Владимир Медведев - «Если», 2000 № 01

Где-то в Испании призывал Смерть старик, но она не ответила: богиня рыдала. На одной из улиц Коринфа, терзая уши прохожих, скулила собака, которую переехала повозка, и ее жалобы разрывали сердце Смерти.

Болезни и старость вершили свой суд; в мире страдали тысячи людей и животных, безуспешно моля Смерть забрать их.

Насекомые и звери размножались, и никто из них не умирал; их разрывали на части, ели живьем… Цветы и трава продолжали расти, даже если их срезали, и вскоре по улицам городов стало невозможно проехать. По полям бродили бесчисленные стада животных в сопровождении своего потомства.

В разных странах шли войны, но Смерть не посещала поле боя, раненые сражались до тех пор, пока не получали страшных болезненных ран — и оставались жить… повсюду раздавались дикие вопли и стоны страдающих людей.

Смерть, рыдая, выслушивала все мольбы и молитвы — и ничего не могла сделать.

Птицы и грызуны поедали посевы — в мир пришла нужда. Болезни и голод рука об руку шагали по улицам городов, безжалостно терзая людей и животных.

Но Смерть не могла даже пошевелиться.

Наконец боги взглянули на землю и увидели, какой там воцарился хаос. Они немедленно начали дознание, поскольку страдания людей стали такими невыносимыми, что они забыли о жертвоприношениях.

Боги искали Смерть в недрах земли и глубинах моря, ведь она никогда не поднималась в их чертоги за облаками; спрашивали змееподобных детей Ночи, кузенов Смерти, но никто не знал, куда она подевалась.

И тогда из сумрака Ночи выступил ее младший брат — Сон, который проложил свой извилистый путь к самым мудрым из богов, и несмело прошептал:

— Сизиф.

И тогда Боги обратили свои всевидящие глаза на город Коринф и человека по имени Сизиф… а в следующее мгновение они увидели темное подземелье его дворца. Боги нахмурились — началось землетрясение.

Удар следовал за ударом, рушились колонны, люди в ужасе закрывали руками лица, а Сизиф посмотрел на Меропу, печально поцеловал ее и достал ключ.

Спускаться вниз, когда все вокруг сотрясается и рушится, было очень страшно, но Сизиф заставил себя приблизиться к тени, скорчившейся в самом углу — за ним внимательно наблюдали исполненные гнева глаза: ему следовало помнить, что Смерть является дочерью змея — теперь Сизиф понял, кого пленил — мудрое холодное существо, так не похожее на своего кроткого брата.

— Дай мне десять лет, — попытался поторговаться Сизиф, который никогда не сдавался без боя.

Однако Смерть ничего ему не ответила. Пол задрожал еще сильнее, на стенах появились трещины — дворец мог в любой момент рухнуть. Сизиф подумал о своей царице, потом вставил ключ в замок, и цепи упали.

Смерть встала, мрак вокруг нее взвихрился, и ее ледяное дыхание коснулось Сизифа. Человек упал на колени.

Над ним склонилось смуглое лицо, и царь услышал тихий шепот:

— Вставай, храбрый Сизиф, пора пришла.

Сизиф, забыв о своем теле, которое осталось лежать на полу, шагнул вслед за Смертью и оказался на рыночной площади. Повсюду, где падала черная тень, все превращалось в прах, даруя жизнь юным побегам; стих вой старого пса; стали слышны детские голоса; а когда наконец они вышли из ворот Коринфа, Смерть остановилась у всеми забытого нищего. Она мягко взяла его за руку, старик вздрогнул и улыбнулся, его бессмертная душа заморгала, потянулась и, освободившись, покинула бренное тело, уверенно зашагав рядом с ними, ведь теперь ей не мешала хромота.

Они направились к берегу реки, где собрались тысячи призраков, перевозчик уже спешил занять свой пост.

Только после девяти полных оборотов Земли вокруг Солнца Смерть забрала царицу с голубыми глазами, однако прошло еще три года, прежде чем ее призрак предстал перед троном богини на дальнем берегу реки.

Смерть улыбнулась Меропе. И царица ответила ей проницательной и озорной улыбкой. Она снова стала юной. Август окрасил ее волосы прежними цветами спелой пшеницы, сияющими во мраке чистилища. Далеко-далеко простирались луга, где цвели асфодели, охраняемые высокими пиками гор — места, которые приносят страдания детям Ночи. Меропа начала свой путь.

— Пойдем, — сказала Смерть и, взяв ее за руку, повела через луга к зазубренным горным вершинам.

Они шли по извивающейся вдоль склона холма тропе; высоко над ними упорно трудился молодой сильный царь. Его тело покрывал обильный пот, он тащил на вершину тяжелый камень. Камень был огромным, но царь не сдавался. Вот ему удалось сдвинуть его еще чуть-чуть, и он остановился передохнуть.

