то это была бы уже не улица в Девичьей поляне.

— А что же?

— Знаете, Вадим Сергеевич, — уклончиво заметил Копытин, — мы уже давно вышли за околицу нашей деревни.

Багрецов задумался. Неожиданно закрапал дождь. Теплые капли падали с высоты.

Подняв голову вверх, Вадим увидел маленькое, почти незаметное облачко.

А кругом небо было глубоким и прозрачным, словно синий хрусталь. Светило солнце.

«В «ясном городе» даже дождь идет при ясном небе!» — подумал Багрецов.

Копытин снял очки и, улыбаясь, смотрел на удивленного гостя.

ГЛАВА 7

ДРУЗЬЯ РАССКАЗЫВАЮТ

Пройдут

года

сегодняшних тягот,

летом коммуны

согреет лета,

и счастье

сластью

огромных ягод

дозреет

на красных

октябрьских цветах.

Напрасно Вадим пытался узнать у колхозного архитектора, откуда ни с того ни с сего появился дождь. Нельзя же всерьез принимать странное, неожиданно прилетевшее облачко. Копытин либо отмалчивался, либо отвечал, что Вадиму Сергеевичу, как наблюдательному и ученому человеку, известны случаи, когда при солнце бывает дождь, который в просторечье называется грибным.

Багрецов обиженно взглянул на песчаную дорожку бульвара. Молодые деревца с узорчатыми листьями тянулись вдоль нее. На песке темнели следы от частых капель. Среди свежих ворсистых листочков кустарника блестели крупные прозрачные горошины. Гость присмотрелся к ним внимательней. Под мокрыми листьями повисли красные капли смородины. Еще дальше зеленели продолговатые ягоды крыжовника. Только теперь Вадим заметил, что все кусты, высиженные по бульвару правильными рядами, усыпаны спелыми ягодами. Деревья здесь тоже были почти все плодовые.

«Пройдет совсем немного лет, и на них зарумянятся яблоки, — подумал Вадим. — Нальются ароматным соком тяжелые желтые груши, закачаются на тонких ветках сизые сливы, и тысячами темных блестящих глаз будут выглядывать из листвы сочные вишни».

Мечтатель Багрецов видел все это, как наяву. Ему не нужно было напрягать свое воображение. Он уже сейчас видел, как капли теплого дождя скатываются по упругой коже душистой антоновки.

— Вы не подумайте, что я от вас что-то скрываю, — обратился к гостю Копытин, беря его за руку. — Сейчас приедет Никифор Карпович. Он все абсолютно объяснит. Вы меня поймете, — виновато моргая близорукими глазами, говорил Копытин. — Мне не хотелось бы раньше времени рассказывать о том, что пока еще не совсем абсолютно получается.

Вадим, вероятно, не слышал Бориса, он все еще был под впечатлением будущего сада. Сады на улицах. Падают с мягким стуком на землю огромные красные яблоки апорт. Кланяются прохожему тяжелые ветви, полные невиданных мичуринских плодов… «Возьми, отведай, дорогой хозяин», — будто слышится в шелесте листвы. Каждый прохожий, кто бы он ни был, их хозяин. Вот оно, настоящее изобилие… В Девичьей поляне и во всем районе уже не будут продавать фрукты. Зачем?

«Нет, не только в районе, а всюду, — думал Вадим, смотря на тонконогие деревца. — Прав Копытин, когда он сказал, что они уже вышли за деревенскую околицу. Везде будут цвести сады на улицах. Маяковский тоже был мечтатель», вспомнил вдруг Вадим стихи поэта: