Андрей Николаев - Таро Бафомета

-- Что за насилие!? - возмутился Шестоперов, - я бывал в Англии, в Голландии, в Германии и нигде не видел такого отношения!

-- Что, и там троллейбусы переворачивал? - усмехнулся сержант, запирая дверь.

-- Я буду жаловаться в европейский суд по правам человека, - пригрозил Леня.

-- Ага, и в ООН не забудь.

Шестоперов, отдуваясь от злости, забегал по камере.

-- Какие троллейбусы ты переворачивал? - поинтересовался Корсаков.

-- А-а... Костя сказал, что в девяносто третьем из троллейбусов баррикады строили, а он еще пацан был - мать не пустила. А мы как раз возле троллейбусного парка на Лесной были. Ну, выкатили один, дотолкали его до площади - там к Тверской под горку, хотели перевернуть. Тут нас и повязали.

-- Деньги у тебя есть?

-- Откуда?

-- Так... и у меня не больше сотни деревянных. В каком мы отделении? Корсаков, кряхтя, поднялся на ноги.

-- В десятом, вроде.

Игорь подошел к решетке, подергал ее.

-- Товарищ сержант, можно вас на минутку?

-- Мужики, вы меня достали, - сержант втолкнул в "обезьянник" бомжа и вновь запер дверь, - чего надо?

-- Вы не могли бы позвонить в пятое отделение.

-- В "пятерку"? Это на Арбате, что ли?

-- Ну да. Поговорите с капитаном Немчиновым - он меня знает. Меня зовут Игорь Корсаков.

Сержант ушел в дежурку, а Игорь присел на лавку, подвинув вольно раскинувшегося Германа. Время тянулось медленно, к горлу подступала тошнота, голова трещала немилосердно, а тут еще Леня метался по камере, как голодный лев в клетке.

-- ...о каких правах и свободах граждан можно говорить, когда честным людям крутят руки, сажают в камеру, лишая свободы? Вот, посмотри, - Леня засучил рукав куртки, - вот, видишь? Видишь? Руки крутили.

-- Леня, отстань, - страдальчески сморщился Корсаков. - Ты хотел, чтобы они тебе троллейбус помогли перевернуть? Нет, не хотел? Вечно у тебя какие-то дикие идеи: баррикады, революция. Тоже мне, Че Гевара.

-- Я этого так не оставлю!

-- Как пожелаешь. Только сержанта не зли, умоляю тебя.

Появившийся сержант отпер дверь и распахнул ее настежь.

-- Корсаков, на выход, - объявил он.

-- А мои товарищи?

-- Забирай, - согласился сержант, - хотя вот этого живописца я бы оставил. Для профилактики.

Шестоперов напыжился, но Корсаков наступил ему на ногу, предупреждая возможные протесты.

-- Спасибо, товарищ сержант. За нами не пропадет. Леня, буди своих "барбудос".

Они растолкали Константина и Германа, сержант проводил их до дверей.

На улице было холодно. Корсаков поежился, поднял воротник плаща и взглянул на часы. Было четыре часа утра.

-- Так, кто куда, а я домой, - сказал он. - Хватит приключений.

-- Игорек, ты чего? А подлечиться? Гляди-ка, - Шестоперов присел на корточки и вытащил из носка две бумажки по сто долларов каждая. - Есть мнение, что нужно посетить Ваганьковское. Вот Константин хотел поклониться Сергею Александровичу и Владимиру Семеновичу. Георгий, ты с нами?

-- А то! Только зовут меня Герман.

Корсаков прищурившись поглядел на Леню.

-- Слушай, Шест. А ведь раньше ты не имел привычки заначивать деньги от друзей.

-- Так это не от друзей...

-- За сотню нас не только выпустили бы, но и на дежурной машине отвезли бы в ближайший магазин. И еще здоровья пожелали бы.

-- Ха, сотню "зелени" ментам отстегивать, - возмутился Шестоперов.

