Марина Казанцева - Одинокая звезда

Да так и увяз в жизненной трясине. Двадцать лет в поиске. Тридцать лет в агонии. И жалкая, бесславная смерть.

***

— Как же так, Сарториус, — спросил тогда, в доме у Тороссов, Вилли, забыв прибавить "мистера", — почему Мартиросса вызывает такие противоречивые чувства? С одной стороны он изувер, убийца, негодяй, развратник! А с другой, его невыразимо жаль!

Вилли оглядел всех, сидящих за столом. И обнаружил, что только Дарби проявил к этому вопросу живой интерес.

Макушка Джо брезгливо поморщился. Дарри покачал головой. А трое бывших Стражей печально посмотрели на него.

— Видишь ли, Вилли, — немного помолчав, проронил Пазола, — хорошо, что ты спросил об этом. Совершенно верно, негодяй, мерзавец. Убийца, изувер. И, как ни странно, верный друг, мечтательная, необыкновенная душа.

Он тяжело вздохнул и заговорил, никого не видя:

— Многие вещи оправдываются царящими в иное время нравами. Как будто нравы — это нечто, отдельное от времени. То была тёмная пора. Миновали героические войны. Закончились сарацинские набеги. Франческо Мартиросса был герой, его любил народ. Его слава — достояние страны. Но время подвига прошло. И его сыну, Дамиану Мартироссе, не досталось дела по тому избытку силы, что унаследовал он от отца.

Испанские вельможи, особенно из молодых, окунулись в роскошь, изнеженность, разврат и прихотливость. Измельчали души, оскудели нравы. Низменные цели подменили высокие стремления. Как мне поведал старый князь Юджин, последний из потомков постыдной тайны по имени Дамиан Мартиросса, его далекий предок стал участником одной из тайных лож. Молодые и надменные испанские дворяне стремились превзойти друг друга в низостях. Недаром говорят, чем ближе утро, тем темнее ночь. Падение нравов тем сильнее в обществе, чем ближе перемены.

Дамиан Мартиросса был сильной личностью, но не очень умным человеком. Он не сумел распознать приметы времени. И был к тому же, лишен того острого нравственного чутья, что присуще было его товарищу, барду Костагрю. Довольство, сытость и спокойствие было гибельным для Мартироссы. Застань он войны с маврами, и прославил бы свой род, как его отец. Он же не нашел себе призвания.

Некоторым мир противопоказан, они существуют только для войны. Видишь ли, для многих составляет тайну, что личный героизм совсем не обязательно сопряжён с душевным благородством. А высоко декларируемые цели так часто продиктованы лишь необходимостью оправдать свои поступки. И Дамиан со всей надменностью и безрассудством окунулся в жестокие забавы. Он не ценил и не любил людей, тем более простолюдинов. Тогда не было понятия гуманности. А милосердие знакомо лишь возвышенным сердцам, каким Мартиросса не был никогда.

Гнусное товарищество, дружба с извращенцами, праздность и немалая духовная ущербность перевернули в нём с ног на голову все человеческие чувства. Он стал диким зверем. Вместе со своими подлыми дружками он он совершал набеги на селения, одевшись в маски. Затравить собаками ребёнка, замучить девушку — вот были их забавы.

В последнем своём преступлении благородный кабальеро всё сделал не один — компания мерзавцев похитила несчастную его сестру и принесла несчастную в жертву своему тёмному богу — так они играли в тайный орден. А Мартиросса в своей высокородной спеси не пожелал огласить известные всему народу имена и взял всё на себя, как будто в этом есть подлинное благородство!

Трудно вникнуть в прозорливость, в мужество и благородство судьи Коррадо. Максим Коррадо! Последний герой величественной эпохи! Уходящий колосс!

Мартиросса выдержал плевки, проклятия, позор. Но он не перенёс душевного величия Коррадо! Судья низверг его с того сатанинского престола, куда Дамиан сам себя вознёс. Он-то думал, что он — изгнанный из рая демон! Он презирал и дружбу гнусную свою, и свой народ, и свое высокое рождение. Он презирал страну и самый мир, и мстил ему, поскольку в этом мире не нашлось ему такой планиды, что могла бы быть его достойна.

Коррадо сбросил его в самый низ, в самую клоаку человеческих страданий. Семь лет на галерах. Семь лет клокочущего ожидания. Семь лет ярости. Семь лет нежной дружбы и заботы. Марвелл Костагрю — его звезда, его путеводитель, его первый и его последний друг!

Ты прав, Вилли. Мартиросса необычный человек. И, как большинство людей, обладающих огромной волей в сочетании с отсутствием ясного пути, попал в ловушку собственной амбициозности. Это привело его на галеры. Это разрушило его пиратскую Армаду. Это повело его за океан. В пути он столько раз говорил возвышенные речи, что сам уверовал в свое предназначение. Не будь так много золота в пещере, всё кончилось бы совсем иначе. Но это фантастическое богатство его поработило. И всех его друзей. За одним лишь исключением. Марвелл Костагрю один не утерял рассудка.

Посмотрите, мы видим по крайней мере ещё троих таких, как Мартиросса. Это Паркер, Бурбон и Маюмура. Все они сошли с ума от жадности. Все они стремились к золоту. Все хотели всё забрать. И все пропали. Но почему же ни один из них и в сотой доле не привлекают к себе, как Мартиросса? Ведь из четверых он всех порочнее! Что за странная загадка?! Не в этом ли лежит исток трагедии?!

Вы можете со мной не соглашаться, но я считаю, что причина в том, что Мартиросса гораздо глубже, как личность, нежели все эти трое — Паркер, Бурбон и Маюмура, вместе взятые. При том пределе низости, в который он погрузился, в нём было больше человеческого, чем дьявольского! И недаром он раскаялся, как бы ни был долог его путь!

Тридцать лет товарищеской преданности и милосердного прощения переломили гордость несгибаемого Мартироссы! И не ошибусь, если скажу, что в этом повинен Марвелл Костагрю. Скромный бард, а не надменный дворянин есть подлинный герой всей этой повести. Он лишь один сумел проникнуть в эту дьявольскую бездну, один сумел понять, сумел простить. Он одарил Дамиана привязанностью к товарищам и нежною любовью, хоть Мартиросса и понял это слишком поздно. Марвелл одухотворил эту безжизненную и алчную пустыню своей душевной теплотой. Но я солгал бы, сказав, что понял его, как понимаю вас, мои друзья. Мне страшен этот демон, Мартиросса. Я страшусь заглядывать в эти мрачные глубины. Нет ничего ужаснее, чем соблазняться демонизмом. Страшна цена, которую платят соблазнённые.

Сарториус умолк. И лишь тогда Джо Торосс молча согласился.

***

Нет, не мог Вилли рассказать об этом. Все пережитое им за эти два дня надолго отстранило его от своих друзей, их детское восприятие было для него тяжело.

Зато о Паркере он мог поговорить. Вот то интересное, что сообщил о нем Пазола после своей встречи с федеральным агентом. Тот, конечно, немногое старался объяснить адвокату, все больше стремился сам что-нибудь узнать. Но Сарториус неплохо умеет связывать факты.