Андрей Кокоулин - Прынцик

Вот это было здорово сыграно!

Галка подумала, что для пущего эффекта крошку надо бы прилепить обратно.

— Галочка, это же терапия. Это по-настоящему освобождает, душа становится легкой, как воздушный шарик. Твои проблемы как бы становятся не совсем твоими. Через, грубо говоря, реципиента они отлетают в ноосферу, в разумную матрицу. Они как бы делятся на весь мир и тебе остается малая толика.

— А реципиенту?

— Ну-у… Знаешь, что? — оживился Гриша. — А давай-ка мы с тобой порепетируем! Это тоже своего рода терапия. Ходят слухи, что Неземович согласился поставить у нас "Бесприданницу". Знаешь Неземовича? Что ты! — он махнул на Галку рукой. — Талантлив, как бес! В Малом драматическом ставил "Вия". С успехом! Во мне, представляешь, не в Пескове, видит Паратова, которого еще усатый Никита… — он изобразил подвижными пальцами то ли пчелу, то ли бабочку. — Мохнатый шмель, на душистый хмель…

Пародировать у него получалось замечательно.

Может потому, что это было натуральное лицедейство, ничего своего?

— А Ларису Дмитриевну кто? — спросила Галка.

— Здесь вопрос. Но по некоторым данным, — Шарыгин почесал грудь, луково глянул искоса, — скажем так, по самым приблизительным, твоя мадам Сердюк из "Страстей" ему приглянулась. Как у тебя с текстом? Неземович любит, чтоб от зубов…

— Я все помню, — быстро произнесла Галка.

— Эх, светлая твоя голова! Будет небольшой просмотр… — Шарыгин поднялся. — Там и решат: ты, Конкина или Шумиловская.

Он тряхнул гривой и важно пронес себя в большую комнату.

— Галочка, — раздался его голос оттуда, — я уже вхожу в образ. Подтягивайся, Ларисочка, подтягивайся. Кхм, кхм… Нет, со мной, господа, так нельзя: я ужасно строг на этот счет… Для усиления "ужасно", да. Чтобы больше… Ме-му-ми… Ну, а теперь она выходит замуж, значит… э-э-э… да, старые счеты покончены.

Галка наскоро вымыла руки.

В голове закрутилось: мне так хочется бежать отсюда, в деревню… я не за себя боюсь, за вас… Бедная, глупая Лариска, подумалось ей. Чего хочет-то? Поматросили, бросили. Год прошел. Зола в сердце, а под золой — угольки, тлеют, тлеют, ждут.

Как пыхнут, как обжгут всех вокруг!

Галка подышала, настраиваясь, слыша, как меряет вальяжными шагами комнату Шарыгин-Паратов, как бубнит что-то под нос: "Я стыдлив… Нескромный вопрос не спрашивайте…"

Сковородка, стол чистый, брызги подтерты.

Щеки, казалось, пылают. Кто я? Что я? Без приданного. Ославленная. Сумасшедшая с сумасшедшей надеждой.

К чему здесь халат? Платье бы, юбку…

— Явление восьмое второго действия, — прогнусавил Шарыгин из комнаты, исполняя суфлера. — Входит Лариса. Лариса-а-а…

Иногда Галке казалось, что у нее чересчур живое воображение. Невозможно иначе объяснить, что на сцене, в роли той же мадам Сердюк она чувствовала не свой, чужой возраст, чужое, стесненное дыхание и, ощущала чужую, в большей мере уже прожитую жизнь, а актриска Галка с этой непонятной возрастной высоты виделась небесталанной пигалицей, но молодой, пугающе-молодой, и пальцы болели в суставах…

Вот и сейчас.

Ф-фух. Зажмуриться на мгновение. Войти.

Что сказать?

— Здравствуйте.

Сергей Сергеевич Паратов скривился.

— Не надо отсебятины. Не ожидали?

— Нет, теперь не ожидала. Я ждала вас долго, но уж давно перестала ждать.

