20-ть любительских переводов (сборник) - Рид Роберт

Я произнесла натянуто: «Иногда обстоятельства удерживают человека от того, чтобы уйти».

Она не ответила. Думаю, что она даже не услышала меня.

. . .

Остаток дня я пролежала на кушетке, набираясь сил. Ян принес мне ужин. На вечернем сеансе бледный, но уже выздоравливающий Левенгук исследовал кусочки своих собственных фекалий, в то время пока Мария записывала его наблюдения в книгу, а Питер смотрел через линзу микроскопа, чтобы зарисовать увиденное.

Позже Кора поразила меня, фактически задав исторический вопрос: «Ян, он увидел, что вызвало его кишечное расстройство, это бактерия или вирус, или что?»

– Паразит. Да, он описан в 1680 году в письме Королевскому обществу и включал подробные рисунки, – ответил он.

– Значит он был первым, кто сказал, что микробы вызывают болезни?

– Нет, как раз наоборот, Левенгука критиковали за то, что он никогда не указывал на эту связь.

– Но он же знал. Он должен был знать.

– Вполне вероятно.

– Тогда почему он на это не указывал...?

Я предположила: «Потому что он не хотел, чтобы Королевское общество рассматривало его драгоценных маленьких зверюшек в негативном свете. Он заботился о них больше, чем о людях. Включая его дочь».

– Вот он сукин сын, – Кора как всегда, за эпитетами в карман не лезла, как будто одно уничижительное слово могло вынести вердикт человеку, – разве не ты говорил нам, что у него не было ни одного ученика и он даже не показывал на всеобщем обозрении, свои лучшие микроскопы?

– Говорил, – подтвердил Ян.

Я чувствовала себя достаточно слабой, поэтому позволила ему отвезти меня домой. Пока его маленькая машина, резво сновала в городском движении, я сидела, откинувшись на спинку сиденья с закрытыми глазами.

Сегодня вечером не будет звонка врачу Лейлы. К завтрашнему вечеру я буду дома в Калифорнии, в частично опустевшем доме, где жила Лейла и мой отец, и передо мной встанет задача работать с Корой на расстоянии в 9000 миль, чтобы подготовить наши совместные выводы для публикации.

Ни Ян, ни я не разговаривали, пока не дошли до моего дома.

Затем он сказал: «Мария любила своего отца, и ты знаешь это, и очень гордилась им. Это были… довольно сложные отношения».

«Да, я знаю», – подтвердила я.

4.

В сеансе следующего утра, Левенгук обнаружил микробы в воде, взятой из местного пруда, первый человек в мире, увидевший бактерии. Это воспоминание для Марии значило достаточно, чтобы я могла получить доступ к нему, и не только из-за бактерий. Я почувствовала, как она удивилась радости Левенгука, а затем разделила ее. Ее удовольствие длилось всего одно мгновение, прежде чем образ Виллема снова сделал все остальное размытым, но этот момент был реальным, и он дал несколько четких образов, которые понравились Коре.

«1686», – проинформировал Ян. И я посчитала в уме. Мария оплакивала своего погибшего солдата в общем, где-то двенадцать – четырнадцать лет, не ослабляя тоски по нему. Была ли это любовь или патологическая одержимость? Я не знала.

Я точно знала, что она была тем утром в церкви и ушла в середине службы, не находя там утешения. Неужели она больше не верила, что когда-нибудь увидит Виллема на небесах? Этого конечно я не знала. Воспоминания Марии раскрывали ее переживания и эмоции, но ее мысли были понятны только в том виде, в каком они возникали на данный момент. И я не была с ней в церкви и не могла точно знать, как развивались ее религиозные убеждения.

И вдруг, внезапно на моем последнем сеансе в Делфте, я смогла это понять.

. . .

«Госпожа Мария! Еще бумажки с небес!»

Соседская девочка протягивает свою ладошку. На ней лежит почерневший, обрывок бумаги. Маленькое личико ребенка сияет от возбуждения: «Они падают около пруда Виссера. Я видела это! Послания от ангелов!»

«Можно взглянуть?»

«Не касайтесь, бумажка очень хрупкая. Она упала прямо на меня!»

