Самоубийство Земли - Максимов Андрей

Игорь не выдержал, заплакал:

— Не надо, мой мальчик, — успокоил его отец. — Не надо. Прошлое кончилось. Впереди — новая жизнь! Впереди — бессмертие!

Они стояли и смотрели туда, где исчезла последняя ниточка, связывающая их с Землей.

И вдруг, сквозь оседающий дым, Игорь увидел очень знакомую фигуру, а потом услышал знакомый голос:

— Здорово, сын! Наконец-то я тебя нашел. Вижу, долбануло. Ну, думаю, не иначе мой сын шалит. И вправду…

Один отец стоял рядом с Игорем и удивленно смотрел на другого отца, который приближался к ним, разбрасывая ногами остатки ракеты.

Силы оставили Игоря, и он потерял сознание.

Он очнулся в ракете.

Увидел накрытый стол, за которым сидел отец и ел помидоры. Сок стекал у него по губам, и он со свистом втягивал его.

— Прочухался? — спросил отец.

— Ты кто? — Игорь сам удивился нелепости своего вопроса.

— Есть хочешь? Мясо горячее — подкрепись.

Игорь и вправду почувствовал дикий голод и набросился на еду. Когда он закончил есть и отвалился на спинку кресла, отец подошел к нему и со словами: «Что ж ты, сука, родного отца отличить не можешь!» дал прицельный удар в челюсть.

Сын рухнул на пол.

— Здравствуй, отец, — радостно заулыбался он, стирая кровь с разбитой губы.

— Здоровались, — буркнул отец.

— Но ведь если ты здесь… значит ты поставил себя вне закона. — Игорь с ужасом понял, что несколько часов назад уже говорил эти слова собственному отцу. Но этот-то уж точно — настоящий. Сомнений не было.

— Только завывать не надо. Что я, по-твоему, должен был делать, когда от тебя долго не было вестей? Конечно, ты — кретин, но это не повод, чтобы тебя бросать. И — хватит об этом. Рассказывай — только подробно — что с тобой тут было.

Сын старался говорить, не упуская ничего. И все равно его рассказ занял довольно мало времени, а ведь казалось, он прожил здесь годы.

— Так, — сказал отец, когда сын закончил. — Ни хрена не ясно, кроме того, что здесь нам придется несладко. Плохо, конечно, что я прилетел один. Кстати предлагал Джеку лететь сюда — он отказался. Пилот, который никогда и ничего не боялся, испугался закона.

— Извини, отец, ты, наверное, меня не понял: я видел Джека — того самого пилота, которого называли Гагарин, — так же близко, как тебя. Мы оба убегали от прыгающих людей, он даже пытался спасти меня, а потом исчез. Это был Джек, отец, Джек, — я это точно знаю.

— Какой к черту — Джек! Если хочешь знать, я отвез Джека в больницу, где его безуспешно пытаются вылечить от алкоголизма. Я навещал его перед самым полетом… Тот, кого ты встретил здесь, такой же Джек, как ты — пилот, и оба вы — идиоты!

— Тогда кто же он?

— Не знаю… Но думаю: эту планету населяют роботы. Роботы или люди. Больше нет оболочек, в которых могло бы существовать сознание.

Игорь уставился в одну точку, и вдруг вскочил, схватился за голову и закричал:

— Господи Боже мой, так значит я не стал стрелять в робота? В кусок дерьма, нашпигованный электроникой? Надо было расстрелять их, как… как…

Отец отхлебнул вина и сказал совершенно спокойно:

— Ты не стал стрелять в человека. Если бы ты поступил иначе, ты бы не был моим сыном. И хватит об этом. Будем размышлять дальше. Если есть роботы — значит должен быть и роботопроизводитель. Подозреваю, что это именно его голос ты называешь Голосом неба.

— Но это был Голос Бога, отец, я тебе говорю точно.

— А если есть роботопроизводитель, — продолжал отец, не обращая внимания на слова сына. — Если есть роботы — значит, должен быть завод или какое-то иное место, где их делают. Так?

День серел. В иллюминатор ракеты было видно, как опускается солнце. В это время суток все в природе приобретает какое-то испуганное выражение, словно сама природа боится той недолговечности, непрочности, которые всегда ощущаются в мире перед наступлением темноты.

