Ли Кэрролл - Взлет черного лебедя
Наверное, меня вдохновил пример Бекки, поскольку однажды я проснулась ясным солнечным утром с твердой уверенностью в том, что Уилл опасается встречи со мной. Но страшит его исключительно мой гнев по поводу кражи шкатулки. Я решила, что пора первой протянуть ему руку. Возможно, он просто стеснялся выйти на связь. Я уже была готова нанести ему вечерний визит — вроде сюрприза, но передумала. Его молчание принесло мне столько боли, что сначала я отправила ему коротенькую записку. С большой придирчивостью я выбрала открытку в книжном магазине «Barnes & Noble». Она была в ретро-стиле сороковых годов: юноша и девушка держались за руки и стояли на смотровой площадке Эмпайр Стейт Билдинг. Я написала ему, что пребываю в полном восторге от наших совместных приключений и скучаю по нему. Одна фраза, и ни слова о шкатулке. Чуть поразмыслив над тем, как подписаться («С теплыми воспоминаниями, Гарет» или «С любовью, Гарет»), я выбрала первое. Затем отправила открытку нью-йоркской почтой. Неделю спустя она вернулась ко мне со штампом: «АДРЕСАТ ВЫБЫЛ, НЕ ОСТАВИВ НОВОГО АДРЕСА ДЛЯ ПЕРЕСЫЛКИ КОРРЕСПОНДЕНЦИИ».
Удар был силен. Я проплакала весь следующий день напролет. Потом поняла, что закрыть хеджинговый фонд «Партнерство „Черный лебедь“» намного сложнее, чем съехать с квартиры. Мне не хотелось звонить Уиллу в офис, поэтому я связалась с Чаком Ченнери. Я попросила его выслать мне перечень сайтов, где я могла бы раздобыть дополнительную контактную информацию о фонде Уилла, притворившись инвестором. Открыв первую ссылку, я обнаружила, что «Партнерство „Черный лебедь“» закрылось в последний день прошлого года. Тем не менее на сайте был указан номер абонентского почтового ящика на Каймановых островах. Я взяла свою ретро-открытку, вложила ее в новый конверт и послала ее по этому адресу. Моя надежда таяла с каждым днем. Письмо вернулось со штампом «АДРЕСАТ НЕИЗВЕСТЕН» еще быстрее первого, хотя пропутешествовало несколько тысяч миль, а не восемь дней по острову Манхэттен.
Совершенно отчаявшись, я позвонила в головной офис компании, которая занималась отслеживанием деятельности всех хеджинговых фондов. Я уповала, что мне удастся случайно переговорить с кем-то, кто знал Уилла. Конечно, крайне важно, чтобы мой потенциальный собеседник был в благодушном настроении. Секретарша — судя по голосу, юная девица — отличалась любезностью, но отрапортовала: «Уилл Хьюз в ту пору, когда руководил фондом, слыл затворником. Как-то раз наш сотрудник попытался свести с ним инвестора. Хьюз ответил, что согласен встретиться с ним в два часа ночи. Боюсь, сейчас он еще более недоступен».
В итоге я сдалась. Я поняла, что он, как и Лол, разыщет меня сам, когда пожелает и если захочет.
В самом конце февраля Роман повел меня в мастерскую Зака Риза.
— С середины декабря он непрерывно рисует, — сказал мне отец смущенно. Обычно он так не разговаривал. Он будто сомневался или пытался подобрать нужные слова. — Его работы стали сдержанными, но в то же время они — светлые, радостные… Ну, сама увидишь. Мне бы хотелось, чтобы ты сказала мне, что ты думаешь… Может быть, я заблуждаюсь?
Зак Риз жил в лофте на Мерсер-стрит с конца семидесятых. Это — один из первых лофтов в районе — помещение бывшего склада, перестроенное в мастерскую. Я помнила, как бывала здесь с отцом в детстве. Меня очень пугал здоровенный крюк, висевший на первом этаже. Мы поднимались по дребезжащим металлическим ступеням на второй этаж и оказывались то ли в цирке, то ли в тропическом саду. Повсюду стояли огромные полотна и банки с красками, расставленными в ряд, точно ведерки с мороженым. И везде — на стенах, на полу и двери — разноцветные капли, похожие на конфетти после карнавала. Но постепенно картины одна за другой исчезали, а банки Зак давно закупорил. Он выбросил и тряпки, которые раньше укладывал под холсты во время работы. Остались только радужные кляксы — молчаливые свидетели творческого духа, некогда обитавшего в мастерской. Потом они выцвели и уподобились брызгам крови из жуткого триллера. Выветрился волшебный запах скипидара, и ему на смену пришел противный медицинский водочный дух.
