Лин Картер - Пираты Каллисто

Панчан был величайшим из чемпионов и считался непобедимым фехтовальщиком. Я сказал, что небесные пираты боялись вооружать рабов арены другим оружием, кроме неуклюжих копья и топора. Панчан был единственным исключением из этого правила. Это был мрачный, по-девичьи красивый молодой гигант с великолепным золотым телом, которое он любил демонстрировать восхищенной толпе. Большинство гладиаторов предусмотрительно защищались кирасами, перчатками, поножами, шлемами и кольчугами; этот золотой юный бог на играх сражался буквально нагим; на нем были только сандалии, лента, защищавшая глаза от свисавшей на них роскошной гривы, и узкая полоска алого шелка на бедрах. Толпа восхищалась им, и Тутон несколько раз предлагал ему свободу после особенно великолепной победы, но Панчан предпочитал восхищение толпы сомнительным опасностям свободы. Ему одному была оказана редкая честь: он мог приканчивать свою жертву рапирой.

Мы все терпеть не могли Панчана за высокомерие и пристрастие к роскоши: надо отдать ему должное, он был великим бойцом и заслуживал окружавшее его восхищение. Он один из немногих гладиаторов, кто с одинаковым искусством пользовался и копьем, и топором. Иногда в большой общей схватке, которой обычно заканчивались игры, он сражался на стороне кераксиан, в другой раз — за тариан и всегда проявлял великолепное искусство, ловкость и подвижность, которые делали его великим бойцом. Впрочем, существовало соперничество между ним и моим новым другом Зантором. Никто не знал, как оно началось, потому что Зантор все-таки прежде принадлежал к хозяевам королевства — небесным корсарам, а Панчан, несмотря на свой статус чемпиона, родился низким рабом.

Возможно, ненависть Панчана к Зантору вызывалась обыкновенным страхом перед удачливым соперником. Когда Зантор впервые вступил на арену, его освистали, но вскоре храбрость, достоинство и боевое искусство завоевали ему аплодисменты переменчивой толпы, и теперь в популярности он не уступал Панчану. Во всяком случае Зантор тренировался в моем отряде кераксиан, и с первого его появления в рядах гладиаторов-копейщиков Панчан сражался исключительно в рядах тариан. Много раз соперники бились друг с другом, и всегда Зантор, будучи гораздо старше и тяжелее, выигрывал схватку с избалованным злобным золотым богом игр. Что, несомненно, добавляло яду в сердце Панчана.

В поддень, как я уже сказал, начались схватки гладиаторов. Вначале прошли групповые бои, в которых шесть или восемь кераксиан сражались с таким же количеством тариан.

Ни один из знаменитых чемпионов не снисходил до участия в этих начальных боях, они предназначались для разогрева публики, и в них включали малоценных, наскоро подготовленных рабов. Но я заметил, что Зантор следил за тем, как сражаются его товарищи, и давал немало ценных советов, подбадривая просто своим присутствием.

Я участвовал в трех из шести начальных боев и вел себя достойно. Копье никогда не было моим оружием, но я достаточно знаком с ним, чтобы успешно защищаться. И должен сознаться, что только защищался. Я готов сражаться и убивать, защищая свою жизнь и честь, оберегая друзей и любимых, но мне тошно при мысли об убийстве на потеху толпе человека, который не причинил мне никакого зла и которого я не могу считать своим врагом. Поэтому я только оборонялся от топорщиков, наседавших на меня, и не пытался никого из них убить. Противники в основном испытывали те же чувства, и как только они поняли, что я не пытаюсь нащупать слабое место в их защите, мы принялись обмениваться ударами, пока начальник игр не прервал схватку.

Полдень давно прошел, бескровные поединки наскучили толпе, послышалось шиканье и свист, нас стали забрасывать остатками пищи. Увидев волнение толпы, начальник игр решил изменить расписание и начать общую схватку, пока и его не начали забрасывать мусором. Занадарцы очень любят общую схватку, которой обычно заканчиваются игры и которая представляет собой настоящий массовый бой. Вероятно, здесь следует объяснить, что большие игры занимают обычно три или четыре дня и состоят из большого количества разнообразных развлечений. Первый день, как я уже описал, начинается с гонки колесниц и продолжается схватками групп новичков кераксиан и тариан; заканчивается он к вечеру общей схваткой. На второй день наиболее опытные и искусные бойцы из обеих команд сражаются с дикими зверями в одиночку или группами. Третий день, который обычно завершает игры, занимает схватка чемпионов; перед этим каждому из чемпионов дается возможность потренироваться и убить некоторое количество менее ценных рабов.

В общей схватке мы выстраивались друг против друга под знаменами и вымпелами воображаемых городов. Под гром труб начиналось сражение. В отличие от начальных поединков, общая схватка — серьезное дело, и каждый боец под угрозой смерти обязан убить как можно больше противников. Тем не менее я продолжал в основном защищаться и держался поближе к предводителю своего отряда Зантору. И делал это не без причины. До меня дошли слухи, что Панчан, подстрекаемый принцем Тутоном, поклялся убить своего соперника во время личной схватки двух предводителей, которая венчала собой состязание.

И, как говорили, поклялся убить его честно или бесчестно. Зантор и Эргон стали моими друзьями в Занадаре, и я решил сделать все возможное, чтобы предотвратить предательство. Мне казалось, что теперь моя жизнь ничего не стоит. Я, несомненно, умру в одном из этих кровавых представлений, и если мне предстоит умереть, то я хочу умереть, защищая достойное дело.

А в мире, по-моему, мало дел, более достойных, чем дружба.

Держась за спиной Зантора, я пробивался сквозь путаницу сражавшихся гладиаторов и заметил, что в схватке ко мне приближается Эргон. Я поймал его взгляд, улыбнулся ему и с удивлением заметил, что он с мрачной решимостью продолжает пробиваться ко мне. Конечно, он не хотел сражаться со мной. Мы воюем на разных сторонах, но мы друзья, и никто из нас не хочет биться с другом. Я заключал, что у него есть какая-то особая причина отыскивать меня в этой схватке, и потому, вместо того чтобы избегать стычки с ним, как я бы поступил в другом случае, я позволил ему приблизиться.

Уродливый маленький перушт взмахнул топором и отвел мое копье — тупым концом, как я заметил, а не острием, которое могло бы перерубить копье, оставив меня безоружным. Потом, нырнув под копье, он выронил свой топор и схватил меня, как борец.

И при этом шепнул мне, что мы должны изобразить драку. Я удивленно вырвался из его хватки, захватил его лысую голову и сделал вид, что отчаянно сражаюсь с ним.