Отец говорил, как всегда, доказательно, но что-то в его рассуждениях смущало сына. Не верилось, что все, кого встречал он на этой планете, были искусно сделанными роботами. Робот — существо без эмоций, он не умеет получать удовольствие, а все, кого он встречал, только этим и занимались.

Можно и другие аргументы найти, но не в них дело. Сын был совершенно убежден — не роботы это, точно не роботы. Убеждения у него были, а доказательств не было…

И он спросил:

— Отец, подумай сам, кому могло прийти в голову создавать таких странных роботов? Для чего?

— Этого я не знаю, но многое бы дал, чтоб посмотреть в глаза местному Богу, которого, признаться, мне больше бы хотелось называть «хозяином», по-моему, так будет точнее. Так значит, говоришь, твой сон воплотился? Ладно, завтра мы пойдем на поиски хозяина. А сейчас — спать.

Ночью Игорю снился сон.

Будто бы пришел на корабль великий композитор Чайковский и позвал его за собой. И Игорь пошел. И только они отошли буквально метров на сто, как вдруг прямо с неба заиграла мелодия «Лебединого озера» — его любимая мелодия — выскочили в танце четыре балерины, но были они совершенно голые. Балерины Игорю очень понравились, и он решил с ними познакомиться. И вот он к ним приближается — а они отступают, танцуя. Он приближается — они отступают. Игорь злится чрезвычайно, но поделать ничего не может. А Чайковский при этом хитро улыбается и говорит: «Не надо бы шалить, молодой человек, ой, не надо бы вам шалить».

Игорь проснулся с больной головой и подумал: «Пора на Землю». Потом вспомнил, что на Земле его никто не ждет, — и ему стало грустно.

Едва сели завтракать — раздался стук в дверь корабля. Стук был вежливый, но настойчивый.

— Не надо открывать, — испуганно сказал сын.

— Откроем. Может, хозяин сам к нам пришел?

Отец взял оружие и открыл дверь.

Они увидели довольно высокого человека с седой бородой. Под руку его держала абсолютно голая девица, лишь относительно прикрытая балетной пачкой.

— Ты — кто? — спросил отец.

— Это Чайковский, — ответил Игорь. — Великий русский композитор.

Человек снял котелок.

— Вы абсолютно правы: Чайковский. Петр Ильич. У нас тут пикник намечается — так мы хотели бы вас пригласить. Там музыки будет много. Еще Илья Ефимович Репин обещал зайти — шаржи на всех рисовать.

Пока Чайковский говорил, сын внимательно рассматривал девицу и нашел ее весьма привлекательной. Смущала, правда, ее несколько непривычная открытость, но на этой планете, наверное, были свои законы. Сын даже завел с девушкой тот безмолвный разговор глазами, который всегда предшествует знакомству.

— Пойдемте с нами, — сказала балерина. — Там еще три моих подруги. Будет очень весело.

— А если у вас — дела, вы после все успеете сделать. Мы ж ненадолго, — улыбнулся Чайковский.

Сын спустился и подошел к девушке.

Чайковский отеческим взглядом осмотрел молодую пару и произнес:

— Вот видите, молодые люди уже обрели друг друга. Знаете ли, мне доставляет огромное удовольствие знакомить молодых людей. Я тут даже открыл небольшое «Бюро знакомств». Прелюбопытнейшее занятие!

Отец вел себя как-то странно: он подошел сначала к девице, потрогал ее, будто убеждаясь, что она живая. Потом подергал Чайковского за бороду, а потом сказал тихо-тихо:

— Исчезните оба. Я сказал: оба — испаритесь.

В ту же секунду Чайковский и девица растворились в воздухе, как не было.

— По-моему, я понял, в чем тут дело, — сказал отец, садясь в вездеход, — и теперь мне еще больше хочется встретиться с хозяином.

Сын не стал ни о чем спрашивать потому, что знал: о своих предположениях отец никогда не рассказывает, говорит только о том, что знает совершенно точно.

Чтобы не молчать, сын рассказал отцу свой сон.

— А чего это тебе Чайковский снится? — неожиданно спросил отец.

Сын не знал, как ответить: снится и снится.

— А то, что к тебе голые бабы во сне приходят, говорит о том, что парню пора на Землю, — отец улыбнулся. — Ладно, не злись. Если хозяин стал нас заманивать таким идиотским способом, значит не так уж он силен против нас.