Марионетки - Татьяна Владимировна Корсакова
Вода в пар… Пар в лед… Лед в мириады острых пик… Вот так он и умрет – от ледяных пик, порожденных её яростью!
– И это не советую.
Голос приблизился. Стеша слышала его так же отчетливо, как и вибрацию наполненного ледяной смертью воздуха.
– Видишь ли, того, кто уже мертв, невозможно убить.
Она обернулась. Ледяные пики рухнули вниз. Все разом – острым клином на нежить, посмевшую покуситься на её пса! На нежить, посмевшую восстать из ада!
Эта черная тень в равной степени могла принадлежать как миру живых, так и миру мертвых. Черный дождевик, черные сапоги, рука в черной лайковой перчатке сжимает пистолет. Но лицо… Лицо не из мира живых. Выдубленная кожа, сквозь которую проступают переплетения сухожилий и мышц, под которой движение височно-челюстного сустава кажется механическим ходом заржавевших поршней. Черные дыры глазниц и сами глаза, ещё более черные. А в глазах – кристальной чистоты безумие. Может ли мертвец быть безумным?
Безумным – да! Уязвимым – нет…
Пики не долетели, испарились в воздухе, прямо над лысой, больше похожей на череп головой мертвеца. Мертвец растянул тонкие губы в вежливой улыбке.
– Вот видишь, юная фройляйн, я предпочитаю говорить правду. Твои чары на меня не действуют. Хватило одного раза, чтобы выработался иммунитет. – Он хихикнул.
Зверёныш зарычал и захлебнулся собственной кровью. Стеша завыла. У неё не было крепкой связи с землей. Быть может, потому что на болоте не было настоящей земли. Но она позвала, потянула на себя все, что ей были готовы дать, чем были готовы помочь.
Земля осыпалась прямо у носков его надраенных до зеркального блеска сапог. Заскрежетала и накренилась выдираемая невидимой силой вековая верба, а мертвец остался стоять, раскачиваясь из стороны в сторону, балансируя, издеваясь.
– Я же сказал, не действует! Ты уже убила меня однажды, моя маленькая упрямая фройляйн. Убила, обрекла на чудовищные страдания.
Электричество зарождалось на кончиках её волос, синие искры – предвестники настоящего пожара, способного испепелить всё на своем пути. Ей не нужно всё! Ей нужно испепелить мертвеца! Существо, посмевшее отнять у неё лучшего друга.
Огонь умер, так и не успев разгореться, лизнул ядовитые полы черной одежды, зашипел и превратился в дым. Мертвое нельзя убить. Мертвец не обманул.
Стеша просунула руку под лапу Зверёныша, попыталась нащупать биение сердца. Если она не может убить одного, то вероятно, у неё получится спасти другого.
Сердце не билось. Глаза Зверёныша были закрыты. Если бы не три огнестрельные раны, если бы не кровавая лужа, можно было бы подумать, что он спит…
– Я хорошо стреляю. – Пахнуло тиной и разложением. Над ней склонился мертвец. Склонился, сжал плечо костлявыми пальцами, зашептал в ухо: – Твоего зверя уже не спасти. Я позаботился о том, чтобы у вас не осталось болотной воды. – Стеша сжала зубы с такой силой, что сама услышала их скрежет. – Но ты можешь спасти остальных. Этих твоих… друзей. Они тоже смертны, моя дорогая фройляйн. К счастью, мне нет до них никакого дела. До тех пор, пока ты проявляешь благоразумие и делаешь то, что я тебе велю.
– Что тебе нужно?..
Тело Зверёныша остывало под её ладонями. Стеша держала, не отпускала это тепло, делилась своим. Ее слезы капали на черную, враз свалявшуюся шерсть, и там, куда они попадали, шерсть на мгновение превращалась в чешую. Слишком мало слез… Слишком поздно…
– Нам нужно вернуться обратно, моя упрямая фройляйн. – Пальцы впились уже не в кожу, а в мышцы. Стеша не чувствовала боли. Никакой другой боли, кроме душевной. – Видишь ли, сначала я проклинал тебя за то, что ты со мной сделала. Знаешь, ярость не проходит даже после смерти.
О, она знала! Теперь она все знала и о горе, и о ярости! Вот только поделать ничего не могла.
