Оттенки серого - Джаспер Ффорде
Он тяжело присел на покрытую мхом бетонную плиту.
– Никто не должен приходить сюда, – объявила Джейн, садясь на упавшее дерево. – После того как провода заржавели, а зенитные башни перестали использоваться, у перпетулита искусственно вызвали омертвение, чтобы задержать нежеланных гостей. Никто не должен возвращаться из Верхнего Шафрана. Никто никогда не возвращался из него.
– До сегодняшнего дня, – поправил ее Кортленд.
– Да. До сегодняшнего дня. Скажи, Кортленд, когда ты якобы проводил перепись стульев, вчера, в Серой зоне, ты искал что-то конкретное?
– Например?
– Например, неучтенных сверхкомплектных жителей.
Удивление Кортленда было вполне искренним.
– А что, в Восточном Кармине они есть?
– Шестнадцать человек, – с готовностью уточнила Джейн, – и пятеро из них слепы.
– С-слово? – спросил он недоверчиво. – Лишенные зрения? С-слово?
– Госпожа Оливо ослепла двадцать два года назад, – сказала Джейн, глядя на меня. – Страх перед ночью становится бессмысленным.
– Как можно выжить, заболев плесенью разновидности С? – резонно поинтересовался Кортленд. – Я имею в виду, когда зрение слабеет, человека поражает гниль. Это избавляет его от ужаса постоянной темноты.
– Это не ужас, – возразила Джейн, – совсем нет. Кое-кто сделал из ночи барьер, препятствующий передвижениям. Слепые люди, не боящиеся темноты, разрушат эти планы.
– Ночь как барьер? – изумился Кортленд. – Но зачем?
Я посмотрел на Джейн. Мне тоже хотелось знать.
– Перед Явлением существовали тюрьмы – места, где лишенных баллов удерживали против их воли.
– Как это дико и бесчеловечно, – вырвалось у меня.
– Но тюрьмы по-прежнему есть, – продолжила Джейн, – только стены в них сделаны из страха, табу и неизвестности.
– Но почему незрячие не заболевают плесенью? – спросил я. – Не понимаю.
– Они не подхватывают разновидность С по той простой причине, что на чердаках им удобно и безопасно, – ответила Джейн. – На самом деле ни один сверхкомплектник ни разу не заболел плесенью. И это важный факт. Как ты думаешь?
Все. Я наслушался с избытком. Я хотел, чтобы все это остановилось, как остановились мертвые в конце своего пути, ссаженные с ночного поезда. И пусть Главная контора спокойно скармливает беспричинно бунтующих плотоядным деревьям и остаткам древних технологий. С меня было достаточно всего, что случилось за день, за неделю, – достаточно на всю жизнь. Достаточно.
– Нам надо двигаться, – сказал я более повелительным тоном. – Если мы не окажемся в Мрачном Углу за минуту до захода солнца, придется дрожать всю ночь от страха в клетке Фарадея. Кортленд, Джейн, пойдемте.
Джейн не двинулась с места. Кортленд тоже.
– Как-то мне не по себе, – пожаловался он, – и локтей я не чувствую.
Я чувствовал свои локти и не замечал ничего необычного. Посмотрев на ногти Кортленда, я обнаружил, что они выросли на полдюйма. Это могло означать лишь одно.
– Гниль, – спокойно сказал он. В голосе его звучал не ужас, а грусть вкупе с чувством неизбежного. – И никакой проклятой Зеленой комнаты поблизости. Что за гнилая удача. Если уж суждено подохнуть, хочется, по крайней мере, «словить лягушку».
– Нет, нет, нет, – повторял я, обхватив голову руками.
Еще и плесень… только не это!
К моим глазам сами собой подступили слезы, из груди вырвалось рыдание: все вокруг рушилось. Ятевео и перпетулит не убивали никого в Верхнем Шафране – они лишь убирали останки.
– Все так, как я говорила, – тихо произнесла Джейн. – Снаружи все отлично, но за закрытой дверью пылает пожар. Извини, но мы с тобой должны бежать с ножницами в руках, бок о бок. Тебе придется открыть эту дверь и почувствовать жар на своем лице. Может, даже немного обгореть. Рубцовая ткань всегда заживает труднее.
– Плесень – это вообще не болезнь.
Джейн глубоко вздохнула и сжала мою руку.
– Это цвет. Зеленовато-красный. Площадь в Верхнем Шафране сделана из самоокрашивающегося перпетулита.
– Но плесень поражает почти каждого, – медленно произнес я. – А сюда не добирается почти никто.
– Есть список, – грустно сказала Джейн. – Приложение двенадцать. Если у тебя нашелся хоть один симптом из списка, значит, ты поражен плесенью.
Я не сразу понял, о чем она, а когда понял, мне это не понравилось.
– Не суди поспешно, – тут же прибавила она, догадываясь, что пришло мне на ум. – Работа цветоподборщика на девяносто пять процентов состоит из лечения. Они не убийцы. Наверное, когда-то в Приложении двенадцатом приводился список симптомов, которые позволяли человеку войти в Зеленую комнату по его выбору. И в какой-то момент это стало обязательным. Но задай себе вопрос: при многих ли случаях плесени присутствовал твой отец?
– Нет, – подумав, ответил я. – Он всегда гордился, что у него никто не умер от гнили.
– Это хороший признак. Значит, у него есть совесть. Робин Охристый делал все, что мог, лишь бы не говорить никому, что у него плесень. Он жонглировал плановыми цифрами, подделывал записи, даже ставил неправильно диагнозы и давал неверные указания – лишь бы избежать худшего. Когда же и это не срабатывало, он говорил всем, что больной сбежал, и прятал его на чердаке. Он старался изо всех сил, лишь бы ему не устроили взаимный аудит и не проверили все его книги. В какой-то момент в городе прятались двадцать два лишних. Некоторые из них закончили свою жизнь в Зеленой комнате, но по собственному выбору. Семь лет благодаря Охристому в городе не было ни единого случая гнили. Удивительный человек.
– И поэтому его убили?
Джейн пожала плечами.
– Насчет точной причины я не уверена. Знаю лишь, что ночью его выволокли из постели, показали «сладкий сон» и бросили в Зеленую комнату. Он даже не увидел, как они вошли. Ведь дело было ночью.
– А ты их видела?
– Нет. Но я всегда начеку и проверяю всех новоприбывших, когда могу. Меня нелегко напугать, но эти меня пугают. Они пойдут на что угодно, только бы сохранилась Стабильность. На что угодно.
– Отец, возможно, захочет остаться, – сказал я. – У них с госпожой Охристой все серьезно.
– Тогда ему может потребоваться наша помощь. Он должен узнать о лишних.
– И подвергнуть себя опасности?
– Не диагностируя плесень направо и налево, он уже рискует, хотя и не знает об этом.
Я посмотрел на Кортленда, который теперь кашлял почти не переставая. Кожа его приобрела восковой оттенок, уши побелели и сделались ломкими. Он умирал и знал об этом. Я помог ему подняться с бетонной плиты и уложил на мягкую траву, подложив под голову один из его рюкзаков.
– А почему нас это не коснулось? – спросил я.
– Гордини, – тихо ответила Джейн. – На несколько часов мы стали нечувствительны к воздействию любых цветов, полезных и