-- Жлоб ты стал, Леня, на своем Западе, - в сердцах бросил Корсаков, развернулся и пошел в сторону площади Маяковского.

-- Игорек! Ну ладно, чего ты в самом деле? - Шестоперов пробежал несколько шагов, пытаясь задержать Корсакова, потом остановился, - ну, как знаешь. Что Константин приуныл? Сейчас помянем мастеров пера и дебоша. Ну-ка, Гвидон, лови тачку!

-- Сейчас поймаем, только я - Герман.

Добравшись до Маяковки, Корсаков купил бутылку пива и пересчитал наличность. Осталось около ста рублей. Метро было закрыто, а похмелье наступало нешуточное и он, махнув рукой, остановил первого попавшего частника.

-- До Арбата подбрось, командир, - попросил он и, сковырнув ключами пробку с бутылки "Балтики", присосался к горлышку.

Глава 3

Корсаков пересек Арбатскую площадь. Возле ресторана "Прага" наряд милиции грузил в "канарейку" компанию гостей столицы, пытавшихся прорваться в уже закрытый ресторан.

-- Только водки взять - и все! - кричал один, видимо, самый трезвый.

Пожав плечами Корсаков не оглядываясь прошел мимо. Если хотели водки, так чего проще - вон возле метро круглосуточная палатка.

Булыжная мостовая Старого Арбата была мокрая, фонари светили сквозь туманные ореолы. Арбат никогда не спит, во всяком случае теперь, когда из уютной московской улицы с малоэтажными домами с коммунальными квартирами, сделали нечто вроде музея под открытым небом. Именно нечто. Корсаков поморщился - он еще помнил действительно старый Арбат, воспетый Булатом Шалвовичем. А теперь... ну, что ж. Теперь улица кормит Корсакова и десятки, если не сотни других художников и музыкантов, поэтов и спекулянтов. Милиционеров и бандитов, проституток и нищих. Разве раньше пошел бы какой-нибудь иностранец, набитый "зеленью", прогуляться по подворотням столицы? Не пошел бы, а сейчас - успевай только за рукава хватать, рекламируя свой товар.

Игорь миновал целующуюся парочку напротив дома Александра Сергеевича и свернул в Староконюшенный переулок. Здесь было темно, но он знал здесь каждый камень - уже год, как Корсаков жил в выселенном доме. Вот и старый двор, окна пялятся в ночь пустыми рамами.

Игорь открыл скрипучую дверь, прислушался. Первый этаж давно облюбовала компания бомжей. Иной раз до утра гуляют, но сейчас было тихо: то ли упились до беспамятства, то ли просто спят, набив за день ноги хождением по дворам.

Год назад, когда Игорь и еще несколько художников собрались устроить в доме сквот - общежитие творческих личностей, старожилы решили проверить их на вшивость. Но художник нынче пошел крепкий - и выпить не дурак, и подраться, если приспичит. После нескольких баталий будущие соседи выпили мировую и с тех пор друг друга не трогали. Менты из "пятерки" - отделения милиции "Арбат", смотрели сквозь пальцы на самовольно въехавших жильцов, правда, при этом не забывая забирать свою долю от художественных промыслов. За год сквот прекратил свое существование - в доме остались только компания бомжей и Корсаков с соседом, Владиславом Лосевым - тоже считавшим себя художником.

Корсаков проверил дверь в подвал - там он хранил несколько картин, из тех, которые были ему особенно дороги, и поднялся на второй этаж. Ощупью нашел скважину замка - единственного дверного замка во всем доме, открыл дверь и облегченно вздохнул. Наконец-то дома. В короткий коридор выходили двери трех комнат, но лишь одна была более менее приличная - закрывалась и даже запиралась. Там Корсаков и жил вместе с Владиком. Рисовать Владик не умел совершенно, но по его теории нынче это и не требовалось.