Всеслав Соло - Астральное тело

— На спящего Сергея, — добавила Наташа и встала из-за стола. Пойдемте, — решительно сказала она и, выйдя из кухни, зашагала через прихожую в зал. И Гришино тело шло за ней.

Мы вошли в зал, Наташа аккуратно отодвинула ширму, огибающую диван, и я увидел себя.

На диване лежало человеческое тело, исхудалое и желтеющее лицо без какого-либо выражения напоминало мумию. Я лежал в темно-зеленом спортивном костюме, у меня его раньше не было, видимо, его преобрела Наташа.

— Вы что? — осторожно спросила Наташа, взглянув в мое лицо и почувствовав мое внутренее смятение. — Испугались?..

— Нет, но мне очень тяжело видеть Серегу такого. Господи, пусть он скорее проснется, — одержимо произнес я.

— Пойдемте на кухню, — предложила Наташа, осторожно устанавливая ширму на место. И мы возвратились на кухню и молчаливо уселись за стол.

Через некоторое время я обратился к Наташе:

— Вы знаете, я вам принес… — И я полез в карман Гришиного пиджака, Наташа оторвала взгляд от стола и обратилась в пристальное ожидание. Как-то Серега подарил мне сказку о любви, — достав из кармана несколько сложенных листков, исписанных от руки, сказал я, развернул эти листки и подал их Наташе, — может, вы пока почитаете, а я тем временем буду укреплять дверь?

— Нет, прочтите лучше вы, вслух, а дверь мы можем укрепить и в следующий раз, ведь правда? — И она возвратила мне листки. — Я теперь поняла: у вас удивительно много Сережиных жестов, почитайте лучше вы, пожалуйста.

— Ну, дверь-то мы действительно можем укрепить в следующий раз — я, честно говоря, шел в гости и даже не прихватил с собой инструментов.

— Вот и хорошо, — сказала Наташа, и ее задумчивые глаза разглядывали меня. Еще мгновение, и мне казалось, она увидит меня, Сережу, что Гришино тело сейчас растет и обнажит мою душу, и я незамедлительно стал читать.

СКАЗКА О ЛЮБВИ

Выпуклое синеющее небо зависало над морем. Солнечный диск будто на цыпочках еще пытался выглядывать из-за водного горизонта. Изредка доносились сонливые крики чаек. Молодой человек, в джинсах и кроссовках, в распахнутой рубашке, настойчиво поднимался на вершину крутого скалистого берега, усеянного невысокой растительностью. Тропа, по которой он шагал и делал прыжки с камня на камень, извиваясь, шарахалась от кустов, но все-таки тянулась вверх.

Когда молодой человек закончил свое восхождение, небесная синева потемнела, прохладная свежая темень опускалась повсюду. Человек у самого краешка плато, у обрыва, падающего в море, он стоял, широко расставив ноги, во весь рост и долго обдумывал что-то.

Слева, поодаль от него, неподалеку от места, где начиналась его тропа, там, внизу, разноцветились огни людских жилищ и развлекательных заведений.

Когда совсем стемнело и серебристая звездная пыль зависла над его головой, силуэт его фигуры ожил, начал, громко подкрикивая в море, декламировать стихи:

Ну не современен я от роду!Может, мне призвать на помощь моду?..Должное отдавши супервеку,В джинсах я спешу на дискотеку…Рубль вход — уверенная такса!В темноте прожекторные кляксы.Обступили, замелькали лица.Захотелось в девушку влюбиться!Я об этом танцевал весь вечерПляшущий оживший человечек…Шел домой и вечер я итожил.Ветер обходил меня прохожим.На себя обижен я, насуплен:Джинсы у меня сегодня «супер»!..Так хотелось в девушку влюбиться!Тусклые, мелькающие лица…

— Молодой человек, — возник позади, словно разбуженный эхом его стихов, некий старческий голос. Молодой человек остался стоять недвижим, наверно, он подумал, что голос ему показался, но причудливо дряхлый голос повторил опять:

— Молодой человек, вы меня слышите?

— Ты кто? — продолжая стоять не оборачиваясь, вопросил еще наполненный энергией стиха человек.

— Пилигрим.

— А что ты тут делаешь?

— Живу… ты, парень, знаешь, иди-ка сюда: разведем костер.

Молодой человек развернулся назад, осмотрелся по сторонам, но никого не смог разглядеть в ночном пространстве.

— Ты где? — робко позвал он хозяина голоса.

— Я здесь, недалеко, присмотрись хорошенько.

— Это ты сидишь на камне? — вглядываясь во мрак, сказал парень, наконец уловив очертания белой, сгорбленной фигуры напротив него, всего в нескольких шагах.

В ответ никто ничего не ответил: молодой человек сделал несколько этих шагов в сторону промолчавшей фигуры в белом одеянии, и через несколько мгновений он оказался рядом со стариком, действительно сидящим на камне, опираясь на корявую палку.

— Садись напротив, но прежде разожги-ка, парень, костер, — не спеша проговаривая слова, будто нараспев, предложил старик.

Исподволь, поглядывая на Пилигрима, молодой человек нащупал кучку хвороста у своих ног, нагнулся к ней, достал из накладного кармана рубашки зажигалку: встрепенулись искры из его рук, зашипел газовый луч огня, и ужаленный хворост, отстреливаясь, будто от боли, подернулся огоньками, и вскоре — на глазах подрос пламенный кустик небольшого костра и осветил он все плато, крохотные жучки искорок таяли над ним.

Тогда парень уселся на камень, предложенный ему, напротив старика и разглядел Пилигрима получше: его таинственный собеседник осветился. В белом халате, обеими руками он опирался на свой сучковатый и кривой посох, сидел нахохлившись, и подбородок его лежал поверх смуглых кистей рук.

— А почему вы назвались Пилигримом? — обратился молодой человек к старику.

— Я… — призадумался тот в ответ, — давно себя никак не называю.

— Тогда почему Пилигрим?

— Это меня так местные жители прозвали, я живу там, внизу, на краю поселка, но только в холодное время года, а летом брожу по окрестностям и обитаю здесь, в этой пещере, — старик распрямился немного и неторопливо взмахнул рукой в сторону своего жилища. Молодой человек последовал взглядом за взмахом руки, и в самом деле: в пяти шагах от костра, в глубине плато вырисовывались контуры небольшой пещеры, точнее входа в пещеру, который был настолько невысоким, что в него мог пройти только сгорбленный старик. Эта пещера обнаружилась для парня неожиданно, ведь он же осматривался по сторонам и почему-то не видел ее, и если бы не знак собеседника в ее сторону, казалось, пещеры бы не существовало вовсе.

— Ты ищешь любви? — через паузу снова заговорил старик, он опять опирался обеими руками на посох, и подбородок его лежал на смуглых кистях.