Орсон Скотт Кард - Тень Гегемона. Театр теней (сборник)
– О чем я и говорил.
Она улыбнулась:
– Хорошо, я не буду называть имя нашего хозяина. Так как вы этого тоже не хотите делать, боюсь, что я никуда с вами не поеду.
– Как вы подозрительны! – горестно улыбнулся он. – Что ж, ладно. Быть может, я бы мог разрешить ситуацию, взяв вас под арест.
Он показал ей весьма официального вида табличку у себя в бумажнике. Она понятия не имела, какая организация выпустила такое удостоверение, поскольку не знала даже арабского алфавита, не то что языка.
Но Боб говорил ей: прислушивайся к своим подозрениям и прислушивайся к своему доверию. Этому человеку она поверила и потому поверила его удостоверению, хотя и не могла его прочесть.
– Значит, вы работаете на правительство Сирии?
– Иногда, – улыбнулся он, убирая бумажник.
– Давайте выйдем наружу, – предложила она.
– Лучше не надо, – возразил он. – Зайдем здесь в одно помещение.
– В туалетную кабинку? Или в допросную?
– Ко мне в кабинет.
Если это и был кабинет, то очень здорово замаскированный. Пришлось зайти за билетную стойку компании «Эл-Ал» и в служебное помещение.
– «Эл-Ал»? – удивилась Петра. – Вы израильтянин?
– У Израиля с Сирией последние сто лет тесная дружба. Вам бы следовало освежить знание истории.
По коридору, уставленному шкафчиками для одежды, они прошли мимо питьевого фонтанчика и пары туалетов.
– Я не думала, что дружба настолько тесная, чтобы сирийской полиции было позволено использовать помещения израильской авиакомпании.
– Я сказал неправду насчет сирийской полиции.
– А они соврали насчет «Эл-Ал»?
Он ладонью открыл дверь без надписи, но, когда Петра попыталась пройти внутрь, он покачал головой:
– Нет-нет, сначала приложите ладонь.
Петра послушалась, хотя усомнилась, чтобы отпечаток ее ладони мог как-то оказаться в Сирии.
Его, разумеется, и не было. Его только сейчас сканировали, и теперь ее где угодно смогут опознать системы охраны.
Дверь выходила на лестницу, ведущую вниз.
И вниз, и еще вниз, круто, глубоко под землю.
– Вряд ли эта лестница соответствует международным правилам обеспечения доступа инвалидам, – сказала Петра.
– Что международные органы не видят, то нам не повредит, – ответил он.
– Теория, которая слишком многих подставила под большие беды.
В подземном туннеле их ждала небольшая дрезина. Без водителя. Очевидно, ее поведет спутник Петры.
Не так. Он сел на заднее сиденье рядом с Петрой, и дрезина поехала сама по себе.
– А ведь вряд ли вы всех своих важных гостей проводите через билетный терминал «Эл-Ал», – сказала Петра.
– К этой улочке ведут и другие пути, – ответил он. – Но те, кто вас ищет, не полезут в «Эл-Ал».
– Вас бы удивило, если бы вы знали, как часто враги опережали меня на два шага.
– А если друзья опережают их на три?
Он рассмеялся, будто это была шутка, а не похвальба.
– Мы в этой машине одни, – сказала Петра. – Давайте какие-то имена назовем.
– Я – Иван Ланковский, – сообщил он.
Петра засмеялась невольно, но он даже не улыбнулся, и она перестала.
– Извините, пожалуйста. Но вы не похожи на русского, и мы в Дамаске.
– Мой дед со стороны отца был русский, а бабка – казашка; оба были мусульманами. Родители моей матери живы, слава Аллаху, и они иорданцы.
– И вы не меняли имя?
– Сердце, а не имя делает меня мусульманином. Сердце и жизнь. Имя – часть моей родословной. Раз Аллах велел мне родиться в этой семье, кто я такой, чтобы отвергать его дар?
– Иван Ланковский, – повторила Петра. – Но мне бы хотелось слышать имя того, кто вас послал.
– Имя начальника не называй никогда. Одно из основных правил секретности.
Петра вздохнула:
– Кажется, я уже не в Канзасе.
– Мне не верится, – сказал Ланковский, – что вы хоть раз бывали в Канзасе, миссис Дельфики.
– Это из…
– Я знаю, из «Волшебника из страны Оз», – перебил Ланковский. – Все-таки я человек образованный. И… я-то бывал в Канзасе.
– Тогда вы обрели мудрость, о которой я могу только мечтать.