Она смотрела на львиную гриву, на растянутые в улыбке губы, на глаза — ласковые и холодные, оказывается, и такое бывает, чтобы жар и холод одновременно.

Хоть бы намек!

— Отчего же перестали ждать?

Паратов склонился, спросил интимно на ушко. Его пальцы двинулись и остановились в сантиметрах от завитого локона — ах, как бы им хотелось намотать его!

Жарко в груди.

— Не надеялась дождаться. Вы скрылись так неожиданно…

Они гарцевали друг против друга, тесно, жадно, переступали, будто в испанском танце, Паратов щурился, смеялся глазами, поводил плечами — тесный сюртюк, она же жила его лицом, улавливала движение морщинок, хищный прогиб крыльев носа.

— Так вы не забыли меня, вы еще… меня любите? Ну, скажите!

Пауза. Длинная-длинная пауза.

— Конечно, да, нечего и спрашивать.

— Ох, сядемьте, — Шарыгин, неожиданно вспотевший, взмокший, опустился на диван. — Тяжело с тобой, Галочка, так соки и тянешь. Я вот, понимаешь, настоящим судовладельцем себя почувствовал. Сколько-то корабликов за мной? А уж каким мерзавцем!

Он рассмеялся. Обернулся.

— Ну, что же ты?

— Стою, — сказала Галка. — Вам только и нужно было: вы — человек гордый.

— Нет-нет, — мотнул гривой Шарыгин, — пас. Пас пока. Отдыхаем. Пятиминутка отдыха. Фу-фу-фу, — он подышал, обмахнулся рукой, как от жары на солнечном южном пляже. — Вот чего тебе не занимать, Галчонок, так это энергетики. Казалось бы, откуда в тебе? А вот.

Какое-то время Галка недоумевала, что за странный, полноватый мужчина сидит перед ней. Так и тянуло спросить: "А где Сергей Сергеевич?". Но затем что-то переключилось, щелкнуло за ушами, и плечи сами пошли вверх:

— Такая уж уродилась.

Телевизор, ковер, сервант. Я дома, дома. Я — Галка.

— Вот знаешь, — Григорий как-то странно, очень осторожно посмотрел на нее, — я все думаю, может, ты уникум какой?

— Какой? — замерла, уже двинувшись, Галка.

— Театральный. Гений сцены.

Он рассмеялся, словно сам испугался этих слов.

— Мне бы хотелось, — произнесла Галка. — Я много чего наизусть знаю. Только какой я гений? Я труп играю, с ногами.

— Э-э, я в бытность свою дуб играл, — заявил Шарыгин. — И на мне висела якорная цепь, прошу заметить, не золотая. Настоящая якорная. А сверху еще русалка… С этим, с хвостом… Кстати, за пятьдесят килограмм живого веса.

— Хвост?

— Русалка. Маленькая была такая женщина, то ли Маргарита Станиславовна, то ли Стася…

— Маргаритовна.

Шарыгин вяло отмахнулся.

— Ну тебя. Я же серьезно. В тебе что-то есть. Будет шанс с "Бесприданницей", предъяви это что-то Неземовичу. Он ухватится.

— Да нет, я понимаю, — кивнула Галка, тиская концы пояса. — Только, Гриш, это как прилив, как волна. Хлоп — и с головой. Я уже не я. Мадам Сердюк, труп, сейчас вот Лариса Дмитриевна. А когда нарочно…

Она развела руками.

— А сейчас — нарочно? — спросил Шарыгин.

— Сейчас как раз нет. Это же вникуда, это тихонько. Мне, может, кажется. Это все во мне…

— Ага, и мне кажется. Вдруг.

— Да?

Шарыгин посмотрел на Галку, запустил пятерню в волосы, расчесал темечко, затем решительно встал.

— Ну-ка, — он усадил девушку на свое место, — давай концовочку пробежим. Действие четвертое, явление седьмое. Берег реки, решетка, скамейка…