Журнал «Если» - «Если», 2011 № 11

Она была на третьем курсе докторантуры по социолингвистике в Гарварде. Прошлым вечером Джинни со старыми друзьями выбралась в клуб в Санта-Монике, и пробуждение ознаменовалось раскалывающейся с похмелья головой. Она спустилась на кухню, где за столом обнаружила отца в халате, созерцающего чашку кофе.

Он поднял на нее глаза и изумился:

— Кто вы?

Ох уж эти папины шуточки!

— Я Святочный дух Прошлых лет[3], — объявила она.

На лице отца отразилось сильнейшее волнение. Джинни забеспокоилась. Тут на кухне появилась мама:

— Дэн, в чем дело?

С еще более озадаченным видом отец Джинни повернулся к супруге:

— Кто вы? Что это за место?

— Это наш дом. Я твоя жена Элизабет.

— Элизабет? Ты такая старая! Что с тобой случилось?

— Я постарела, Дэн. Мы оба постарели. Конечно, потребовалось время, но это все-таки произошло.

Джинни была отвратительна горечь, звучавшая в ее словах.

— Мам, разве ты не видишь: что-то не так!

Дэн поднял руку и указал на Джинни:

— Кто это?

— Это твоя дочь Джинни, — ответила Элизабет.

— Моя дочь? У меня нет дочери.

Женщины успокоили его, уложили в кровать и вызвали врача. Тот заявил, что отца необходимо отправить в больницу на обследование. Они повезли его в приемное отделение. В дороге он, кажется, пришел в себя, узнавал их обеих и сокрушался о пропущенном завтраке. Дэна отвели в комнату отдыха, дали успокаивающее, и он заснул. Только после этого Джинни наконец-то обратилась к Элизабет:

— Что происходит? Врач не удивился твоему звонку. Это ведь не в первый раз, да?

— У твоего отца болезнь Альцгеймера. Когда ты разговаривала с ним по телефону, разве не замечала, что он стал многое забывать?

Джинни замечала. Но она отнесла это к обычным проявлениям старения.

— Почему ты мне не сказала?

— Ты вроде как близка с отцом. А я просто живу с ним… Мне надо в туалет. — Она развернулась и пошла по коридору.

Джинни села у изголовья и стала смотреть на спящего отца. Его узловатые руки покоились на одеяле. Тыльную сторону правой пересекал рубец от ожога. Веки его дрожали, и время от времени он беспокойно вздыхал: ему снился сон. Интересно о чем, подумала она. Джинни вспомнила, что в детстве видела повторяющийся сон, будто в подвале живет какая-то ведьма, и когда отец просил ее сходить вниз и принести что-то с верстака, она включала на лестнице свет и спускалась и поднималась по ней со всех ног, стараясь не заглядывать в темные уголки. Она хватала инструкцию или отвертку, которые он просил, и неслась вверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Джинни протянула руку и погладила отца по редким волосам за ухом. Ему нужно подстричься.

Она попыталась понять, почему ее мать столь безучастна к мужу. Спустя некоторое время из коридора донесся ее голос: она с кем-то разговаривала. Джинни подошла к двери и насторожилась.

— Вы можете привести его в любое время, когда его отпустят, — услышала она женский голос. Джинни выглянула в приоткрытую дверь и увидела совершенно бесцветную женщину лет сорока в сестринском халате.

— Не думаю, что он пойдет на это, — ответила Элизабет.

— Пусть поговорит с Фиби Мередит, — продолжала женщина. — Она его убедит.

Джинни распахнула дверь:

— Здравствуйте.

Сестра нервно улыбнулась.

— Здравствуйте. Вы, наверное, Джинни.

— А вы кто?

Элизабет начала было возмущаться, но женщина успокаивающе тронула ее плечо.

— Меня зовут Конни Грей. Я из травматологического центра.

— Здесь не травматологический центр.

Конни проигнорировала агрессивный тон.

— Я просто разговариваю с вашей мамой. Мы встречались раньше.

— Джинни, пожалуйста, веди себя повежливее, — вмешалась Элизабет.

— Все в порядке, — отозвалась Конни. — Подобное тяжело для всех.

— Джинни? — сонно позвал ее отец из комнаты. При звуке родного голоса сердце Джинни запрыгало в груди. Она бросилась внутрь, закрыв дверь перед матерью и медсестрой. Отец пытался сесть, и она помогла ему, приладив за спину подушку. Под одеялом обозначился его живот — она даже не замечала, сколько он набрал за последние годы.

— Садись, — потребовал он, тяжело дыша. — У нас проблема.

Она уселась в кресло рядом с кроватью.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как будто ударили кувалдой. Зря мне дали это снадобье.

Джинни не сказала ему, в каком разобранном состоянии он пребывал до лекарства. Она изучала его лицо. Он выглядел утомленным, но это по-прежнему был ее отец. Он мрачно улыбнулся.

— Мать рассказала тебе о плане?

— О каком плане?

Отец отвел взгляд.

— Есть лечение, которое смогло бы мне помочь. По их словам, если оно подействует, то болезнь Альцгеймера остановится и слабоумия не будет.

— Это было бы чудесно.

— Цена.

— Мы можем себе это позволить. Мы с мамой найдем средства.

Он потер небритые щеки, затем принялся теребить горло.

— Нет, вопрос не в деньгах. Чтобы дело не кончилось тем, что я забуду вообще все, мне придется забыть многое.

— Не понимаю. Разве проблема не заключается именно в потере памяти?

— Это и проблема, и ее решение. Вопрос лишь в том, сколько мне следует забыть, а я этого не знаю. И никто не знает. Но чем большим я пожертвую, тем выше мои шансы.

Джинни подумала, не позвать ли доктора. Казалось, отец несет околесицу.

— Я не хочу стать овощем, — продолжал он. — Быть в тягость матери и тебе. Не желаю.

— Ты не будешь в тягость.

— Я и не буду. Не буду, Джинни. В этом-то все дело.

Когда Элизабет везла Дэна из больницы домой, он заерзал на пассажирском сиденье.

— Дэн, успокойся, — сказала она.

— Вести должен я.

— Но и я хочу немного порулить.

— Я все еще могу водить, — заявил он.

Элизабет покосилась на него. Если бы он сказал, что испытывает… Неужели он не осознает, насколько скрытен?

— Я знаю, Дэн, — ответила она. — Ты все еще можешь водить.

Джинни ехала за ними в другой машине. По прибытии домой Дэн объявил, что чувствует себя прекрасно, и спустился в мастерскую. Джинни пошла с ним. Элизабет уселась в гостиной, чтобы почитать одно из дел, которые захватила в своей конторе.

Она пробегала глазами слова, не вникая в их смысл. В голове ее звучала глупая детская песенка:

Ходил я в зверинец однажды,Там были птицы и звери…

Дэн пел ее дочурке, когда та была маленькой. Его голова была просто забита такими песенками. Задолго до рождения Джинни он пел их Элизабет в постели, после занятий сексом. Да, поначалу секс был хорош, а по-детски невинная отстраненность Дэна, все эти мгновения, когда он словно выпадал из человеческой вселенной в некий внутренний мир абстракций, Элизабет тогда еще не надоели.