– А потом я привык. Человек – это тварь, которая способна смириться с чем угодно. И со своей тюрьмой, и со своими тюремщиками. Я читал, в этом мире подобное называется Стокгольмским синдромом. Этот ничтожный мир горазд давать прозвища ничтожным явления. – Фон Лангер зашипел совсем по-змеиному. – Я привык и смирился. Я почти обрел покой!
Он отращивал когти, этот пахнущий тиной и тленом мертвец! Когти вспарывали тонкую лайку перчаток, Стешину кожу и Стешины мышцы. Он отращивал когти и хотел, что она кричала от боли. Он не знал, что такое настоящая боль.
– Плачешь, моя строптивая фройляйн? – Коготь смахнул слезу с её щеки. – Плачь! Нет ничего прекраснее и чувственнее чужих страданий. Пожалуй, только из-за них я и продержался так долго в этом негостеприимном мире. Но теперь все! Нам пора домой, душа моя! Нам пора к ней, к нашей прародительнице!
Он что-то делал с ней. Не когтями и не словами – иначе. Стеша чувствовала себя словно в паутине. Все время хотелось смахнуть её с лица, губ, ресниц, кончиков окровавленных пальцев. Это была невидимая, но физически осязаемая липкость.
Стеша провела ладонью по мокрой от слез щеке. Не помогло, не подействовало. Невидимая паутина висла на ресницах, забивалась в глаза и рот.
– Морок. – Мертвец сделал шаг назад, театрально хлопнул в ладоши. – Я же один из вас, моя маленькая фройляйн. Пусть мужчина, пусть дальний родственник, но я все равно один из её детей. И это! – Он взмахнул рукой, с которой тут же сорвались и разлетелись в разные стороны мириады паутинок, – это её дар! – Мертвец хихикнул. – Во всяком случае, мне хочется так думать. Пойдем! Нам нужно спешить!
Он двигался слишком быстро для мертвеца. Невидимая паутина не позволила Стеше отшатнуться. Она даже дышала теперь с огромным трудом, словно через многослойную марлевую маску. Но она все ещё могла сопротивляться. Ей хотелось думать, что могла.
– А ты сильна. Этот ничтожный мирок тебя ослабил, но не забрал все твои силы. – Мертвец дернул её за плечо, поставил на ноги. Стеша ещё пыталась цепляться за шерсть Зверёныша, но сила была не на ее стороне. – С обычными людьми все гораздо проще, а тебя приходится постоянно контролировать. Допускаю, что ты найдешь способ выйти из-под контроля. Видишь, как высоко я ценю твои способности, юная фройляйн!
Она найдет! Непременно найдет и закончит то, что не закончила восемьдесят лет назад. Ей просто нужно научиться жить и с этой болью, и с этой невидимой паутиной.
– Подумай о своих друзьях. Лучше всегда держи их лица в уме и в памяти. – Голос мертвеца превратился в шорох. – Я справлюсь с любым из них, но начну со слабейших. Девчонка и её парень умрут первые. В муках умрут. Это я умею. Это я тебе обещаю. Вторым умрет длинноволосый красавчик. – Мертвец поморщился. – В этом мире мужчины совсем забыли о нормах приличий. Третьей умрет ведьма. Она, пожалуй, самая сильная из вас. Определенно, самая сильная! Но её питает жизнь, а меня кормит смерть. Вспомни, юная фройляйн, как часто в смертельной схватке побеждала жизнь? Посмотри на меня – я наилучшее тому доказательство! А напоследок я оставлю того, кем ты пытаешься заменить своего мальчишку, свою глупую, давно сгнившую в земле любовь.
Ярость вспыхнула синем пламенем, а вслед за ней вспыхнула невидимая паутина, полыхнула, оплавилась, как пластмасса, опалила кожу огнем, вырвала крик из груди.
– Ай-яй-яй! – Мертвец сочувственно покачал головой. – Ничего, один наглядный пример всегда лучше сотни пустых слов! Морок питается твоей силой, моя маленькая фройляйн. Он будет с тобой до самой твоей смерти. А ты будешь послушной. Ну, идем же! Нам с тобой предстоит очень долгий путь. Я знаю,
