Дмитрий Иванов - Весы

Иванов Дмитрий

Весы

Дмитрий Иванов

Весы

Только я пришел домой из университета, как зазвонил телефон. Из трубки вырвался взволнованный Петькин голос:

- Миша, это ты? Как здорово, что ты дома! Слушай, срочно приезжай ко мне! Прямо сейчас.

Странно. Что бы такое могло случиться?

Через пять минут я уже трясся в автобусе, глядя, как за окном в противоположную сторону мчится по мокрому асфальту весна. Это, наверное, из-за нее Петька опять сходит с ума. Да и вообще она в этом году какая-то беспокойная. Может, все восемнадцатые в жизни весны такие?

Я задумался. Интересные вещи происходили с нами нынче в марте. Во-первых, сам он пришел неожиданно. Небо вдруг раздулось во все стороны. По тротуарам побежала талая вода, теплый ветерок взбудоражил голову. Петьку от него то лихорадило, то тянуло в сонную апатию.

Я тоже был не лучше. Мне стали приходить чудные мысли. Шагая по коридорам университета, я смотрел на студентов, преподавателей и думал: "Как люди одинаковы! Точно затылки в кинозале. Но, с другой стороны, ни один не похож на соседа. А ведь все ссоры - от укола в разговоре до мировой войны, - если смотреть в корень, из-за того, что человеческие характеры не сходятся между собой. Как бы так всех расселить, чтобы каждый оказался в окружении единомышленников. Ведь это было бы здорово, если бы люди всего мира стали находить друг друга".

Я был почти уверен, что где-то, может, в Сингапуре, а может, в соседнем дворе живет девушка, созданная именно для меня. Или я для нее. Иногда во сне я даже видел ее глаза: большие и ласковые. Просыпался, и они исчезали.

Вообще этой весной я увлекся теорией о том, что все люди рождаются половинками. И половинками в большинстве умирают, Находят друг друга двое из тысячи. Но самое ужасное - почти никто об этом не думает и даже не знает, почему он несчастен. А как найти часть самого себя, когда на Земле больше четырех миллиардов населения? Проблема. Нам с Петькой стукнуло уже по восемнадцать. Ни он, ни я еще ни разу в жизни не гуляли с девчонкой. Мы были неуклюжи и стеснительны. И это в наше-то время!

Но вот весной все половинки закопошились и поползли искать друг друга. Поползли и мы с Петькой... Робко, как молодые щенята. Обычным нашим приемом было сесть в скверике рядом с какими-нибудь студентками на оттаявшую лавочку и завести между собой рассчитанно громкий разговор с потугами на остроумие. Обычно через пять минут студентки презрительно уходили. Преследовать их мы уже не решались и с горя шли в кино. На этом приключение кончалось.

Вот такая была нынче весна.

Я позвонил у стандартной квартирной двери девятиэтажного дома. Глухо затопали тяжелые шаги, и она распахнулась. С первого взгляда я понял Петька горел какой-то новой идеей. Нетерпением дышала вся его медвежья фигура, спутанные волосы и даже отстегнувшаяся на рубашке пуговица.

- Заходи, заходи! - закричал он, втаскивая меня в прихожую. Раздевайся.

В голосе у него звучала радостная растерянность.

Мы прошли в его комнату. Даже обычный беспорядок был сегодня необычным. В разных положениях из стеллажа торчали учебники психологии, общей анатомии (Петька учился в мединституте), англо-русский словарь, какие-то медицинские журналы. Письменный стол был завален тетрадями и справочниками с подвернутыми страницами. В углу, покрытые пылью, печально стояли две шестнадцатикилограммовые гири. Последние недели, очевидно, Петька игнорировал большой спорт. Наверное, опять учил по двадцать часов в сутки.

- Ну, что там у тебя за сверхсногсшибательная новость? - небрежно спросил я, садясь на диван подальше от разложенных по нему учебных человеческих костей, которые Петька брал "напрокат" из анатомки.

- Сейчас, сейчас! - Петька со странной улыбкой посмотрел на меня, сел напротив верхом на стул и с торжеством произнес:

- Теперь слушай, Михалыч, и держи челюсть. Может, с первого разу и не поверишь... Ну, в общем, так...

В силу своей врожденной, видите ли, тяги к знаниям он уже на первом курсе не удовлетворялся вузовской программой и наведывался в соседний научно-исследовательский институт психологического профиля (жаль только, что не в качестве пациента)" Одна лаборатория в этом институте занималась проблемой психологической совместимости в браке. И вот один из новых Петиных друзей, некий молодой научный сотрудник Коля, додумался - ни много ни мало - до гениального изобретения, как он его шутливо назвал - "весов любви". Эти чудесные "весы" могут отыскать среди миллионов людей двух наиболее подходящих друг другу.

Петька объяснил мне принцип этого изобретения. Каждый человек имеет свой внутренний профиль, профиль характера. Двух людей с одинаковыми профилями не существует. Кроме того, каждый человек окружен особым биологическим полем, отвечающим его характеру. Поле это невидимое, вроде электромагнитного. Оно действует на один минерал (Петька произнес его длинное название по-латыни, которое я даже не пытался запомнить) и изменяет его цвет.

Дальше шло самое головокружительное. Обычно у своего друга человек хочет видеть достоинства, которых нет у него самого. Поэтому если двое находят один другого, то профили их характеров складываются, как скорлупки грецкого ореха - недостатки одного попадают в достоинства другого и наоборот. Биологические поля накладываются и влияют на минерал. Камень приходит в напряженное состояние, меняет окраску. По ее изменению и судят о том, подходят или не подходят друг другу люди. Если, встретились две "родственные" половинки, то их поля дают одинаковую окраску минералу. Вот и все.

Я скептически посмотрел на Петьку, собираясь вывести его на чистую воду. Но в лице моего друга было что-то такое, что я понял - он меня не разыгрывает. Тогда я испугался. Если бы это было напечатано в журнале "Наука и жизнь", я бы еще подумал, но когда сталкиваешься с такой штукой нос к носу... Может, он перезанимался? Действительно, от такой учебы вполне можно тронуться.

А Петька тискал спинку стула и виновато улыбался, как улыбаются взрослые, когда жалеют, что сказали ребенку больше, чем нужно.

- Хочешь, я тебе покажу этот минерал? - вскочил он, энергично выдвигая ящик стола и извлекая из него нечто, завернутое в рваную газету.

- Вот, - он отпрянул к двери, подальше от меня, развернул газету и зажал в кулаке какой-то предмет. - Сейчас я положу его здесь, а сам выйду. Ты подойдешь, возьмешь и запомнишь цвет. Понял, Михалыч? Потом я возвращусь, а ты будешь следить, как он меняется. Ладно? Давай!

Он положил камень на край полки стеллажа и быстро исчез за дверью. Я сидел и как загипнотизированный смотрел на чудесный минерал. Это был полупрозрачный желтенький камень размером со спичечный коробок.