Ирина Белояр - Уайтбол

…В самый первый день в Зеленцах ему приснился нерожденный. Тот, который был рядом долгое время в изоляторе, много лет назад, а потом исчез куда-то.

Каждый раз, когда ты на распутье выбрал одну дорогу из двух, по второй уходит твой двойник. Уходит и живет своей жизнью, о которой ты ничего не знаешь… Дотронься до Города и — воссоединись с одним из бесчисленных нерожденных.

Середина мая.

Закончились холода. Постепенно отпускает все: боль, чувство вины, злость…

Многие захоронения зеленцовского кладбища давно превратились в лес. Над могилами бабки и деда — две старые липы. Сплелись ветвями. В ветвях — брошенное гнездо каких-то птиц. Прочно устроилось в этой живой сетке, за всю зиму не сдуло его оттуда.

…Не хотел сюда идти. Не знал, что сказать матери. Был ли рядом с ней кто-нибудь, когда она умирала? Или одна лишь память о сыновьях, смотавшихся в космос?

На ее могиле — береза. Сорное дерево, живучее. Растет, где угодно. От приполярных зон и чуть ли не до пустынь. На болоте — и на песке, на крышах, на водостоках. Рушит кирпич, пробивает бетон. Береза чем-то похожа на бездомного человека.

Пограничное дерево. Пограничное между сном и явью. Между жизнью и некросом… Когда цивилизация рухнет, когда мир погибнет — сгорит в ядерном пламени, зарастет урановыми, нефтяными, пластиковыми, резиновыми отходами — выживут бомжи и березы.

…Не хотел идти. На пятый день после возвращения в Зеленцы шагнул в лес — оказался у ворот кладбища. Сбежал. Еще через неделю то же самое. Опять сбежал. На следующую ночь попал сюда во сне. Понял: не отпустит.

Аминь. Нечего сказать — просто стой и молчи. Сама поймет. Всегда понимала.

…Где-то в груди, за ребрами, небольшой округлый предмет, доселе втиснутый в жесткую ледяную скорлупу, вдруг ожил, начал двигаться. Оболочка пошла трещинами, потом растаяла.

Человек наклонился, подобрал с тропинки осенний кленовый лист. Выпрямился — поймал теплый весенний ветер. Протянул руку — на ладонь опустилась снежинка.

Кто сказал, что невозможно объять необъятное? Возможно все. Реальность поливариантна.

Пошел дальше. Дорога затейливо вилась между оградками кладбищенских участков, между холмами и сопками, между озерами и ледниками. Дорога — такая интересная штука, она избавляет человека от самого себя. От узких рамок, в которые закованы тело и личность. Пока движешься, ты — везде.

…На перекрестке почти заросших аллей между участками когда-то давно стоял дуб. В стволе, на высоте двух человеческих ростов, зияло огромное дупло. Один из поселковых мальчишек побывал в этом дупле. Потом делал страшные глаза и рассказывал, что провалился на тот свет, к покойникам… Ребята понимали, что врет, но в дупло лазить все-таки боялись.

Потом дуб спилили. На его месте остался огромный пень, гладкий, без единой дырки. Дверь на тот свет закрылась, и было ужасно обидно, что так и не отважился слазить.

…Следующий участок, тоже старый. Здесь похоронен друг детских лет — Артем. Утонул в реке в разгар июльской жары. Первая смерть, с которой пришлось столкнуться лицом к лицу. Когда утопшего вытащили из воды, откуда-то стало ясно — не проснется. Потому что это был уже не Артем. Другой, незнакомый парень, никогда не рождавшийся на свет. Муляж, обманка, подсунутая вместо друга, а друг спрятался. Где-то рядом бродит. Всегда будет бродить.

«Что такое Город?»

«Город — это наша память».

Понятийная накладка. Все проще простого: память предков. «Город — это наши предки». Здание Города сложено из плоти умерших, сознание Города — суть души умерших… Когда умирает глава клана, часть его личности переходит в Город. Другая часть остается преемнику. Обращаясь к Городу, младший тем самым обращается к своей половинке. Половинка эта — посредник. Допуск ко всему, чем владеет Город: к памяти и энергии многих поколений.

«Вдыхая дым, ты впитываешь душу предка. С тех пор он частично живет в тебе, а частично — над тобой…»

На Земле что угодно может быть посредником. Атрибут — не главное, главное — настройка на волну Города. Эту настройку нужно один раз осознать и больше уже не задумываться о ней. «Верую, ибо абсурдно». Земля — очень активный Город. Она сама ищет контакта. Устала быть чужой для нас.

Во сне человек безволен. Перемещается в пространстве, времени, самых различных реальностях, но не способен направлять свой путь. И наяву человек безволен. Существует от сих до сих, а дальше — «не судьба»… На самом деле, судьба ни при чем. Просто не хватает энергии.

У Города море энергии. Дотронься — и возьми.

Но ты спишь.

Весь человечий мир спит. Этот сон похож на луковицу: много слоев. Обдираешь слой — следующий поначалу кажется явью…

За окраиной кладбища — разбитая тракторами грунтовка, еще не просохшая после вчерашней грозы. Где-то в нескольких километрах отсюда, в лесу — бывшие торфоразработки. Бог весть когда брошены: торф на дороге давно утрамбован глиной, а сам карьер густо зарос ольхой. За карьером — недавно проложенная широкая просека. Новая линия электропередач.

Прошлое и настоящее. Торфоразработки и просека существуют одновременно, но этого никто не замечает. На листке бумаги — рисунок: два плоских человечка, затылками друг к другу. Один видит перед собой дом, и ничего кроме дома. Другой — дерево, и ничего кроме дерева.

…Человек шел по какому-то светлому тоннелю, сплетенному из березовых веток. Шел к огромному туманному полю. Нет, не туманному: это яркий свет сгустился настолько, что воздух стал плотным… Каждый раз, когда путник оборачивался назад, он видел все новые и новые картины. Прозрачные кальки с рисунками наслаивались друг на друга: один рисунок — Зеленцы, следующий — Среднеросск, дальше — Москва, Ганимед, Город циклопов…

Впереди мелькнула гибкая фигура в яркой спортивной куртке. Человек взглянул туда мельком, отвлекся и поднял глаза, только столкнувшись с прохожим лицом к лицу.

— Привет. Ты чего здесь делаешь?

— Я теперь тут живу, — ответил Влад, моментально занимая оборонную позицию. — Вы сказали: уйти подальше, я ушел.

— Где ты живешь, на дороге?

— Нет, в этой… в бытовке. На карьере. Там домик пустует.

— Он же, наверно, разваливается? Домик-то.

— Да не, ничего. И крыша не течет. Даже печка топится, только чадит сильно.

— Все ясно с тобой. Я надеялся — исчезнешь совсем подальше… Ладно, беги, ты меня не видел.

— Не видел, заметано. А вы не заболели?

— Беги, твою мать.

Парень прошмыгнул мимо и не оборачиваясь пошел к поселку, то и дело перескакивая с обочины на обочину, в обход луж.