Ирина Белояр - Вулкан проснулся, бэйби

— Ну… что-нибудь можно придумать.

— Валяй. Предлагай, а я буду все отвергать.

Я открыл каталог посередине. На весь разворот — синее небо, ярко-красные купола и обнимающаяся парочка висит на стропах. Лица сияющие. «Какая у вас цель в жизни?» — «Как можно чаще бухаться на землю с двухкилометровой высоты…»

— С парашютом прыгнуть не хочешь?

— Меня не пустят. Группа риска по сосудам мозга.

Голова обычно болит у тех, кто слишком многое берет в голову…

— И к дайвингу не допустят. И хрен с ним, с дайвингом. Вокруг этих баз море кишит двуногими… Я зверею от окружающего мира, дружище. Единственная отдушина — работа…

Прорвало доктора на искренность.

— …а отпуск для меня — мука-мученическая. Прошлый раз, три года назад, я чуть было не отправилась в кабинку счастья. Пусть сотрут, на хрен, все лишнее, если с этим лишним так трудно жить.

— Харакири, — пробормотал я.

— Смешно, да?

— Не смешно. Страшно.

— Правда? А мне уже нет.

Разговор стал в тягость. Но оборвать Нину на полуслове и уйти я не мог. И вежливо тоже не мог уйти. Мы столько раз хоронили друзей, что выработался рефлекс — протяни руку, пока не поздно.

— Док! Слушай, чего мы тут сидим? Вечер уже давно. Пойдем к тебе, выпьем что-нибудь. Ты слабоалкогольные напитки употребляешь?

— Скоро до сильноалкогольных докачусь… Инга не обидится?

— У нас не принято обижаться на такие вещи.

…Вечер стоял синий, прозрачный и юный. Белые шапки яблонь, посыпанные гравием дорожки, безыскусные желтые фонари. Никакого глянца.

Потом мы сидели на тахте и пили сухое вино. В комнате тоже не было никакого глянца. Просто и практично: лампы — там, где нужно, вещи — те, которые необходимы в быту.

— Док! Ты была замужем?

— Один раз, один год. С тех пор только гости иногда.

Ответ прозвучал так, что мне не захотелось развивать тему. И спрашивать какую-нибудь чушь, вроде «а можно я побуду твоим гостем?» не захотелось тоже. Я просто придвинулся к хозяйке и обнял ее за плечи.

Нина выдержала паузу и равнодушным голосом спросила:

— Зачем?

— Неприятно?

— Почему же, приятно. Вот только — зачем? Еще одно бессмысленное приключение.

— Оно не будет бессмысленным. Я заставлю тебя забыть мир, от которого ты звереешь. Хочешь, научу игре «Вулкан проснулся»?

Док рассмеялась:

— Скорую помощь заранее вызовем? А то это… ожоги разной степени тяжести.

— Думаешь, я не в состоянии контролировать собственное тело? Решайся. Ты же потомственный сенситив!

В глазах у нее появились озорные искорки.

— А! Была не была. Проведу этот гребанный отпуск в больнице. Какая, в сущности, разница?

…Я сожгу тебя прежнюю.

Не промою мозги, не сотру память. Твоя память, твоя боль, твои разочарования останутся твоими.

Сожгу твою слабость, усталость, пораженчество и бессилие.

Сожгу тебя взрослую…

Вулкан медленно просыпался.

Я разгорался сам и тянул за собой Нину. Хотел ее спалить и раздувал пламя. Сначала — крохотный язычок. Потом огонь зазмеился по терновым сучьям — это пошла встречная волна. Первая — теплая. Вторая — жаркая. Третья — огнедышащая.

Набухший фурункул Вселенной лопнул. Как когда-то на Гее, я — мы! — ощутили все оргазмы сразу. Наши собственные и множество других — из моих воспоминаний, из ее воспоминаний, из самых разных чужих, архетипических, филогенетических и Бог знает еще каких воспоминаний. Это не мы совокуплялись. Это мироздание совокуплялось нашими телами. Вспышка сверхновой, а дальше — живое дыхание космической пустоты…

…Потом Нина спала, а я смотрел в потолок. По потолку во все стороны разбегались веселые разноцветные искры. Я их видел, чувствовал и слышал. Это добрый дух терновник пришел повидаться со мной.

Зазвонил телефон. Его я тоже ощутил как звук и цвет. Он ворвался в игры разноцветных искр алой кляксой.

— Где ты? Почему тебя до сих пор нет?

— В гостях.

Алый цвет сменился на фиолетовый:

— В каких гостях?

— У Нины.

Пауза. Потом фиолетовое стало бурым:

— Дело твое.

Сухо, как человеческие губы в пустыне. Дальше — отбой. Гудок раскачивался, как удавленник на виселице.

Она уже ревнует. Она стала такой, как женщины Земли.

«Все кончено», — раскачивался гудок. И с каждым его движением потолок терял краски. Становился черно-белым.

Черно-белым он был и наутро, когда я, совершенно разбитый, проснулся от поцелуя.

— Убежала оформлять отпуск.

Глаза у Нины сияли. Я взял ее за руку:

— Когда мы снова будем вместе?

Как пыльным мешком по голове:

— Никогда.

— Почему? Тебе было плохо?

— Божественно хорошо. Именно поэтому. Боюсь подсесть на тебя, как на иглу.

— Что за глупости?

— Свои проблемы нужно решать своими же силами. Без инъекций чужой энергии. И без кабинок тоже. Спасибо, ты меня в этом окончательно убедил.

— Если «боюсь подсесть» — значит, не убедил. Где начинается «боюсь», там заканчивается свобода.

— Ты меня недооцениваешь.

— Надеюсь.

— Спасибо, Кир.

— Не за что. Ожогов нет?

— Чего?

— Ожогов разной степени тяжести.

— Ехидничаешь?

— Не знаю, не уверен.

— До свидания.

— Прощай.

Я сел на кровати. Комната была плоской и черно-белой. Как потолок.

Шеф ехидно заметил: что-то часто начал «непроизвольно сгорать» датчик.

— Носитель в плохой форме, — угрюмо сообщил я, глядя в пол.

— Что так?

— Переутомление. Организм жаждет остаться в одиночестве.

— Совсем? Даже без Инги?

— Даже.

— Пяти дней на отдых тебе хватит?

— А можно?

— Я купил себе кусочек острова в Тихом океане. Неокультуренного. Гостиниц и пансионатов нет, туристов нет. Только несколько старых чудаков вроде меня. Там пока даже фундамент не заложен, палатка вместо жилища. Но тебе-то, спартанец, и ее хватит…

Мир обрел цвет и объем. Значит, реальна только информация? А как же этот теплый песок под ногами, накатывающие волны и мое собственное тело, которое, не смотря ни на что, хочет жить? Тоже всего лишь информация?

…Или это нечто большее — знание?..

Мою Ингу убила лишняя информация. То, что способно убить, лучше стереть… они и стирают. И мы стирали, когда драпали на Гею. Все стирают, каждый по-своему. В принципе — наплевать, какое мне дело.

Но безнаказанно вынимать из человека душу — это вы погорячились, ребята.

Будь по-вашему. Поиграем в информационные игры. Кто не спрятался, я не виноват.