Майкл Флинн - Ладони бога

Майкл Ф. Флинн

Ладони Бога

Перед вами врата, открывающиеся в иное измерение, за которым находится совершенно другой мир. Но, как узнает путешественник между мирами, как бы далеко от дома ты ни оказался, ты можешь столкнуться со слишком знакомыми проблемами.

Майкл Ф. Флинн родился в Истоне, штат Пенсильвания. Он получил степень бакалавра математики в колледже Лa Салле и защитил магистерскую диссертацию по топологии в университете Маркетт, после чего занимался промышленной инженерией и статистикой. После первой публикации в 1984 году Флинн становится постоянным и одним из наиболее публикуемых авторов журнала «Analog». Он печатался также в «Magazine of Fantasy & Science Fiction», «Asimov's Science Fiction», «Weird Tales», «New Destiniess», «Alternate Generals» и других изданиях и считается одним из лучших авторов «твердой» фантастики за последние десятилетия. Среди его книг: «В стране слепых» («In the Country of the Blind»), «Падшие ангелы» («Fallen Angels», роман, написанный в соавторстве с Ларри Пшеном и Джерри Пурнелом, «Огненная звезда» («Firestar»), «Магнитная звезда» («Lode Star»), «Блуждающая звезда» («Rogue Star»), «Падающая звезда» («Falling Star»), а также сборники рассказов «Лес времени и другие рассказы» («Forest of Time and Other Stories») и «Хроники нанотехнологий» («Nanotech Chronicles»). Последняя его работа — повесть «Крушение Звездной реки» («The Wreck of the River of Stars»). Его рассказы публиковались в пятом и двенадцатом ежегодных сборниках «The Year's Best Science Fiction». Сейчас Флинн живет в Эдисоне, штат Нью-Джерси.

Люди пришли в мир, которому они еще не дали имени. Врата распахнулись на чудесный луг в горах, где дни могли быть прохладными, но не холодными. Луг лежал в ладони горной долины, ниже линии леса и далеко от серой копоти города на равнине. Возможно, эта отдаленность оказалась делом удачного случая, а не мудрого выбора. Врата открывались, где соизволит Бог, а человеку оставалось лишь принимать его волю. Однажды врата открылись посреди мрачной крепости, полной вооруженных и враждебных созданий, и что сталось с командой, никто не узнал, потому что привратник навеки запечатал их.

Здесь люди поставили шатер из яркой ткани среди высоких растений, которые можно было назвать деревьями, и ярких пятен, которые можно было назвать цветами, хотя то были не совсем цветы и не совсем деревья. Пестрая ткань нарушала гармонию луга. Цвета были чужими. Они подражали расцветкам иных миров и здесь казались не совсем уместными. Но это было даже к лучшему. Люди и сами казались здесь не совсем уместны, и им приятно было видеть в чужом окружении что-то привычное.

Они выстелили шатер изнутри мягкими подушками и подвязали веревками борта, чтобы открыть дорогу прохладному ровному ветерку, тянувшему с востока. Они заполнили кладовки дынями, и финиками, и другими восхитительными лакомствами и расстелили молитвенные коврики. Хотя никто не знал, в какую сторону обращать лицо при молитве — звезды в ночном небе не давали подсказки, — но сами врата могли сойти за михраб.[1]

Люди провели день и ночь, привыкая к чужому солнцу, изучая воду и воздух, удивительные растения и живых существ, каких удалось поймать. Они давали всему знакомые названия: кролик, коза, ласточка, кедр, — и некоторые из названий были оправданными. Они растянули двадцать четыре часа своих суток, чтобы заполнить чуть более долгий здешний день. Ко второму вечеру они стянули с себя защитные костюмы и ощутили кожей солнечный свет, и ветер пошевелил им волосы. Хорошо было вдохнуть в себя большой мир, и множество неведомых ароматов дразнили обоняние.

Обследовав долину, они открыли большой водопад и, очарованные им, провели еще одну ночь и день у его подножия. Поток низвергался в долину с высоты, где вечно падает и вечно тает снег. Он рушился с небес, грохоча, как глас Бога, и от него поднимался туман, именем которого они назвали горы, и в нем играл калейдоскоп радуг. За века струя выбила в основании скалы пруд неведомой глубины. Куда и как уходила вода из пруда, Бог не открыл. Подобного ему не было в известных мирах.

Потом они забились в шатер, и пересматривали планы, и проверяли оборудование, и собирали те приборы, которые требовали сборки. Потом они отослали одного из своих охранять врата, через которые прошли, а остальные принялись изучать странный народ на равнине внизу.

Первым среди них был Хасан Маклуф, человек, прошедший семнадцать миров и принесший из них семнадцать ран. В десять из этих миров он шел за другими, в семь другие шли за ним. Из четырех он бежал, спасая жизнь. Двум подарил любовь. Он вышел на край чаши долины и с крутого утеса рассматривал равнину в бинокль. Кто ты, спросил он раскинувшуюся под ногами планету, убийца или возлюбленная? Ответ, словно морское дно, остался сокрытым.

— Чудесное место, — объявил, встав рядом с ним, Башир аль-Джамаль, сияя так, будто сам устроил этот мир.

Башир приходился Хасану двоюродным братом, и это был его первый выход. Юноша, только что выпущенный из Школы Врат, кипел наивностью и восторженностью. Хасан обещал деду, что младший внук вернется. «Со шрамом, — сурово сказал старик. — Не стоит труда идти путем, с которого возвращаешься без шрамов». Впрочем, их дед был бедуином, а это суровый народ, и дороги его всегда трудны.

— Вода чистая, воздух прозрачный, — продолжал Башир. — Никогда я еще не разбивал лагеря в таком красивом месте.

Хасан не отрывал взгляда от равнины.

— Мне приходилось видеть, как красота убивает людей.

— Ну, биохимия здесь наверняка настолько отличается, что здешние звери сочтут нас несъедобными.

Хасан опустил бинокль и оглянулся на брата:

— До или после того, как откусят кусочек?

— Ах, — Башир склонился перед старшим, благодаря за наставление, — ты — источник мудрости.

— Я еще жив, — пробормотал Хасан, снова поднимая бинокль, — Если хочешь, считай это признаком мудрости.

— Во всяком случае, мы можем изучать этот мир, оставаясь невидимками, — не сдавался Башир. Лишенный одного повода для восторга, юноша немедля ухватился за другой. — По всем признакам местные здесь, наверху, не бывают.

— Возможно, это одна из их святынь, — предположил Хасан, — а мы ее оскверняем. Бог даровал каждому народу место, более святое, чем все прочие.

Башир был непоколебим.

— Этот луг Он вполне мог даровать, но, по-моему, он находится слишком далеко от людей.

Хасан хмыкнул и опустил бинокль.

— Я поставлю здесь наблюдателя и расположу приборы слежения, чтобы ничто не могло незаметно приблизиться с этой стороны.

— По отвесной скале?

— Может быть, у обитателей этого мира на ступнях и ладонях присоски. Может, у них есть крылья. Или нет ничего, кроме ума и упорства. — Хасан сложил бинокль и убрал его в чехол. — Таких я боюсь больше всего.