Джонатан Летем - Амнезия творца

– Что? – растерянно переспросил Мун.

– Давай не будем усложнять, – произнес другой голос. – Три "вопроса: настоящее имя? Откуда пришел? И чего хочешь?

Мун уже ровным счетом ничего не понимал.

– Я здесь живу, – сказал он. – В зелени. У меня есть право на попытку устроить Линду в вашу школу.

– Здесь живешь, да? И чем же ты занимаешься?

– Я…

– Ну-ну?

Что с ним творится? Может, какая-нибудь разновидность амнезии? Он был смущен, сбит с толку, напуган. Говорят, от него воняет лесом.

– Я на ферме работаю! – выпалил он. Не более чем догадка. Но чем больше он об этом думал, тем больше верил. Он знал, что здесь есть фермы, он все знал об этом местечке, о том, как тут устроена жизнь. Белым пятном для Муна была лишь его собственная биография.

– Я, между прочим, для вас хлеб выращиваю, – сказал он. – И то, чем вы тут занимаетесь, ничуть не важнее. Так что валяйте, упрекайте за запах. – Воспоминания придали ему уверенности в себе, возвратили чувство собственного достоинства. – Мы, между прочим, по полям не запросто ходим, а по тросам-проводникам. Вам бы так хоть разок попробовать! Если хотите знать, я вам не увалень деревенский, которому можно руку выкручивать! До катастрофы я большим человеком был… – Он снова смолк и попытался разглядеть сидевшего напротив. – А жил в Сан-Франциско. И потому вполне могу находиться здесь, у вас. Если на то пошло, у меня полное право устраивать Линду в…

– Ты не местный, – возразил собеседник. – В момент катастрофы ты жил не здесь.

Мун напряг мозги, но воспоминания ускользали. Не здесь? Конечно… Но не здесь – это где? Все, что он помнил, все, что он знал…

Зелень.

Погоди-ка! Он помнил день, когда все изменилось. По крайней мере, эти видения были яркими. Он вернулся домой с работы и сел слушать радио. Ждать подробностей. Курить сигареты, не подозревая, что они в его жизни последние. Биохимическая травма – так это впервые прозвучало по радио. Затемнение земной атмосферы. Потом, чуть позже, это назвали цветением. Как будто заплесневело само небо. Однако очень скоро все стали называть это явление так, как многие называли с самого начала: зеленью. Что же касается причин катастрофы, тут спецы расходились во мнениях. Как всегда.

– Нет. – Он сам себя почти не слышал. – Я жил здесь.

– Но не под фамилией Мун, – упорствовал собеседник. – После катастрофы Белый Уолнат регистрировал фамилии, адреса и профессии всех мужчин, женщин и детей в этом секторе, и не было никакого программиста по фамилии Мун. И не было никакой малолетней дочери. А направления на фермы, Мун, выдаем мы. Мы ведаем всем на свете. Следим за жизнью каждого. Вот только за твоей не уследили. Потому что ты жил не здесь.

Мун на это ничего не ответил. Не смог.

– Ладно, попробуем с другой стороны, – сказал второй. – Что тебя сюда привело? Что изменилось?

– Вы что имеете в виду? Второй собеседник вздохнул:

– Нынче утром что тебя побудило совершить небольшое паломничество на холм? Какой-нибудь знак, знамение? Голос в мозгу? Или что-то еще?

– Не знаю.

Неразличимый человек снова вздохнул:

– В первую очередь я имею в виду сон. Ты сегодня ночью спал? Все было как обычно?

Мун напряг память. Ему было нечего скрывать от этих людей. Однако ничто не шло на ум. Он мог думать только о зелени.

– А вообще тебе снятся сны? О чем они обычно?

Вопросы сбивали с толку. Все глубже затаскивали в туман воспоминаний, и там он заблудился. Он сидел, беззвучно шевеля губами, и не мог вымолвить ни слова.

Он услышал очередной вздох.

– Ладно, успокойся. Ты не спишь. Мун увидел, как человек поднимается со стула и идет к нему.

– Сколько пальцев я поднял?

– Три. – Мун обрадовался вопросу, на который мог ответить.

– Глаза не болят?

– Нет.

– Хорошо. Закрой глаза. – Собеседник протянул руку и снял пластмассовые линзы с лица Myна. Лента больно рванула кожу вокруг глаз и брови. Мун протер глаза и дал рукам безвольно повиснуть.

Впереди, в нескольких футах друг от друга, сидели на стульях двое и смотрели на него. Почти одинаковые серые костюмы, почти одинаковые усталость и скука на лицах. Внешность под стать манерам, а манеры полицейских. Кроме них и Муна, в комнате не было ни души. Зато везде и всюду – зеленый сумрак, проклятая неотвязная дымка. Напрасно Мун моргал, пытаясь от нее отделаться.

– Что, болят глаза?

– Нет. Но тут тоже зелень.

– Потому-то, Мун, этот воздух и называют полупрозрачным. Зелень невозможно убрать без остатка. Черт побери, если не откачивать ее постоянно машинами, тут через несколько часов будет хоть глаз коли.

Мун помахал ладонью перед лицом – хотел разогнать туман. Никакого толку.

– Но если так… то мир никогда не удастся починить.

Один пожал плечами, другой сказал:

– Возможно, ты прав. Мун опустил руку:

– Почему вы увели мою дочь? Что я сделал не так?

– Мун, ты нам принес проблему. Сегодня ночью произошло нечто очень странное. Здорово взбудоражило людей. И никто не понимает, что это значит, и никто не догадывается, почему это произошло. И тут являешься ты с девчонкой и под незарегистрированным именем. По мне, дело тут нечисто. А ты как считаешь? Все это настораживает. Наталкивает на мысли о связи с ночным происшествием. Если ты сейчас начнешь отвечать на вопросы, мы, возможно, придем к выводу, что все это – не более чем совпадение. И всем станет легче. Ты будешь виноват лишь в том, что пришел сюда в неподходящее время. Мы принесем извинения. Но пока мы ни в чем не уверены, давай считать тебя нашей новой проблемой. Ее вестником.

За спиной у Муна постучали в дверь.

– Войдите, – произнес один из его собеседников.

Дверь отворилась, третий человек в сером костюме вкатил инвалидную коляску. В ней уютно полусидела-полулежала старая женщина. Во всяком случае, Мун принял ее за женщину. Под пледом виднелись джинсы и теннисные туфли. Из подвернутых обшлагов торчали тонюсенькие, как хворостины, запястья. Большая голова, повернутая вбок, опиралась на высокую спинку кресла. Седые волосы были очень коротко подстрижены, лицо – сплошь в морщинах.. Когда она заговорила, Мун окончательно убедился, что перед ним женщина.

– Это вы – Мун? – спросила она. Он кивнул.

– Я только что разговаривала с вашей девочкой. Как ее зовут?

– Линда.

– Да, Линда. Весьма необычный ребенок. Что ж, мистер Мун, я очень рада, что вы ее к нам привели. Очень необычный ребенок. Вы знаете, что в ней необычно?

– Что вы имеете в виду?

– У Линды есть весьма специфическая черта, я просто интересуюсь, известно ли вам о ней.

– Не знаю…

– Линда вся покрыта шерстью, мистер Мун. Вам не кажется, что это весьма необычно?