— Ты знаешь, — прошептала Смерть в ухо молодой царицы, — он освободится, как только закатит свой груз вон на ту вершину.

Смерть остановилась на обочине дороги, и они увидели, как, забыв о камне, обернулся к ним юный царь, в глазах которого застыло удивление. Камень покатился вниз, разбился на мелкие кусочки, а по всему чистилищу прокатилось звонкое эхо. Мгновение Сизиф с ужасом смотрел ему вслед; затем расхохотался, да так радостно, что его смех заглушил грохочущее эхо, и открыл объятия своей юной царице.

На лице Смерти появилась улыбка, она отвернулась и, сделав один шаг, мгновенно очутилась подле трона. Вспомнив о своем долге, она вновь воплотилась в тысячи и тысячи самых разных форм и обличий. И тихо вздохнула. □

Эстер Фриснер

ДАЙТЕ МУЖЧИНЕ КОНЯ

Это вот она и есть, Обманная трясина, — сообщил старый хрыч, остановившись под сенью крепкого дуба. Уже смеркалось, и бархатные тени сообщали живописной дубовой рощице те же мягкие оттенки, что и великолепным башням Йоркского кафедрального собора, видневшимся вдалеке. — И нет такого места, которое было бы столь же достойно своего названия, пройди хоть от края света до самых Оркнейских островов!

— Благодарю, — холодно сказала леди Кэролин, взирая на старика с высоты своей гнедой кобылы. — Но подобный вояж не входит в мои ближайшие планы.

С изяществом, благодаря которому она уже не первый сезон в Бате[3] срывала лавры первой красавицы, леди Кэролин легко соскочила с кобылы и обратилась к: своему проводнику:

— А ты уверен, что это ТО САМОЕ место? Если оно заслужило свое имя по праву, как ты говоришь, то для трясины выглядит подозрительно суховато.

— Не сомневайтесь, ваша светлость, — заверил старик. — Была тут трясина — в лучшем виде, только вот в последние годы летом стоит такая сушь… То самое место, чтоб мне провалиться! Да вот же, — он похлопал по стволу, — к этому дубу и привязали веревку, чтобы подвесить Дика Турпина.

Лицо леди Кэролин (воистину эльфийской прелести) скривилось в гримаску недоверия. Она наклонила голову в одну сторону, потом в другую, разглядывая предполагаемое древо, и наконец сказала:

— Солги мне еще раз, и я забуду о почтении к старости. Я тебя просто выпорю.

У старика отвисла челюсть, являя миру неполный набор зубов в разнообразных стадиях гниения.

— Что вы, ваша светлость! Клянусь могилой своей родной матушки…

— Да, тебе пора уже задуматься о могиле, — заметила леди Кэролин. — Что бы ты ни болтал, держу пари, тебе известно о могиле твоей матушки ровно столько, сколько та знала об имени твоего папеньки. — Леди аккуратно одернула свой редингот и надменно задрала подбородок. — Я щедро заплатила тебе за то, чтобы ты доставил меня к дубу, на котором вздернули знаменитого разбойника с большой дороги Дика Турпина[4]. И я заплатила тебе звонкой полновесной монетой, а не бумажками, и не согласна на фальшивое дерево, которое ты желаешь мне всучить. Либо ты ленив и ни на что не годен, как все отбросы славного города Йорка, либо воображаешь меня круглой идиоткой. Хочу предостеречь: последнее — это роковое заблуждение!

— Ах, ваша светлость… — Старик стянул с головы на редкость антикварную шляпу и с горестной миной принялся мять ее в руках. — У вас нет никаких причин так говорить со старым Джеком Кингом. Ведь я прямой потомок того Тома Кинга, что обучал самого Турпина мастерству «джентльмена удачи»!

— Пока Дик Турпин не пристрелил его. — Тон, каким леди Кэролин изложила сей примечательный факт, был начисто лишен моральной оценки. — Некоторые говорили о несчастном случае. Что до меня, я ничего об этом не знаю и знать не хочу.

Старый хрыч уже истощил свою коллекцию покаянных гримас, и на лице его проступило сложное выражение изворотливой хитрости и жестокого лукавства, каковое шло ему как нельзя лучше.

— Точно так, ваша светлость, точно так, — усмехнулся он. — А вот как же это вышло, что дамочке столь благородного происхождения и воспитания так много ведомо о жизни и смерти Дика Турпина? С чего это вы уверены, ваша светлость, что Дик сплясал свою последнюю джигу не на этом дереве? — И старикан от души отвесил дубу здоровенный пинок.