Но, шагая с отцом по ступенькам в морозный февральский день, я вновь ощутила знакомый запах. Зак встретил нас на пороге, уверенно держа в руке кисть. Его одежда была забрызгана свежими масляными пятнами, а глаза сияли. Как только я вошла в мастерскую, мое внимание сразу привлек большой холст… и у меня перехватило дыхание. Жаркие краски пылали на темном фоне — не синем, не черном и не лиловом, а какой-то фантастической смеси. Сначала мне показалось, что передо мной абстракция, но приглядевшись, я различила изящные силуэты с крылышками и цветы. Конечно же, Зак изобразил вересковый сад в парке Форт-Трайон в ту ночь, когда я впервые гуляла там с Уиллом. Тогда я и обрела «волшебное зрение», благодаря порции его крови.
С глазами, полными слез, я повернулась к Заку.
— Как ты?.. — пробормотала я и умолкла — рядом с Заком стоял мой отец и тоже почти плакал.
— Это же Люксембургский сад, когда я встречался там с Марго, — признался Роман.
Зак молча кивнул. Я догадалась — для художника пейзаж не являлся сверхъестественным, а был символом первой любви. Но кто же тайная любовь Зака? А он стал показывать нам остальные холсты — он создал уже больше десятка работ, каждая из которых представляла собой захватывающий всплеск цвета и формы. Я исподволь наблюдала за Заком. А Роман пытливо смотрел на меня. Потом Зак поспешил в другой конец лофта, чтобы принести мне что-то в подарок, и отец обратился ко мне.
— Гарет, — проговорил он еле слышно, — у меня крыша поехала или все дело в этом? — и он обвел рукой картины.
— У меня нет слов, — ответила я. — На его картинах — целые миры. Но, — я понизила голос, — Зак потерял свою возлюбленную?
Я думала, отец поинтересуется, откуда у меня возникла такая мысль. Ведь я разглядела историю утраченной любви в абстракциях — но он лишь печально улыбнулся и произнес:
— Он был влюблен в твою маму.
Я открыла рот, готовясь засыпать отца вопросами. Долго ли все продолжалось? А ты знал? Но в этот момент вернулся Зак со свернутым в трубочку листом бумаги.
— Я нашел его, когда перелистывал старые альбомы для этюдов. — Он протянул мне рисунок. — Наверняка ты захочешь его себе оставить, Гарет.
Я была в курсе, что Зак получил классическое художественное образование, но никогда не видела ни одной его работы, выполненной в реалистичной манере. Поэтому я опять испытала шок. Это был карандашный рисунок — моя мать сидела у озера, а в воде темнело ее отражение.
— Спасибо, — поблагодарила я. — Очень красиво.
Мой отец улыбался Заку. Теперь мне стало ясно, почему эти двое так близки и не покидали друг друга в тяжелые времена. Роман был рядом с Заком, когда тот бросил живопись. А Зак сидел у его кровати, пока тот лежал в больнице. Их объединяла любовь к одной женщине, и оба потеряли ее. Раньше я не понимала таких чувств. Если бы я была знакома с одной из тех, кто любил Уилла, скажем, с Маргаритой д'Арк или мадам Дюфе, я бы с радостью сейчас подружилась с ними.
Долгая зима, наконец, ослабила свою хватку, и наступила весна. Я погрузилась в дела. К нашему удивлению, «Сотбис» проявил интерес к нашему Писсарро. Организаторы пожелали выставить их на продажу на весеннем аукционе работ импрессионистов в Париже. Поэтому мне пришлось заняться перепиской, подготовкой репродукций для каталогов и отправкой картин.
Кроме того, меня завалили заказами на медальоны. Вместо того чтобы ударить по моему бизнесу, кризис сделал популярными ювелирные изделия средней стоимости с девизами типа «НАДЕЖДА», «ВЕРА» и «ТРУДНЫЕ ВРЕМЕНА МЕНЯ ЗАКАЛЯЮТ». Поначалу мне было трудно, поскольку правую руку сковывали оставшиеся после ожога рубцы. Однако мало-помалу подвижность отчасти вернулась ко мне. Хотя у меня совсем не получалось щелкнуть пальцами и сотворить волшебный огонек. Зато мышцы ладони левой руки постоянно напрягались и подсказывали мне строгое направление на север. Моя способность видеть ауры и читать чужие мысли тоже не улетучилась. Все это служило для меня единственным доказательством того, что мои приключения были реальными. Порой я, конечно, сомневалась, но я прогоняла от себя назойливые мысли (так же, как искушение поиграть в телепатические игры или спрыгнуть со смотровой площадки Эмпайр Стейт Билдинг). А пока я решила загрузить себя работой.
Много сил я потратила и на подготовку галереи к персональной выставке Зака. Ее открытие было назначено на последнюю неделю мая. Тогда же открывался аукцион «Сотбис» в Париже. Сначала я волновалась из-за того, что отец дал мне слишком мало времени для подобающей рекламы вернисажа, но я ошиблась. Художественное сообщество Нью-Йорка было прямо-таки зачаровано мыслью о возвращении угасающей звезды.
