Дмитрий Иванов - Временные неприятности (сборник)

Дмитрий Иванов

Временные неприятности (сборник)

© Дмитрий Иванов, 2015

© Издательство "Написано пером", 2015

История, преломленная призмой воображения

Узник Пазевалька

Тени почти забытых детских страхов прячутся в набухших влагой кустах. Здесь не слышна канонада – Померания далеко от Западного фронта. Вечер, сумрак, серость. И только замёрзшие руки Эдмунда Фостера отливают мертвенной белизной. Он нервно разминает непослушными пальцами дрянную австрийскую сигарету «Regie», глядя в сумеречное окно военного госпиталя. А за ним…

Во дворе фельдфебель Штилике строил недавно прибывших бойцов в одну неровную шеренгу. Этих парней подозревали в намерении дезертировать. Но фельдфебель умел выбивать дурь из голов солдат, надумавших отсидеться в тылу, прикидываясь контуженными, отравленными, потерявшими адекватное восприятие мира.

И то сказать – кайзеру ни к чему кормить огромную армию трусов, предпочитающих бежать с поля брани в первом же бою и оказаться потом в психушке, вместо того чтобы лицом к лицу встретить противника на передовой. Для того и служит система специальных госпиталей рейха, чтобы заставить бойца понять: нет ничего ужасней, чем жить в условиях, близких к строгому тюремному режиму. Лучше уж погибнуть от пули, штыка или газовой атаки неприятеля, чем терпеть бесконечные унижения со стороны мордоворотов-санитаров и боль от лечебных процедур, похожих скорее на средневековые пытки, чем на прогрессивное достижение клинической психиатрии.

Больше недели активной терапии с милитаристским уклоном почти никто не выдерживал: трусы, паникёры и отъявленные парии просились на фронт, целуя сапоги фельдфебелю Штилике. А те, которые оставались… с них и спрос невеликий. Эти и в самом деле оказывались психами.

Современная немецкая медицина исходила из того, что глухота, слепота, паралич – вовсе не следствия нервной болезни, а моральная слабость. Если пациент возбужден и излишне эмоционален, то это истерия; подавлен и инертен – неврастения. Психически больных в империи запирали в сумасшедшие дома, которые мало походили на больницы. Лечить и не пытались. На психиатров смотрели как на тюремщиков.

Особенностями военного времени было то, что тыловые госпитали стали делиться на две категории: для раненых, получивших физическое увечье, и для тех, кто, потеряв боевой дух, поддался панике, покинул позиции, ссылаясь на контузию, отравление газами. К числу последних заведений как раз и относился военный госпиталь в Пазевальке.

Эдмунд Фостер служил здесь психиатром не больше года, но повидал такое, что не каждому практикующему врачу удаётся встретить за всю его карьеру. Сначала было жутковато смотреть на людей, заглянувших в лицо смерти и потерявших человеческий облик. Фостер даже испытывал к ним жалость, а не презрение, как рекомендовал главный врач госпиталя лично и кайзер Вильгельм посредством секретных циркуляров. Вскоре сострадание притупилось, исчезло; так часто происходит в предписываемых государственной машиной условиях узаконенной жестокости.

Старший военный фельдшер капрал Краузе заглянул в ординаторскую. Его землистое одутловатое от частого употребления шнапса лицо выражало невнятно выписанное служебное рвение и жуткое желание «напугать печень» чем-нибудь крепким.

– Герр Фостер, с фронта прибыли новые… э-э-… больные. С виду, все с диагнозом…

– С чем, с чем?

– С диагнозом… Ну, не в себе, то есть. Буйных много, а иные, наоборот, ни на что не реагируют… Вот я и говорю, диагноз у них. Разрешите идти – помочь фельдфебелю?

– Идите, Краузе! Идите… Я скоро к вам присоединюсь, – сказал доктор вслух, параллельно выстроив в голове некую печальную конструкцию: «И это старший фельдшер, чёрт! С кем приходится иметь дело… А нормальных, грамотных и с опытом, взять негде – империя работает на износ, мобилизация, чтоб ей пусто! Всех, кто что-то знает и умеет, в полевые госпиталя направляют, а нам – кого попало шлют. Впрочем, хоть таких…»

Сегодня Фостер дежурил. В его задачу входили приём и регистрация бедолаг, над которыми как раз сейчас весьма затейливо глумился фельдфебель Штилике.

Ещё пару затяжек. Что ж, пора…

Эдмунд погасил сигарету в пепельнице из морской раковины и хотел уже идти в приёмный покой, когда потолок в углу ординаторской замутился сероватым кисельным сгустком, и в образовавшейся капле (размером с изрядное трюмо) стали отчётливо видны две фигуры людей в белых халатах. Кто они? В Пазевальке таких раньше не было. Инспекция? Но что это за странное образование, похожее на огромную перевёрнутую колбу, повисшее под перекрытием, и как оно вдруг здесь оказалось?