Я смотрю на обугленную бумагу, неужели она почернела от долгого падения с небес? Наверно в этих посланиях, старые поблекшие воспоминания о других людях, которые находятся далеко от Делфта. Ребенок убегает, чтобы показать свое сокровище кому-то другому, а я срываю с крючка свою шаль и направляюсь к пруду Виссера, за городскими стенами.

Земля здесь склизкая, когда влажная, но сейчас под жарким солнцем, довольно сухая. Пруд Виссера болотистый, забит водорослями и сорняками. Вот где отец добывал своих «зверюшек» для изучения. В полевых цветах жужжат насекомые. Я расстилаю шаль на земле и сажусь, подставляя лицо ветру, колышущему воду в пруду. Я жду.

Это долгое ожидание.

Наконец я вижу падающий с неба, клочок бумаги. Он приземляется на мою шаль, почти на подол юбки. Обугленный, бесцветный – я не могу прочитать ничего, что на нем написано. Но мне это и не нужно. Счастье наполняет меня так, как свежий росток из сухой земли и я громко смеюсь.

Это послание пришло прямо ко мне. Это должно быть от Виллема. Значит небеса существуют, души реальны и вместо того, чтобы наказать меня за сомнения в этом, Бог в своей бесконечной милости позволил Виллему послать мне этот драгоценный знак веры и любви.

Я громко смеюсь – когда в последний раз я так смеялась? Потом я плачу, стараясь, чтобы мои слезы не попали на хрупкую бумагу. Я сижу там и чувствую, как любовь Виллема проникает в меня, как солнечный свет.

Меня любят.

Когда я наконец поднимаю этот клочок бумаги и осторожно держу его на ладони, как это делала маленькая девочка, солнце над городом было уже низко. Придя домой, ощутила запах приготовления еды, идущий от кухни, а Джозьфьен уже зажег свечи в мастерской отца. Он сердито смотрит на меня.

«Где ты была?»

«Отец взгляни! Пожалуйста. Это упало с неба около пруда Виссера». Я протягиваю клочок бумаги.

«Да, да, я знаю», – говорит он, – у меня уже есть такой образец – тебе не нужно было доставать его для меня».

Он говорит гораздо больше…

…но мой голландский, не достаточно хорош для полного понимания…

…перед тем как он смотрит в один из своих маленьких микроскопов, он регулирует расстояние предметной иглы от линзы. Он протягивает мне микроскоп, и я смотрю.

Вся моя наполненная радость, улетучивается. Я пуста, как скорлупа. Я комкаю свое послание с небес, и оно черным песчаным дождем падает на пол.

Я сняла провода с головы, не дожидаясь Коры, которая крикнула: «Эй!» Ян смотрел на экран, пока он не погас. Затем перевел взгляд на меня.

Я не могла выдавить ни слова, мое горло сдавило.

Ян проинформировал: «В семнадцатом веке считалось, что случайные обрывки бумаги действительно падали с небес и они на самом деле были похожи на бумагу по составу и толщине. Левенгук обследовал одну из них в 1678 году и обнаружил, что это были маленькие листики сушенных водорослей, обожженные солнцем и достаточно легкие, чтобы их можно было поднять в воздух и развеять ветром. Он пропитал часть такой «бумажки» водой и выяснил, что это водоросли. Затем он провел процесс в обратном направлении, чтобы создать «такие послания», он просто высушил свежие водоросли. Думаю, что это то, что он показал Марии, скорее всего так. Елена, ты так поняла его объяснения?»

«Нет, – ответила я, – все, что я смогла понять, разбило мое сердце. Наихудший вид эмоционального состояния: неожиданная надежда…и тут же внезапно разбитая вдребезги».

Мы вот также с Лейлой думали, что моему отцу становится лучше…

Кора спросила: «Значит никакого диалога вообще? Ничего, ничего?»

«Увы, ничего», – солгала я. У меня не было сил пересказывать разговор отца с дочерью, да и вообще, Ян уже все объяснил.

Кора сказала сердито: «Ну, если у тебя нет никакого диалога из этого сеанса, как насчет того, чтобы сделать еще один сегодня вечером, ты говорила, что твой самолет улетает ближе к полуночи, так что, если ты…»