Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума

Но самое больше впечатление на всех, и на нас в том числе, производил канцелярский стол. Был он размером с биллиардный, только что крытый не зеленым сукном, а черной кожей. Древесина отзывалась на постукивание звонко, почти как хрусталь. Поверхность украшали бесчисленные следы папиросных ожогов, стаканных донышек, керосиновых ламп и неосторожно брошенных кипятильников. На внутренней стороне дверцы тумбы, вместившей всю нашу картотеку, была выцарапана надпись: «Я чист перед народом и пар…», подкрепленная парой пулевых отверстий. Круглые сутки горела лампа зеленого стекла, с бронзовым литым основанием. Пепельница размером с больничное судно была оснащена хитрым устройством, бесследно поглощающим окурки. Чернильный прибор из фальшивой китайской бронзы и настоящего нефрита изображал один из эпизодов Великого Похода. Под толстым пуленепробиваемым стеклом разложены были календари, план-графики, расписания поездов и самолетов, а также десяток фотографий, изображавших бывших мужей Хасановны в порядке поступления, морды у мужей были такие, что даже товарищ Сталин, томящийся на открытке под тем же стеклом, чувствовал себя неуютно…

Обстановка эта смиряла клиента и резко повышала ликвидность его капитала — но одновременно вселяла надежду.

Ровно в четырнадцать звякнул колокольчик на входе, и, пригнувшись, вошла стильная девочка под два метра ростом в джинсах и мешковатой ветровке. За нею втиснулся Коломиец.

Его-то было много по обыкновению.

— Дора Хасановна, — робко обратился он к нашей секретарше, — я тут договаривался с вами…

— Садитесь, — резко скомандовала она. — Заполняйте анкету. Это, что ли, оперативный работник? Хорошо!

Потянулись наконец девчата к настоящему делу…

— Хасановна, — подал голос Крис, — позвоните Коломийцу, пусть даст машину до ночи. И сам пусть приезжает. В Истру поедем…

И мы поехали в Истру.

Но прежде Ираида освоила последнюю пустовавшую спальню, которая до того была гостевой. И в квартире сразу стало как-то тесновато.

— Не боишься оставлять племяшку в нашем вертепе? — подмигнул я Коломийцу.

— Немного побаиваюсь, — признался он, — не хотелось бы мне вас потерять…

Всеслышащая Хасановна немедленно откликнулась.

— А как же мы на Амуре — жили все вместе в первом бараке? Отношения наши были чисты!

— Да вы-то там урабатывались так, что силы только на храп хватало, — махнул рукой Коломиец. — Ты на этих бездельников погляди…

— Я за моралью слежу, — обиделась Хасановна.

— Да, у вас не забалуешь, — сказал я. — Представляешь, Женя, как на режимном предприятии: больше двух приводить нельзя…

— И только до одиннадцати утра, — добавил Крис.

В Истру мы приехали уже около пяти. Дом, в котором замучили художника, стоял на отшибе — старый двухэтажный насыпной восьмиквартирник. Рядом высился роскошный недострой, каких много стало в Подмосковье: то ли посадили хозяина, то ли взорвали, то ли невзначай разорился сам. По раскисшей тропе среди строительного мусора мы пробрались к цели. Между деревьями, обступающими вход, натянута была бечевка с бумажным обрывком.

— Плохое место, — сказал Крис, ежась.

— Чего уж хорошего, — пробормотал Коломиец. — Стадо они тут выгуливали потом, что ли…

Он нагнулся и полез под бечевку.

— Эй, — крикнул кто-то сзади. — Вы тут чего забыли? А ну, назад!

К нам торопился пожилой милиционер в распахнутой шинели.

— Участковый, капитан Петренко, — небрежно козырнул он.

— Кто такие?

— Поисковое агентство «Аргус», — представился я. — А также «Тимур». Нашего клиента убили у вас тут.

Участковый долго и пристально рассматривал наши удостоверения и лицензии.

— Так это вы и есть Коломиец? Слышал, слышал. Очень приятно… жаль, не предупредили меня… Слушайте, а что же он за человек такой был? Отчего хипеж? Я его шмотки перебирал — бомж натуральный.

— Знаменитый художник он был. А что так ходил… привык, наверное. Или нравилось. Ну как, можно осмотреть место?

— Да конечно же. Пойдемте. Только вот девушка… Я человек на что привычный, и то, как снимал его с крюка — поверите, замутило…

Мы посмотрели на Ираиду. У нее чуть сузились глаза и подрагивали крылья носа. Она не сказала ничего.

— Ведите, капитан, показывайте, — кивнул Коломиец. — Арестовали кого-нибудь, нет?

— Нам, думаете, скажут? Ха, держи карман. Если позвонят когда, чтобы место это не охранять больше — и то спасибо. Что тут вчера делалось!

— И что делалось?

— Да, правильно если сказать — то ничего. Наехало их — откуда только взялось — машин шесть. А толку? Что мы с Филимоном — извиняюсь, с капитаном Филимоновым, это угро наше — что мы с ним записали, то эти передрали в свои протоколы, да нас еще и носом натыкали: чернила, понимаешь, не того цвета! Осторожно, здесь ступенька качается — и притолока низкая.

В подъезде пахло собаками и бомжами. Лестница на второй этаж была разломана, двери в квартиры крест-накрест заколочены — но сомнения не было, что место это обитаемое — или было таковым до самых недавних времен.

— Нам сюда.

Дверь в подвал — гнусно-коричневая, ноздреватая, будто до покраски по ней колотили ледорубом — висела на одной петле и открывалась с жутким звуком, который не назвать было ни скрипом, ни завыванием. Коломиец включил свой мощный фонарь, осветил лестницу, и мы стали спускаться: участковый впереди, Крис за ним, потом я, потом Ираида — и последним наша главная ударная сила.

Внизу было холодно. С тянущихся повсюду труб свисало какое-то мочало. Воняло страшно. Не в смысле, очень сильно, а в смысле, вонь внушала страх. Да, кровь, да, дерьмо, которым и лучшие из нас плотно набиты — но было в этом букете что-то еще, что-то утонченное.

— Ну, вот, — голос участкового зазвучал глухо. — Тут все и было. Смотрите сами.

— Ага, — это был Крис. — Ага. Так. Погасите-ка свет. И молчите.

Коломиец послушно щелкнул выключателем, и нас окутала тьма. Я уже довольно долго работал с Крисом, чтобы научиться различать качества тьмы. Тьма бывает легкая, тяжелая, вязкая, плотная, прозрачная, волокнистая, туманная тьма как отсутствие света и тьма как исчезновение света, активная и пассивная, наконец. Здесь была тьма — мертвая. Труп тьмы, уже начавший разлагаться.

Это понимание пришло, конечно, не сразу. Мы стояли, проникаясь местом. Потом я услышал, как тяжело дышит Ираида. И только потом — почувствовал тьму.

Говорят, что врачи привычны к покойникам и вообще.

Так вот — это неправда.

Когда оказываешься замурован в разлагающемся трупе, все профессиональные навыки идут к черту. Нарежу прет подкорка, и удача, если удается ее перехватить.