Эдмунд не сразу сообразил, но когда понял, что люди в белом буквально висят в воздухе, покрылся холодным потом, непроизвольно себя диагностируя. «Будто висельники… или ангелы…», – мысль казалась какой-то отстранённой, словно существовала отдельно от психиатра.

– Доктор Фостер? – спросил один из незнакомцев на очень правильном немецком, на каком обычно изъясняются иностранные студенты-лингвисты. – Мы не ошиблись?

– Да, герр?..

– Зовите меня Зигмундом. У нас к вам несколько необычное предложение. Начну с того, что мы из будущего. Вас это не шокирует?

– Не понимаю… герр Зигмунд…

– Хорошо, тогда слушайте и постарайтесь просто уловить общий смысл. Осознание придёт потом. И не пытайтесь потрогать кого-то из нас руками – перед вами гологра… в общем, объёмное изображение.

– Так сказать, трёхмерная модель в четырёхмерной точке пространственно-временного континуума, хех… – вступил в разговор второй незнакомец.

– Вы кто? – Фостер говорил машинально, нанизывая простые слова на нить примитивной фразы. Казалось, чувство адекватного восприятия мира навсегда оставило его.

– Успокойтесь, доктор. Как я уже сказал, мы с коллегой – учёные из не очень далёкого будущего, – снова говорил Зигмунд. – Хотим рассказать вам кое-что и обратиться за помощью.

– Ко мне? – Эдмунд пытался прийти в себя, однако нервная дрожь колотила его, будто он попал в беду и не знал выхода из сложившейся ситуации. Но внезапно помогла память, привнося спокойствие картинами прошлого. Вспомнились студенческие годы на медицинском факультете Гейдельбергского университета, когда из рук в руки студентов переходила книга с фантастической историей одного чудаковатого англичанина. «Машина времени» – кажется, именно так она называлась.

Фостер овладел собой и спросил уже более твёрдо:

– Почему? Почему вы обратились именно ко мне?

– Сейчас объясню, по какой причине, ибо в этом вся соль проблемы. Среди вновь прибывших с фронта паникёров сегодня должен оказаться один ефрейтор. Его имя Адольф Шиклгрубер; служил посыльным при штабе 16-го Баварского резервного полка.

– Служил?

– Именно – служил. Больше не будет, поскольку через три недели война закончится. Видите, нам даже это известно.

– Аналитику предположить несложно…

– Мы не предполагаем, нам известно совершенно точно. Капитуляцию немецкое командование подпишет 11 ноября. В начале шестого утра, неподалёку от Парижа – в Компьенском лесу.

– Допустим. А что вам всё-таки нужно от рядового психиатра?

– Ничего особенного. Необходимо, чтобы вы не брались за лечение Шиклгрубера.

– С чего бы это? Я врач, если в моих силах помочь пациенту…

– Знаем-знаем, клятва Гиппократа, медицинский долг. Но вполне возможно отказаться, сославшись на безнадёжную запущенность болезни… или вовсе ничего не объясняя. Сие, как мы знаем, в вашей компетенции.

– А что за болезнь, разрешите полюбопыт…

– Тут именно ваш случай. Ефрейтор ослеп. Он думает, что это результат воздействия иприта. Но весь фокус в том, что газовая атака англичан его не коснулась, глаза совершенно здоровы, а потеря зрения – результат психического расстройства, вызванного самовнушением. Усугубляет дело конъюнктивит, вызванный тем, что Адольф постоянно трёт глаза грязными руками. Именно по этой причине его и заподозрили в склонности к дезертирству, а потом направили в ваш госпиталь. Ничего удивительного в таком решении – окулисты говорят, что зрение в порядке, а пациент утверждает, будто ничего не видит, требует лечения, чтобы скорее вернуться в часть.

– Интересный случай. И отчего, скажите, я не должен пользовать названного больного?

– А оттого, герр Фостер, что ваше успешное лечение приведёт к крайне негативным последствиям.

– Надеюсь, не для пациента, если успешное, хех… – нервно хохотнул психиатр.

– Зря смеётесь. Последствия будут негативными в масштабах всего человечества. А для вас лично – смертельными. После прихода к власти вашего возможного пациента в 1933-ем от вас избавятся как от свидетеля…

– Свидетеля чего? И как это вдруг ефрейтор придёт к власти? Чудеса какие-то…

– Всё очень просто, герр доктор. Вы сами всё и спровоцируете.