Демонология по Волкову - Наталья Николаевна Тимошенко
Ноутбук действительно был дорогой. Больше и дороже того, что Алиса позволила бы себе, если бы не работа на Леона. За квартиру придется заплатить всего за месяц, но оно того стоило. Алиса еще никогда не видела сестру такой счастливой.
— Мне премию на работе выдали, — махнула рукой она. — Так что не все потратила.
Мать покачала головой, но если и хотела сказать что‑то насчет того, что можно было бы сэкономить, то придержала свое мнение при себе.
— Чем ты занимаешься у этого Волкова, что тебе такие премии платят? — лишь спросила она.
Алиса ответила что‑то невнятное, съехав с темы, а мать расспрашивать подробнее не стала. Как всегда. Она вообще редко спрашивала, где и как Алиса зарабатывает деньги. Будто боялась, что ответ ей не понравится.
Выпив чаю с пирогом, Любка поднялась из‑за стола и сказала:
— Я во двор выйду? С Машей и Доминикой посижу.
— Куда ты пойдешь, холодина такая! — недовольно проворчала мать. — Сюда пригласи. Пирог еще есть. Не хотите с нами сидеть, в комнату позови. Я не буду заходить.
Любка упрямо мотнула головой. Мать, может, продолжила бы настаивать, но в этот момент из комнаты раздался вопль Дианки, и она побежала к младшей дочери.
— Почему к себе позвать не хочешь? — поинтересовалась Алиса на правах старшей сестры. — Маша с Доминикой, насколько я помню, бывали у тебя, сюрпризом наша обстановка не станет.
Любка замялась.
— Они‑то бывали, но там еще парни обещали прийти, — нехотя призналась она. — Марк и Олег из параллельного класса.
Алиса все поняла. Любка за последние полгода уже не раз упоминала какого‑то таинственного Олега, и по тому, как она произносила его имя, Алиса понимала: сестра влюблена. Ну, а что? Четырнадцать лет уже, возраст такой. И конечно, позвать нравящегося ей парня к себе Любка не могла. Пусть у нее есть отдельная комната, но вопли Дианки и там слышны. А лекарствами и вовсе пропахла вся квартира. Это Алиса в свои двадцать три уже не стеснялась бы, а Любка такую шкуру еще не отрастила. И вряд ли отрастит, характер не тот.
— Мы на улице сидеть не будем, в кино пойдем, — продолжала она, будто хотела уговорить хотя бы Алису. — Там на первом этаже в холле посидеть можно. Если не шуметь, то не гоняют.
Алиса представила себе компанию четырнадцатилетних подростков, которые не шумят. За месяц работы на Леона она видела уже много странного и неизведанного, но в такое все равно не верила. Выгонят их на улицу уже через десять минут. И будут слоняться под дождем и ветром. Ноябрь в этом году выдался особенно мерзким. Температура кружила около нуля, не перегибая ни в одну, ни в другую сторону. Дождь то и дело сменялся снегом, который тут же таял. Ударили бы уже нормальные морозы, выстудили бы землю, стало бы не так холодно. А это бесконечное болтание туда‑сюда, приправленное шквалистым ветром, промораживало до костей. Алиса уже всерьез задумывалась, не купить ли ей пару новых свитеров. Она мерзла не только на улице, но и в доме, постоянно куталась в единственный имеющийся у нее кардиган. Алиса никогда не была мерзлячкой, а потому теплых вещей в гардеробе почти не имела.
— А куда обычно у вас ходят, когда день рождения? — спросила Алиса.
— Ну, в кафе бывает, если деньги есть, — пожала плечами Любка.
Алиса вытащила кошелек, пересчитала имеющуюся у нее наличку, протянула сестре нескольку купюр.
— На приличный ресторан не хватит, но пиццей можешь друзей угостить.
Любка осторожно взяла деньги, недоверчиво посмотрела на Алису.
— Я же сказала: премию мне дали, — повторила та. — Так что иди, впечатляй своего Олега. Про безопасный секс напомнить?
Любка смутилась.
— Алиса!
— Я серьезно. Если что, на уговоры не поддавайся, презервативы никому не мешают, зато от детей избавляют.
— Да ну тебя, — пробормотала Любка. — Какие дети? Мне четырнадцать.
— А ты думаешь, в четырнадцать детей не рожают? — хмыкнула Алиса. — Все. Иди. Свой сестринский долг я выполнила, дальше сама. Дотерпишь до восемнадцати — будешь молодец. Нет — помни, что я сказала.
Любка чмокнула Алису в щеку, быстро натянула на себя дешевый пуховик и выскочила за дверь. Спустя минуту вернулась недовольная мать.
— Ушла все‑таки, — проворчала она, оглядывая пустую кухню.
— Я ей денег на кафе дала, на улице сидеть не будут, — заверила Алиса.
Мать покосилась на нее.
— И дома посидели бы, — заметила она. — Чего на кафе тратиться?
— Мама, ей четырнадцать, — напомнила Алиса. — У нее есть друзья. Конечно же, ей хочется куда‑то с ними сходить в свой день рождения, а не дома торчать.
— У Дианы пеленки закончились, на новые денег нет, а она по кафе шляется, — будто не слыша ее, продолжила мать.
— Я же давала тебе деньги недавно, — нахмурилась Алиса. — И пенсия у тебя должна была быть на прошлой неделе.
— Я первый взнос за реабилитацию внесла. В марте поедем. Говорят, хороший центр, новый. Открылся недавно. Оля Федорова туда своего Давида возила, говорит, очень помогли.
В Алисе что‑то треснуло. Что‑то такое, под чем она успешно много лет прятала мысли и сомнения, не позволяя им не то что быть высказанными, а даже просто появиться в ее голове. Мысли, которые были непозволительны. По броне этой успешно месяц назад постучала Вика, показала ее Алисе, и та не могла перестать о ней думать. И вот броня треснула. И мысли вылезли наружу.
Алиса вспомнила, как лежала на полу у кровати Леона, как мечтала потерять сознание, чтобы не чувствовать боль. Как никто не заходил посмотреть, жива ли она еще, не нужна ли ей помощь. Вспомнила то чувство безмерного одиночества, которое она успешно затолкала внутрь сразу, как пришла в себя.
Вспомнила, как в восемнадцать таскала кирпичи на стройке. Поднимала за раз половину своего веса. Однажды уронила на ногу. Палец посинел, она с трудом ходила, но никому ничего не сказала. Работала неофициально, выгнали бы одним днем безо всяких выплат и больничных.
Вспомнила, как в проливной дождь стояла на улице и раздавала флайеры. Редкие прохожие пробегали мимо, не глядя на нее, мокрую и продрогшую. Прятались в уютных кафешках, пили свой тыквенный латте.
Вспомнила, как мыла посуду в детском лагере. Перчатки давали одни в неделю, рвались они уже на следующий день. Руки к вечеру распухали, кожа трескалась.
А еще вспомнила то, о чем не вспоминала много лет. Ей было девять или десять. Она не так давно переехала в интернат, еще иногда позволяла себе думать, что у нее есть мама,
