Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович
— Сидеть здесь. Громко не говорить, резких движений не делать. Понял меня, немчура?
Служащий герцогу сквайр оказался удивительно образован для московита — учитывая, что ученый без особого труда разобрал его грубоватую латынь.
— Я понял.
Проворчав что-то, молодой мужчина скрылся за одним из тяжелых бархатных пологов, разделяющих внутреннее пространство шатра на несколько отдельных помещений — что же до Джона, то он начал крутить головой, рассматривая походный быт своего будущего (очень бы хотелось надеяться!) учителя. Первым, что бросалось в глаза, были стойки с доспехами: черненый пластинчатый бехтерец выглядел отменно, но все же уступал великолепию полной кавалерийской брони, с искусной чеканкой на составной кирасе, горжете, шлеме и наручнях. Позади вороненой и полированной стали мирно висели на крючках два поддоспешника: вязаный из тонкой пеньковой бечевы, и безрукавка из толстого войлока — последняя, судя по едва заметным следам, служила исключительно для занятий фехтованием. На подставке лежал сплетенный из толстой жесткой проволоки шлем-маска, все для тех же упражнений с клинками; и булава, притянувшая взгляд натурфилософа лучше иного магнита. Не ускользнула от его внимания и потертая рукоять длинной испанской шпаги, пару которой составлял короткий кинжал для левой руки. Пять массивных стульев, расставленных в разных местах на расстеленном ковре; небольшой столик, где на деревянном блюде высилась живописная груда винограда и яблок, манящих наливной спелостью своих боков. Полупрозрачный сосуд позади свежих фруктов, до половины полный светло-желтым вином, и троица тонкостенных кубков из рубинового стекла. Два забытых кем-то солидных кошеля из темного бархата: вернее один, пузатый от распирающих его монет — второй же был пуст. Самое интересное, конечно, находилось на столе-конторке Великого герцога, вернее, лежало на ней: слева виднелась аккуратная пирамидка из свитков, а сразу за ней центре столешни занимал изящный письменный набор из незнакомого уроженцу Альбиона темно-зеленого камня. Из него же был выточен и стаканчик, в котором торчало полдюжины белоснежных гусиных перьев — отчасти скрывавших две стопки явно новых книг. Увы, развернутых к англичанину передними обрезами; и тем приятнее ему было видеть лежащий наособицу собственный труд по каббале и геометрической магии, который он в порыве вдохновения назвал «Иероглифическая Монада». Схожие чувства пробуждали и устроившиеся по-соседству «Основы искусств» — математический трактат одного довольно известного ученого, который Джон Ди в свое время неплохо дополнил и расширил, снискав у европейской ученой братии определенную известность и признание. Ну и получив несколько предложений занять должность профессора математики в нескольких университетах… Да, об этом вспомнить было приятно. Радовала его и третья книга: «Искусство навигации» он написал уже здесь, в Литуании, и она была его маленьким шедевром — а так же непременным условием и своеобразной платой за то, что его заявку на личное ученичество вообще рассмотрят. Хотя на взгляд англичанина (пусть и с валлийской кровью в жилах), дар в виде его тщательно собираемой библиотеки и научных приборов, а так же определенная известность как ученого — само по себе было достаточно веским основанием для строго положительного ответа. Задумавшись над этим, и испытывая вполне понятные сомнения и надежды, натурфилософ едва не оскорбил своего будущего наставника — сначала пропустив его беззвучное появление из-за дальнего полога, а затем с трудом выбравшись из глубин чересчур удобного и мягкого стула.
— Ваше высочество!..
Одним небрежным жестом оборвав начало поклона и положенные славословия в свой адрес, болезненно худой и про том весьма рослый герцог уселся возле столика с вином, указав своему гостю на место по-соседству.
— Налей гостю вина.
