Светлана Дильдина - Песня цветов аконита

Записки Юхимэ

Я сказала отцу, что скорее умру, чем войду в дом Ивара. Отец накричал на меня, мы не разговаривали несколько дней, потом отец попытался меня уговорить, чуть ли не умолял, твердя, что потеряет место. Мое изголовье по утрам было мокро от слез, но я упорно твердила — нет. Конечно, другой на месте моего отца попросту отвез бы меня в дом Ивара. Но отец нашел в себе смелость отказать своему начальнику и покровителю.

Я знаю — я неблагодарная дочь.

Он целый день провел в седле — и теперь отдыхал. Шинори мог снимать любую усталость — и пальцами, и иглами.

—Говорят, что вы забираете души — даже те, кто хотел вас убить, становятся полностью вашими. Напротив, чем сильнее изначальная ненависть, тем прочнее будет цепь… — он смешался: — Простите меня.

— Это не преступление — высказывать свои мысли, — Йири со вздохом поднялся, завернулся в длинное тонкое одеяние, полностью скрывающее фигуру, — на белой ткани бледно-зеленые листья. — А тебе я давно разрешил это… как и еще некоторым.

Сел — складки легли ровно, словно специально уложенные. Чуть склонил голову, руки соединились в привычном жесте.

— Иди.

Шинори, подошедший было к двери, бесшумно вернулся на место, опустился на пол. Он знал, что сейчас должен ослушаться слова своего господина. Потому что тому было грустно — а видеть это Шинори не мог.

— Я могу хоть что-то сделать для вас?

— Ты и так делаешь много.

Шинори проследил взглядом за алыми бликами на стене — закат… И на лице Йири были алые блики, делающие лицо совсем юным. По-прежнему отрешенное, оно казалось теплым и задумчивым.

— Позволите мне спросить? — чуть хрипло проговорил Шинори. Вопрос давно мучил его.

— Говори.

— Я никогда не видел у вас ни одного оберега… А ведь вам трудно приходится. Разве помешала бы помощь… защита?

Тот быстро поднял руку к горлу — неосознанный жест. Потом медленно отвел.

— Что же, и это могло бы послужить поводом для слухов.

Шинори вскинулся:

— Ни я, ни кто другой не расскажет об этом! — и добавил потерянным тоном: — Я не хотел огорчить вас.

— А сам-то не боишься всех этих слухов, что задаешь такие вопросы? — откликнулся Йири и качнул головой, не давая Шинори произнести ни слова. — У меня был оберег. Не знаю, помог он или наоборот, но другого мне не нужно.

— Я был дерзок. Простите…

— Пустое. Ты свободен, Шинори.

— Вы же не прогоните меня совсем? — по-прежнему хрипло произнес тот.

— Нет. Если ты сам не уйдешь.

— Я никогда не уйду. Я бы умер за вас, — сказал сам для себя неожиданно.

— Сейчас это лишнее.

Через Иэну вели два моста, южный и северный. Выше северного можно было перейти реку вброд; ниже по течению с берега на берег людей и товары переправляли лодочники. Северные берега вздымались высоко — от моста до воды не меньше пятнадцати ни. Крепи северного моста из черного дуба выглядели прочными — но жучки давно прогрызли ходы в тяжелом дереве. Йири отдал приказ о починке моста.

— В год Водяного дракона нельзя ни чинить, ни строить мосты! — забеспокоились старики. — Река разгневается!

Выслушал со вниманием, но приказа не отменил.

Большего подарка недоброжелателям он сделать не мог.

Рабочих нашли без труда — за работу платили щедро. Все шло хорошо, пока не обрушилась балка, увлекая за собой троих мастеров. Одному удалось выплыть, другой был оглушен и захлебнулся; третьего вытащили, но он все равно умер.

Несчастные случаи на строительстве — дело нередкое. Но тут рабочие зароптали — река разгневалась!

— А в год Огненного зверя нельзя топить печи, да? — спросил Йири. — Я тоже верю в приметы, но не в такие. Когда есть нужда, делают многое, не задумываясь.

Мастера возобновили работу с видимой неохотой, и разговоры не прекращались. Вскорости погиб еще один человек, какой-то бедняк, поскользнувшийся вблизи разобранных перил на мосту.

— Почему они все были столь неосторожны? Судя по вашим словам, этого можно было избежать. Особенно первые двое — опытные…

Рабочие отмалчивались. Потом один сказал шепотом:

— Они все накануне видели дурной сон… нельзя чинить мост в это время.

Йири согласно склонил голову, продолжил задумчиво:

— Я тоже иногда вижу сны. Например, что семьям ответственных за постройку угрожает опасность, если работа будет сорвана…

Работы были завершены в срок.

После разговора с отцом Юхимэ он не находил себе места. Неправильно. Все было неправильно. Сначала Лаин, потом другая… Он всего-то пытался быть откровенным хоть с кем-то. Разве пытался? И как же?

Йири, занятый подобными мыслями, даже донесения слушал вполуха, и это не преминули отметить.

А с окрестностей озера Гэта с каждой неделей приходили все более тревожные вести. Не все попали в расставленную сеть, не все… Да и заменить иных было просто некем.

Нет, ему не противились в открытую. И подлогов больше не совершали. Понимали — опасно. Но выдумывать оправдания, не замечать мелких и тем не менее досадных ошибок, тянуть время — умели превосходно. Его боялись. Но при всей его власти ему одному было не справиться. Проявлять беспощадность даже при малой вине — разве разумно? Его имя и так в бедных кварталах и деревнях произносят шепотом — и хватаются за амулеты.

Йири чувствовал — еще немного, и он не выдержит первым. Допустит оплошность и восстановит против себя очень многих. А еще лучше — Столица выразит неудовольствие. Даже если оставить все так — рано или поздно те, что в Сиэ-Рэн, сочтут, что он попросту не справляется.

«А что же ты хотел, мальчик?» — читалась в лице Аоно. «С точки зрения закона ты прав — но кто же отдаст честно присвоенное? Они испугались, когда полетели головы, но теперь осмелели».

«Что же мне делать?» — хотел спросить, но вместо этого отвернулся. Говорят, волки выгоняют слабых из стаи или убивают.

В лице помощника читалось:

«Нужно самому — первым — обратиться в Столицу за помощью. Это будет означать, что должность тебе не по силам».

Йири вскинул голову.

— Значит, волки? — неожиданно зазвенел голос. Аоно не понял, чем вызвана перемена. А Йири, оставшись один, вызвал к себе доверенных шин и отдал приказ.

Те-Кири занимался домом и в дела управления лезть не пытался — поэтому был весьма удивлен, когда однажды утром молодой господин велел оседлать коня и умчался куда-то почти без охраны.

Темный шарф на волосах, белая дорожная пыль…

Утро было сырое и холодное. Йири била дрожь, хотя одежда из тончайшей шерсти не дала бы замерзнуть и среди снега.

Он поднял в коня на галоп, и холодный ветер обрадованно понесся наперегонки. Спокойно было — все, казалось, спало, только птицы начинали пробовать голоса. Сизого оттенка сосны — словно инеем покрыты иглы — вскидывали лапы к солнцу, а к стволам льнул темный высокий мох. Всаднику захотелось спрыгнуть с коня и остаться навечно среди сосен и мха, но это желание было бессмысленно — и всадник запретил себе думать о нем.