Он усмехнулся:
– Незабываемые места. Как Иордания после ледникового периода. Высокая трава во все стороны до горизонта, открытое небо над головой, а не клочки его между ветвями деревьев.
– Да вы поэт, – удивилась Петра. – И человек настолько старый, что помните ледниковый период.
– Нет, это были времена моего отца. Я помню только дожди, которые лили потом.
– Я понятия не имела, что под Дамаском есть туннели.
– В наших войнах с Западом, – сказал Ланковский, – мы научились прятать в землю все, что хотим уберечь от взрыва. Ракеты индивидуального наведения сперва испытывались на арабах, вы знаете это? В архивах полно картинок со взорванными арабами.
– Я видела кое-какие, – ответила Петра. – И еще вспоминаю, что в этих войнах отдельные личности себя превращали в бомбы, привязывая к себе взрывчатку и приводя ее в действие в людных местах.
– Да, ракет у нас не было, но были ноги.
– И осталась злоба с тех пор?
– Нет, злобы не осталось. Когда-то мы правили всем известным миром от Испании до Индии. Мусульмане правили в Москве, и наши солдаты дошли до Франции и ворот Вены. Наши собаки были лучше образованы, чем ученые Запада. Но однажды мы проснулись, и оказалось, что мы бедны и невежественны, а все пушки забрал кто-то другой. Мы знали, что это не может быть Аллах, и потому стали сражаться.
– И выяснилось, что воля Аллаха…
– Воля Аллаха была в том, чтобы погибло много людей, чтобы Запад оккупировал наши страны снова и снова, пока мы не прекратим драться. Мы усвоили урок. Мы ведем себя хорошо, соблюдаем все условия договора. У нас свобода печати, свобода религии, освобожденные женщины и демократические выборы.
– И туннели под Дамаском.
– И память. – Он улыбнулся. – И дрезины без водителя.
– Израильская техника, я полагаю.
– Долгое время мы считали Израиль плацдармом врага на нашей священной земле. Потом однажды мы вспомнили, что Израиль – член нашей семьи, который побывал в изгнании, узнал все, что знают наши враги, и вернулся домой. Мы прекратили войну с нашим братом, и наш брат дал нам все дары Запада, не разрушая наших душ. Очень было бы печально, если бы мы перебили или изгнали всех евреев. Кто бы тогда научил нас? Армяне?
Она рассмеялась этой шутке, но и лекцию мимо ушей не пропустила. Значит, вот как они живут со своей историей – придают значение всему, и это позволяет видеть во всем руку Божию. Цель. Даже, быть может, силу и надежду.
Но они не забывают, что когда-то мусульмане правили миром. И они все еще считают демократию чем-то таким, что пришлось принять для умасливания Запада.
«Надо было бы почитать Коран, – подумала она. – Увидеть, что лежит под поверхностью этой вестернизированной сложности.
Этого человека послали меня встречать, потому что именно такое лицо хотят показать гостям Сирии. Он мне это рассказывает, потому что мне следует поверить: именно такова их позиция.
Но эта симпатичная версия скроена под западные уши. А костями этой истории, кровью и сухожилиями оставались поражения, унижения, непонимание воли Бога, утрата величия и ощущение грядущего поражения. Этому народу надо что-то доказать себе и другим и вернуть утерянное положение. Не мести они хотят, а справедливости.
Очень опасный народ.
И наверное, очень полезный – в определенном смысле».
Она поделилась своими наблюдениями, но выбрала фразы в стиле той эвфемистической истории, которую он только что рассказал.
– Судя по вашим словам, – сказала она, – в мусульманском мире это опасное время мировой истории считается ниспосланным Аллахом. Вы были унижены и потому будете покорны Аллаху и готовы идти под его водительством к победе.
Он после долгой паузы ответил:
– Я этого не говорил.
– Именно это вы сказали. Это была презумпция, лежащая в основе остальных ваших слов. Но, кажется, вы не сознаете, что говорили это другу, а не врагу.
– Если вы – друг Бога, – спросил Ланковский, – почему вы не повинуетесь Его закону?
– А я не сказала, что я друг Бога, – ответила Петра. – Я только сказала, что я ваш друг. Некоторые из нас не могут жить по вашему закону, но все равно могут восхищаться теми, кто живет по нему, и желать им добра и помогать, когда это в наших силах.
– И прибегать к нашей защите, потому что в нашем мире можно найти безопасность, которой не осталось в вашем.
– Вполне верно.
– Вы забавная девочка, – сказал Ланковский.
