Джо Холдеман - Времена года

К тому времени, когда из воды выбрались последние отставшие ученики и понеслись по песку вслед за своими сотоварищами, вдоль берега уже было шестьдесят конусообразных куч мертвых толлиу, каждая высотой почти в рост плати. Мы слышали на западе от нас смех и удары дубинок.

Статистика этого события удивила меня. Плати убивали, казалось, каждый сотый экземпляр животного; затем выживших они направляли вдоль берега в руки следующей семье, которая поступала так же — и так далее. Мы знали, что было более ста семей. Но почему же тогда не иссякали толлиу? Тибру однажды откровенно ответила на этот вопрос: они выходят циклически. Только шестнадцать семей «собирают» этих существ при каждой миграции; при этом они чередуются по принципу ротации, установленному еще в ужасной древности. Остальные семьи наделяются при следующих миграциях. Тибру ждала уже два года, пока наступит очередь ее семьи на убой джукха. Эти животные считаются самыми вкусными и полезными.

Тем временем начало темнеть. Я помогала Старейшим раскладывать длинные ряды костров радости; теперь мы их зажгли, и когда с моря пришла вечерняя прохлада, я была благодарна треску дров и пылающему огню.

Тибру показала нам обработку мяса, чтобы и мы могли приложить к делу руки. Определенные внутренние органы животных складывались для получения приправ в шкуры со щелоком, затем с животных снимались шкуры, с них соскабливался желтый слой жира и укладывался в глиняные сосуды для вытопки. С мяса тоже соскабливался оставшийся жир, потом оно разрезалось на тонкие полосы, развешивалось над костром на палках и коптилось. У них не было возможности консервировать мозг животных, поэтому большинство плати всю ночь за работой жевали и чавкали.

Мы были недостаточно сильными и опытными, чтобы работать наравне даже с подростками, но тоже всю ночь напролет храбро разделывали мясо, внимательно следя за тем, чтобы в колеблющемся свете факелов не порезаться испачканным в крови кремневым ножом. Морские водоросли давали едкий, пахнущий хлористым водородом дым, про который Тибру утверждала, что он полезен для легких. Может быть, это и так — ведь он так обжигал легкие.

Восходящее солнце осветило сцену а ля Иероним Босх. Развевающийся дым над пропитанным кровью песком, усеянным костями и потрохами. Испачканные кровью люди и плати, отмеченные следами бессонной ночи.

Мы поплескались в ледяной воде и оттерли засохшую кровь пригоршнями песка, потом стояли в удушливом дыму и терпеливо ждали, пока снова оттает наше тело.

Настало время укладываться и отправляться. Сладковатый запах свежей крови уже приобрел налет разложения; воздух был наполнен жужжащими насекомыми, а на берег выползали крабоподобные существа с твердыми панцирями. Как только солнце поднимется выше, на этом месте даже по мнению плати нельзя будет оставаться.

Мы увязали копченое мясо и плитки из свернувшейся крови в грубо очищенные шкуры, которые потом натянут на колышках и высушат на солнце, и отправились вверх, в горы. Мы построили свои маффа на равнине, расположенной на километровой высоте, и стали терпеливо ждать снега.

Кто-то приближается!

Теперь я вижу в них только опасных зверей. Они сменили свою человечность — нет, я хотел сказать, что это мы интерпретировали их действия на человеческий лад. Их животное поведение. Мне жаль, Мария. Я не могу рассматривать эти события глазами ученого; больше не могу. После того, что я только что видел.

Мы с Хербом должны были идти зигзагом — тысячу шагов в северо-восточном направление, потом тысячу шагов в северо-западном, и так далее. Это должно было их запутать.

Они схватили Херба.

Я услышал крик! Примерно в полукилометре. Я должен был бы бежать туда, хотя знал, что ничем не смогу помочь. Но мы с Хербом были большими друзьями еще со школьных времен. Он еще не закончил учебу. И вот…

Двое плати неожиданно встретили его на маленькой поляне, убили и отрезали голову. Это были… один из них… Я не в силах выговорить.

Я спрятался в зарослях. У меня было только копье; я ничего не мог сделать. Один из плати… ел половые органы Херба. Другой отнял их — из любопытства — и разорвал.

Я убежал. Настоящее чудо, что они меня… не… О, дерьмо! Вон они идут!

Мне кажется, у меня сломано запястье. Может быть, только вывих. Но я кончил этого ублюдка. Он вышел из-за излучины реки, и я напал на него с копьем. На моей стороне была неожиданность. Я нанес ему два прелестных удара в грудную клетку, и тут он меня сграбастал… Где же у них жизненно важные органы? Любой человек давно был бы убит. Он схватил меня за запястье и потянул к земле. Я откатился в сторону, покрепче ухватил свое оружие и ударил его, когда он прыгнул на меня. Он наделал массу шума, нанес мне еще несколько царапин на руке и, наконец, устроился поудобнее умирать. По непонятной причине он был не вооружен. Слава Богу! Это был Эмбрек, тот самый, что научил меня их способу ловить рыбу. Мы так хорошо с ним ладили. Что же, черт побери, случилось?

Первый раз вместо снега пошел дождь. Прекратилась всякая музыка и все остальное. Они весь день сидели на корточках, унылые и молчаливые. А когда наступил вечер, они стали дикими.

Она ворвались в нашу иглу — вчетвером — и начали срывать с нас одежду. Нэнси, Сьюзен и Маркус оказали сопротивление и были немедленно убиты. Каждый одним-единственным укусом. Остальные были раздеты и выведены или выволочены на мороз; в центр лагеря. Мирный костер теперь стал только черным пятном пепла, наполовину подернутого льдом.

Собрались все члены семьи за исключением самых старых из Старейших; и все стояли вокруг, как зомби. Никто ничего не говорил, никто ничего не замечал.

Мы все стояли в темноте и голые. Наконец, Калыым вынесла единственную масляную лампу, чтобы лучше было дразнить нас при ее мерцающем теплом свете.

Ход ритуала стал понятным только через много часов. Это был процесс отбора. Как только кто-то терял сознание, остальные собирались вокруг и пытались привести его в чувство ударами и пинками. Если тот вставал, они возвращались на свои места и снова игнорировали его. Если оставался лежать — умирал. После определенного числа ударов и пинков Калыым или другой Старейший одним рывком разрывали грудную клетку лежавшего.

Ужаснее крови был внезапный выброс воздуха из легких убитого в холодный воздух ночи. Уход жизни из тела.

Самыми чувствительными к холоду были старейшие из не-Старейших и молоденькие самки. Трое убитых первыми были девочки первого года жизни. Это и являлось причиной того, что в семье было так мало самок.