Юрий Никитин - Ярость

Уши ей не обрезал, хотя каждый встречный дурак говорил с видом знатока: надо обрезать, надо! Вид какой-то странный. Не боксер, а охотничья собака. Но мне самому было так удобнее – с торчащими ушами боксер выглядит страшновато, особенно с его выразительной рожей, а когда Хрюка несется навстречу прохожим, хлопая ушами, ей улыбаются еще издали. У людей рефлекс, что с хлопающими по ветру ушами собака не может быть страшной. С длинными ушами – охотничьи. А с купированными по правилам ушами я только и слышал бы истерическое: «Уберите собаку!.. В наморднике надо!.. На поводке!!! Куда смотрит милиция!»

Одна девица, чопорная и манерная, с неудовольствием покосилась на шумную Хрюку:

– Какая толстая и прыгучая... Почему бы вам, с вашей тихой работой... с вашим тишайшим образом жизни, не завести себе, к примеру, кошечку?

– Кошечку? – изумился я. – Почему кошечку?

– Кошки мягче, спокойнее, с ними меньше хлопот.

Я ответил с такой же доброжелательностью:

– Во мне мало рабства. А кошек заводят те, кто предпочитается подчиняться... Все человечество можно разделить на две части: люди энергичные, способные к руководству заводят собак, хоть какой-то, но все же подчиненный, а слабые и податливые – кошек. Первые в любом коллективе быстро выдвигаются на руководящие должности, а вторые лучше себя чувствуют под рукой сильного, кто берет на себя ответственность...

Она странно посмотрела на меня:

– Но разве у вас не такая работа...

– Я руковожу мирами, – ответил я скромно.

Она улыбнулась, расценивая это как шутку:

– Меня зовут Марина. Я много слышала о вас от Леонида и Фиры.

– Представляю!

– Они так вами восторгаются, что я просто не поверила...

Богемов поглядывал нетерпеливо, готовый под любым предлогом утащить меня на кухню или на балкон, чтобы выспросить секреты прохождения, так называемый солюшен, но на кухне стук ножа по доске, пахнет луком, при женщинах немыслимо заговорить об играх, лучше уж о выпивке, я тоже предпочел бы об играх, чем выслушивать нескончаемый псевдоинтеллектуальный треп о судьбах страны, роли интеллигенции, упадке культуры, разрушении памятников старины...

Белович со вкусом перемывал кости Кречету. Я невольно прислушался. Здесь, как и везде, ожидали, что бравый генерал на выборах наберет от силы десять-пятнадцать процентов, самые оптимистичные называли цифру двадцать, но тот получил шестьдесят восемь, разом сбросив в кювет всех конкурентов и сохранив стране миллиарды рублей повторных выборов.

Теперь страна смотрела на Кречета со страхом и ожиданием. Трясло всех. Начиная от творческой интеллигенции, что до свинячьего визга боится любой сильной руки, и до последних бомжей, что сразу вспомнили недавние законы о тунеядстве, принудработах, санации общества от бродяг и попрошаек. Конечно же, тряслись банкиры и предприниматели, как легальные, так и не совсем.

– А какую команду он с собой приведет, – сказал Игнатьев с отвращением. – Один Кержаков чего стоит!.. Да и этот... Чеканов. От одной фамилии веет смертью. Не то ЧК по уничтожению интеллигенции, не то чека гранаты. Ни одного интеллигента!..

– Ну, Кречет и есть Кречет. Не то держиморда, не то унтер Пришибеев... – согласился Белович. – Меня до судорог пугают такие люди.

Игнатьев покачал головой:

– Да, он груб и прост... Этим пугает интеллигенцию и этим же привлекает простой люд. Но простого люда побольше, их голоса на выборах важнее, чем писк горстки интеллигенции. К тому же последи за ним внимательно. Он ни разу, в отличие от бывших правителей, не был в церкви... по крайней мере, на экранах я такого не видел, а там то и дело показывают наших правящих подонков, которые десять лет тому истребляли церковь, а теперь смиренно целуют ручку попу, демонстрируя единство партии и церкви... Единственное заявление по поводу религии, которое я слышал от Кречета, что все религии на территории страны равны. Понял? А это уже крамола, ибо наша церковь панически боится конкуренции. Наши попы в народ не идут, как их католические собратья, они сидят в церквях на жирных задницах и ждут, что народ придет сам, никуда не денется – остальные церкви и храмы запрещены, окромя православных! Партия большевиков знала с кого брать пример.

Фира внесла на подносе массу крохотных чашек. Комната наполнилась запахами знойной Сахары. Я отхлебнул, поблагодарил:

– Хорошее кофе.

Рядом победно заулыбались, а Белович не удержался выказать литературную ученость:

– Виктор Александрович, хороший, а не хорошее...

Я отмахнулся:

– По нормам русского языка надо говорить «хорошее». Мало ли что его в старину называли «кофий»!

Они переглянулись, мало ли какие доводы приводит человек, что обмолвился, а я ругнул себя, что пытаюсь объяснить что-либо этим. Можно объяснить слесарю, он поймет и запомнит, но русский интеллигент тем и страшен, что сразу рождается человеком в футляре, достучаться до него почти невозможно. Но люди они хорошие, милые, добрые. С ними легко и просто. И все предсказуемо. Вот сейчас я произнесу «тридцать три»...

– А что это на упаковке была за цифра «тридцать три»?

– Возраст Христа, – сказал тут же Белович, чуть опередив других.

Похоже, даже Леонид готов был сморозить эту глупость, когда возраст Христа прилагается автоматически к любым двум тройкам, будь это тридцать три несчастья или тридцать три богатыря Черноморда. Я посмотрел укоризненно, он виновато развел руками.

Глава 7

– Ты слышал последние новости? – спросил он, стараясь быстрее уйти с испачканного места. – В Думе проталкивают в главы правительства Кондрата Красивого!

– Вот и прекрасно, – воскликнула с энтузиазмом девица, которая, помнится, назвалась Мариной. А раз Марина, то можно без паспорта определить ее возраст: у нас есть года, когда все Саши да Димы, есть года Марин, даже есть год Анастасии. – Это самый интеллигентный человек! Когда он говорит, чувствуется настоящая культура русского интеллигента. Как хорошо, если бы он прошел...

– Коммунисты не дадут, – сказал Белович.

– Это уж точно!

– Да и эти, националисты...

– А военные?

Я ощутил тоскливую безнадежность. Эти хорошие добрые люди не могут связать два факта, что всю жизнь лежат у них на столе. Жуткую шпиономанию, поиск всюду врага, и книги Красивого, будь это «Зелимхан и его отряд» или «Доля горниста», которыми нас пичкали с детства, его подлейшие рассказы о революции и гражданской войне. Павлик Морозов, значит, уже маленький мерзавец, а кто же двое пацанов из «ВЧК», с их обостренным классовым чутьем? Где больше шпиономании и призыва искать врага всюду, как не в «Доле горниста», где пионер ловит западного шпиона? Где больше воспевается милитаризм, чем в «Зелимхане и его отряде»? Кто обосновывал казни и расстрелы в литературных произведениях, призывал и дальше искать и находить врагов народа?.. Да и странновато само благородство зелимхановцев, которые помогали семьям тех, кто охранял лагеря с брошенными туда писателями, художниками, композиторами, а не семьям этих несчастных оклеветанных людей...