Латынь слепого правителя была безупречна: более того, звучала так, словно была для него родным языком — в отличие от английского ученого, который внезапно для себя ощутил определенный недостаток… Гм, практики на языке всех образованных людей Европы, а значит, и всего христианского мира. Далее ученый едва не совершил бестактную ошибку, но быстро осознал сразу два факта. Во-первых, в хрустальном сосуде на столе было отнюдь не вино — ну или оное было не про его честь. Во-вторых, обращались совсем не к нему: из глубин шатра выскользнул богато разодетый юнец-чашник с узкогорлым кувшинчиком, и звучно набулькал в один из кубков густого испанского хереса — после чего, подхватив хрусталь, налил для своего повелителя душистого фруктового взвара. Пока он этим занимался, Джон перестал жадно рассматривать слепого монарха, которого отсутствие зрения, по всему похоже, ничуть не тяготило — и окинул внимательным взглядом княжича Александра Вишневецкого. Насколько знал англичанин, тот был из богатого, и весьма влиятельного рода потомственных лордов и пэров Литуании. Однако же, из младшей ветви: так что гость сделал себе мысленную пометку, чтобы потом обязательно указать этот важный факт в своих дорожных заметках о придворных раскладах и внутренней политике Великого герцогства. Подробных и весьма обширных заметках — как и просили некоторые его влиятельные знакомые в далеком ныне Лондоне.
— Мне очень понравилась твое «Искусство навигации», Джон. И библиотека тоже оказалась неплоха: хотя большая часть собрания интереса не вызвала — но сто пятьдесят три рукописи по праву можно назвать подлинными жемчужинами и редкостями… Возле тебя кошель, загляни в него.
Разумно рассудив, что в пустой ему глядеть незачем, путешествующий натурфилософ растянул завязки на горловине его полного собрата — и невольно залюбовался лежащими внутри кусками янтаря. Крупными и удивительно чистыми, похожими на застывшие кусочки солнца… Они были весьма и весьма хороши, отчего Ди ощутил настоятельную потребность в глотке-другом хереса — благо и хозяин шатра поднес к губам свою фруктовую воду.
— В благодарность за более чем три тысячи рукописных и печатных трудов я… Сохраню тебе жизнь.
Едва не подавившись вином, Джон моментально позабыл о сокровище, лежащем перед ним на столике.
— Наградой за редкие трактаты станет возможность взять кошель с янтарем и свободно отъехать. Либо… Перед отъездом ты можешь задать мне любой вопрос и услышать правдивый ответ, но взамен вернешь один камень.
Воспользовавшись тем, что хозяин вновь пригубил свой взвар, англичанин влил в себя весь плескавшийся в кубке херес; медленно и аккуратно поставив творение искусного стекловара на столик, он предельно почтительным тоном поинтересовался:
— Дозволено ли мне будет узнать, чем я навлек на себя неудовольствие Вашего высочества?
Спохватившись, астролог-математик быстро вытряс из кошеля один из камней и уложил его перед собой.
— Ты слишком мелок для моего неудовольствия… Да и нет его. Хоть ты и прознатчик своей королевы, но твои дорожные заметки мне понравились: чужой взгляд со стороны бывает полезен.
Обмерев, Джон Ди лихорадочно обдумывал услышанное, в страхе ожидая появления стражи, но… Вместо нее через потолочный продух в шатер забралась наглая сорока. Мелкая и молодая, что объясняло ее откровенную наглость: шумно забив крыльями, крылатая воровка уселась на стойку с доспехами, поглядела на людей, перепорхнула на плечо вязанного поддоспешника — где и затихла, явно не собираясь покидать столь удобный насест. Меж тем, стражи все не было: наоборот, Великий герцог спокойно пил свою фруктовую воду и явно забавлялся тревогами бедного ученого. Странная получалась аудиенция, если не сказать больше! Да, натурфилософ был лично знаком с Ее Величеством королевой Елизаветой Тюдор, некоторое время служил ей придворным астрологом и выполнял разные поручения — правда, нынешняя его служба была, так сказать, попутной и побочной, а основной целью было все же ученичество. Увы, но похоже столь же недостижимое, как и горизонт… Впроем, сейчас его тревожило иное: Джон не понаслышке знал, как порой бывают обидчивы коронованные особы. Можно даже сказать, смертельно обидчивы, легко усматривая намеки на неуважение даже в самых безобидных словах! И если знатныйчеловек еще мог рассчитывать на сохранение жизни, то такой простолюдин как он…
