Василий Головачев - Черный человек. Книга 1

— А если нет? Известно, что «черные люди» аккумулировали информацию многих цивилизаций, и нет гарантий, что Майкл не подхватил какую-нибудь «инфекцию», способную превратить его в монстра.

— Шаламов же не превратился!

— Еще неизвестно.

— А по-моему, Готард просто помнит историю с его предшественником, Талановым, и не хочет рисковать креслом.

— Он болеет за реноме института, это больше, чем любой эгоистический расчет. Конец разговорам, работаем в контроле.

Последующие три часа Мальгин разбирался с Лондоном, анализируя все тончайшие нюансы его состояния, с растущим изумлением и суеверным страхом осознав, что бывший начальник отдела безопасности, по сути, превратился в существо, которое уже трудно было назвать человеком!

Находясь почти все время без сознания, Лондон тем не менее умудрился перевести неосознаваемые потоки изменения организма в целенаправленный процесс трансформации, и теперь он имел органы чувств, которые эволюция никогда не предусматривала в человеке. Так, у него выросли заслонки в ушах, а сами ушные раковины усложнились, и Лондон теперь мог слышать ультразвуки и звуки сверхнизкой частоты. Кроме того, он улучшил себе аппарат обоняния, «встроил» датчики магнитного и гравитационного полей и увеличил втрое объем сердца и легких, изменив последние таким образом, что мог дышать теперь почти любой смесью газов. Но главное, Мальгин обнаружил еще несколько специфических нейронных узлов, функции которых выяснить было невозможно.

— Шайтан! — пробормотал Клим, закончив исследование, и поглядел на не знающего усталости Зарембу. — Еще вчера этого не было!

— «Куколка» готова превратиться в «бабочку», — весело проговорил молодой нейрохирург, блестя глазами; огонь любопытства и жажды знаний сжигал его изнутри и не давал покоя. — Кстати, я вчера еще заметил рост нейрообразований, а оформились они действительно за ночь. Больше всего меня интересует вопрос: зачем он вырастил себе мостик между корой, подкоркой и мозжечком? Зачем ему прямая связь между генструктурами приматов, низших млекопитающих и пресмыкающихся?

Мальгин открыл рот, собираясь ответить, и вдруг услышал чей-то странный, вибрирующий, металлический голос:

— Для того, коллеги, чтобы прогнозировать будущее.

— Что? — растерялся Заремба. — Что ты сказал?

— Это не я, — медленно проговорил Мальгин, прислушиваясь к реакции остальных врачей смены, выглядевших не менее удивленными. — И не они…

— Будем знакомы, — раздался тот же голос; теперь Клим сообразил, что «звучит» он прямо в голове, вызывая шипящий резонанс в нервных окончаниях. — Майкл Лондон, второй экзосенс. Прошу любить и жаловать.

За толстой плитой реанимакамеры ничего не изменилось, зеленоватое в облаке физиолога тело Лондона казалось неживым, лицо было спокойным и безжизненным, и тем не менее он заговорил с ними.

Заремба первым восстановил свое обычное отношение к необычным явлениям:

— Экзосенс — это аналогия с интрасенсом? Почему вы себя так назвали?

Лондон не ответил, сосредоточив внимание на Мальгине, медлившем включать тревогу.

— Клим, не вздумайте применить что-либо вроде «василиска», как сделал это Ромашин. На любое насилие я отвечу адекватно. — Это был все тот же голос — очень четкая и направленная пси-передача.

— Я обязан вызвать ПР-группу и безопасность, — мысленно ответил Мальгин. — Вы должны понимать это.

— Понимаю и принимаю. Дайте мне еще сутки на завершение имаго, в этом положении мне трудно контактировать с вами, решать проблемы сообща. Завтра я буду готов к переговорам. Но обещайте не паниковать и не принимать оперативных мер с позиций силы.

— Хорошо, обещаю.

Голос стянулся в кости черепа, исчез, давление на виски пропало. Мальгину показалось, что Лондон подмигнул ему — у Майкла дернулось веко. Очнувшись, хирург понял, что за шум стоит кругом: переговаривались возбужденные врачи, Заремба громко звал кого-то, делясь впечатлениями, хрустальная чаша пси-вириала мигала огнями, издавая прерывистые сигналы.

— Тихо! — произнес Мальгин в два приема, и наступила тишина. Все, застыв, смотрели на него, смолкли даже мелодичные гудки медицинского комплекса, разговаривающего на своем языке с другими системами и компьютерами института.

— Продолжаем работу в режиме эм-синхро. Группе риска прибыть в институт немедленно, сменить персонал. Желающие могут контактировать с Гиппократом по ходу развития событий. Директору прибыть в…

— Я здесь. — Стобецкий ворвался в реанимационную, рухнул в соседнее кресло, тяжело дыша после бега. — Как чувствовал, что случится что-нибудь непредвиденное. Дал тревогу безопасникам?

— Нет, — сказал Мальгин.

— Ты с ума сошел? Подумай о последствиях, вы с Талановым уже однажды обожглись на этом, не стоит повторять ошибки.

— Безопасникам здесь делать пока нечего. Можно просто послать им формулу внимания.

Стобецкий потерял дар речи и некоторое время хватал воздух ртом, потом вытянул из пульта сетку эмкана, пришлепнул на затылке и мысленно скомандовал:

— Сигнал тревоги всем службам!

— Есть сигнал тревоги, — отозвался Гиппократ.

До вечера Мальгин просидел в реанимационном боксе, постоянно поддерживая связь с компом медкомплекса, следящего за состоянием Лондона, отвечая на многочисленные вопросы гостей, пограничников, безопасников, членов СЭКОНа и работников комиссий Академии медицинских наук.

Ничего особенного, по сути, не происходило, шла обычная отработка комплекса мер по формуле «срам», но суета вокруг надоела, да и есть хотелось все сильней, и Мальгин отпросился у Стобецкого пообедать. А в столовой института к нему подсел Хан.

— Привет, мастер, приятного аппетита.

Мальгин кивнул, продолжая жевать, подвинул безопаснику стакан с минеральной водой. Он почувствовал появление Джумы еще до того, как тот зашел в столовую, и успел разобраться в его настроении, несмотря на то что Джума был «застегнут на все пуговицы».

— Как самочувствие?

Клим поднял вверх большой палец, заказал еще один салат из камелии и березовый сок. Джума Хан с улыбкой смотрел, как он заканчивает трапезу.

— Пошли ко мне. — Мальгин промокнул губы и встал. — У меня есть пара минут.

В кабинете хирурга они сели напротив друг друга, и Клим включил передачу из реанимационной.

— Ого! — вполголоса заметил Хан. — У вас там целая обойма оперативников. Что они собираются делать?

— Не знаю. Я их не вызывал.

— Готард решил перестраховаться? Его можно понять.

Мальгин не ответил, рассматривая на «экране» псивидения «призраков» Джумы: их было всего три, что говорило о цельности характера безопасника, а также и о некоторой его психоэмоциональной ограниченности.