Святослав Логинов - Одиночка

Потому и не сложилась собственная жизнь Лидии Андреевны. Какая может быть личная жизнь, если всякая мысль о мужском начале заглушена оглушающим трамвайным звонком.

Нет, нет, нет!.. Глупости все это!

Ну что, дедушка Фрейд, ты доволен?

Пятилетняя Лида не верит в непоправимость случившегося пятьдесят пять лет назад. Уже одиннадцать пожизненных сроков она отбыла в светлой одиночке, но все еще не верит. Лишь по ночам, когда разум засыпает, на одно мгновение приходит… не мысль, не воспоминание, а отчетливое ощущение, как железные колеса кромсают ее общее с Шуркой тело. Тогда Лида бежит и прячется под стол, а люди, живущие по соседству с бренной Лидиной оболочкой, корчатся от расползающейся солнечной жути, впадают в депрессии, режут вены, неосознанно умножая зло.

Показать бы все это строгой Клавдии Ивановне – какие еще тюремные сроки назначит она давней преступнице?

Игнат отложил книгу, подтянул к кровати кресло-каталку. Надо бы как-то пересесть и съездить до туалета. Мисочку с нищенскими макаронами сюда никто не принесет.

Пересесть не удавалось, коляска норовила отъехать в сторону, а то и вовсе перевернуться.

– Вам помочь?

Поднял взгляд. Так и есть, рядом стоит Лидия Андреевна.

– Если не трудно, придержите немного коляску, чтобы она не отъезжала.

Ухватился руками за поручни – оп! – перекинул тело на коляску. Теперь развернуться – и все в полном порядке.

– Зачем вы так! Я бы позвала кого-нибудь, перенесли бы вас.

– Ничего, силушка в руках покуда есть!

Мне мама в детстве выколола глазки,Чтоб я в шкафу варенье не нашел.Я не смотрю кино, я не читаю сказки,Зато я нюхаю и слышу хорошо!

Бисмарк сказал, что из каждого свинства можно извлечь ломтик ветчины. Даже из отсутствия ног.

– Вас куда отвезти?

– Собственно говоря – никуда. Просто в постели лежать сил больше нет. Надоело хуже горькой редьки.

– Это вас в Афганистане покалечило?

– Нет, – честно ответил Игнат. – Авария. Но все равно больно.

Ноги Игнат потерял в экспедиции. Надо было суметь заехать в края, где, кроме их «Урала», на сто километров ни единой машины, и попасть под собственный «Урал»! Они только приехали и разбивали лагерь, на ощупь, почти в полной темноте. Водитель решил передвинуть машину, чтобы фарами подсвечивать работающим, и, не заметив, наехал на Игната. Наехал на скорости три километра в час. Запомнился толчок и неспешно наваливающаяся на ноги тяжесть. Боли не было, боль появилась потом, когда Игната все на том же «Урале» везли в больницу. Боялся остаться на всю жизнь хромым, а остался вовсе без ног. До сих пор его бросает в дрожь, когда он слышит безнадежный диагноз: «синдром раздавливания».

– Знаете, – сказала Лидия Андреевна, – вы очень напоминаете моего брата. У меня брат был, старший, он умер уже давно, так вы на него похожи.

Игнат молча кивал, вздыхал сочувственно. В таких случаях слова не нужны.

– Вы тут тоже обследуетесь?

– Вообще я тут работал, еще вчера. В центре психокоррекции. Но теперь нас закрывают, помещение вон опечатали, даже протезы не позволили взять. Вот и лежу без ног, не то пациент, не то сотрудник, не то подследственный…

– Да что ж они, звери? Протезы-то за что отняли?

– Работа такая. А протезы вернут, зачем они им?

– И куда вы теперь?

– Не знаю. Пристроюсь где-нибудь через общество инвалидов.

Они еще долго говорили о всяких незначащих вещах, потом Лидии Андреевне принесли выписку, и она уехала, оставив Игнату на прощание большое яблоко.

Вечером приехал следователь, а вместе с ним руководитель центра профессор Гущин. Опечатанное помещение открыли, Игнат на своей коляске въехал туда сразу за Гущиным. Хмурый следователь вручил ему протезы, которые так и лежали на топчане, где оставил их хозяин.

– Вам извиниться передо мной не хочется? – спросил Игнат.

– Если честно, то совершенно не хочется. Не знаю, как вы добились, что единственный неоспоримый свидетель… да какой свидетель – пострадавший! – забрал назад свое заявление и теперь отказывается от собственных показаний. Но вы-то знаете, что преступление имело место! И будьте уверены, рано или поздно я вас поймаю!

– Понятно. Пэрэат мундус, фиат юстициа.

– Что?

– Это по-латыни. Я думал, латыни учат не только медиков, но и юристов. Фраза по вашей части: «Погибни мир, но свершись правосудие». Так вот, я не юрист, я врач. На юстицию мне плевать, а миру погибнуть не дам. Работа у меня такая – людей спасать.

Они расстались недовольные друг другом.

Гущин нервно ходил по лаборатории, бесцельно щелкая тумблерами обесточенных приборов.

– Вот какие дела, Игнат Кузьмич. Пронесло нас, можно сказать, по самой кромочке. Придется хотя бы на некоторое время несанкционированные корректировки оставить. Я все понимаю, и что такие люди всего опаснее для окружающих, и случаи их – самые интересные, но видите, что творится. Пересажают нас всех, кому от этого хорошо будет?

– А вы знаете что сделайте? – предложил Игнат. – Издайте приказ, запрещающий сотрудникам нарушать закон о неприкосновенности личной жизни. И если что, и вы, и весь центр окажетесь ни при чем.

– Вы думаете, у меня такого приказа не издано? Я его еще год назад подписал. У меня за вас душа болит. Посадят в тюрьму, что тогда?

– А тогда ничего. – Игнат придвинул протезы и начал прилаживать их к культяпкам ног. – Я и без того всю жизнь в тюрьме, в одиночной камере. Санкционированные исследования как прогулка по тюремному двору, а там – настоящее. Ну, вроде как сбежал я из своей одиночки. А что закон нарушен, так побег из тюрьмы всегда противозаконен. Так что не переживайте за меня.

– Легко сказать… меня же совесть заест, самому после такого психокорректировка потребуется. Впрочем, об этом мы потом побеседуем, а сейчас идите домой, отдыхайте после нервотрепки…

– Погодите! – возмутился Игнат. – У меня вчера был выходной, вот я и провалялся весь день на койке, на неделю вперед выспался. А сегодня у меня дежурство.

Он мог бы сказать, что ему нечего делать в замусоренной холостяцкой берлоге, которая называется его квартирой, куда не заглядывает солнце и где никогда не пахнет картофельным супом, но Гущин все понял и без объяснений.

– Хорошо, – сказал он, – оставайтесь. Но случай вам сегодня достанется простой и совершенно легальный. Можно сказать, прогуляетесь по тюремному дворику.

Подвал или катакомбы, серая мгла, под ногами хрусткая пыль, с низкого потолка свисают лохмотья паутины. Очень много паутины, по всему видать, пациент страдает арахнофобией. Случай простой, достаточно показать пациенту, что жуткий паук уязвим, с ним можно биться и в конце концов расправиться, и кошмары больше не вернутся. Хотя паук может – и даже должен! – быть ядовит. Так что чепчиками его не закидаешь и шапки в воздух бросать рано.