Бриллиантовый берег - Альбина Равилевна Нурисламова
Думаю, как только я оказался под потолком гостиной нашего номера, Боб сумел открыть дверь ванной, а потом вытащил меня и откачал. Дальше в воспоминаниях провал. Лишь отдельные кадры мелькают, будто кино на перемотке. Но пульт не в моих руках, я не управляю процессом. Одна картинка сменяет другую, а всего фильма не посмотреть, только отрывки.
Вот Катарина и Боб стоят возле дверей отеля и разговаривают. Я не хочу подслушивать, но все же слышу кое-что. Они говорят обо мне, о случившемся.
Так я узнал, что айтрекер упал и сломался, Боб уволен, а мама едет сюда.
Мама! У нее в руке сигарета, это удручает. Выходит, снова закурила, хотя бросила давно, когда я был маленьким. Перенервничала из-за меня! Я читал, люди, бросившие курить, срываются, испытывая стресс.
Следующий кадр: мама и Боб пересекают холл, садятся в лифт, едут, идут по коридору.
Как я скучал по маме, как счастлив был ее увидеть! Настолько рад, что не сразу понял: она изменилась. Похудела, щеки ввалились, губы стали тоньше. Мама гладко зачесала волосы, в них струились нити седины. Нитей стало больше, чем мне помнилось.
Она заболела? Расстроилась из-за меня? Устала в дороге? Ей пришлось бросать свои дела и ехать ко мне.
Мама была в платье с закрытым воротом и длинным рукавом, слишком теплом для жаркой погоды. Она ежилась, будто мерзла, и сердито выговаривала Бобу. Его смуглое лицо казалось выцветшим, глаза покраснели, он сутулился, словно уменьшившись в размерах, и не пытался оправдаться.
— Мам, Боб не виноват! Не ругай его!
Само собой, они не услышали. Печальный парадокс: в том единственном состоянии, когда у меня есть голос и способность говорить, меня никто не слышит.
Кадр снова сменился. Я в холле, и здесь многолюдно, как на вокзале.
Девушка с недовольным лицом выходит из ресторана, мужчина придерживает перед ней дверь. Старушка в большой панаме, с пляжной сумкой размером с нее саму семенит к выходу. Навстречу ей плывет степенная супружеская чета с разморенными, расслабленными лицами.
Мужчина и женщина, держащая за руку маленькую девочку, стоят у стойки регистрации. Возле них громоздятся чемоданы и сумки. Девушка объясняет новоприбывшим правила, кладет перед ними буклеты отеля, на которых написаны их имена, просит поставить подписи.
Они расписываются, не читая: что может быть особенного, кроме гарантий не ломать вещи и не горланить песни после одиннадцати вечера? Это не кредитный договор, в котором желательно прочесть все, даже написанное мелким шрифтом. Впрочем, и его-то люди не читают, о чем часто жалеют впоследствии. Девочка с серьезным видом тоже рисует закорючку вместо подписи, и взрослые с умильными улыбками наблюдают за ней.
Троица новичков уходит, их место у стойки незамедлительно занимает пожилой мужчина с обрюзгшим лицом и двойным подбородком.
Те, кого я описал — новые гости отеля, сотрудница за стойкой, девушка и ее ухажер, старушка, супруги, уставшие загорать на пляже, — живые, и их не так много. Но я не оговорился, сравнивая холл с вокзалом, где полно народу.
Но прочих, наводняющих вестибюль, вряд ли можно назвать людьми. То есть они были ими — давно, до того, как умерли. Теперь это призраки, прикованные к «Бриллиантовому берегу». Я знал, что они тут есть, сто раз писал об этом, рассказывал вам. Это не новость. Новость в том, сколько их!
Сара, Снежная Королева с заколкой-бабочкой, пожилая пара, толстяк и еще некоторые другие — я по наивности думал, что знаю многих, но в действительности не видел и десятой доли обитателей отеля.
Здесь целая толпа, сонм мертвецов! Они ходят среди людей, касаются их, смотрят, шепчут. Некоторые живые умеют их видеть и слышать, как я или Катарина; у одних эта способность проявляется больше, у других меньше. Но и те, кто ничего не замечают, все равно периодически ощущают чуждое присутствие.
Я метался по отелю и натыкался на дикие, ирреальные сцены. Когда-то прочел, что число усопших многократно превышает число живущих на Земле, и все мы, не задумываясь об этом, ходим по костям, по могилам. Но одно дело — прочитать в книге, пожать плечами (в моем случае, мысленно) и перевернуть страницу. Совсем другое — увидеть воочию.
Высокая дама с кривым, дерганым лицом прилипла к молоденькой девушке в розовом платье, и та хмурится, потирает ухо, оглядывается.
Малыш лет трех капризничает, и мать не знает, как его успокоить. А дело в мертвой старухе, одетой дорого и безвкусно, с накрашенным ртом, в кудрявом светлом парике. Она присела возле ребенка, обхватила его за плечи, смеется и пощипывает малыша за щечки.
Эффектная пара в ресторане ссорится: он с досадой швыряет салфетку, ее лицо покраснело, девушка еле сдерживается, чтобы не зарыдать. Как знать, не произошел ли конфликт потому, что в уши парню с двух сторон шепчут две женщины с круглыми лицами, белесыми волосами и тонкими бровями, похожие, как два рисовых зернышка?
Призраки наводнили отель. Они были не только в холле, но в каждом номере, в коридорах и на лестницах, в ресторане и бассейне, в кабинетах и баре — всюду. Где-то в этой толпе бродят Сара и Милан, хотя сейчас они не попадались мне на глаза.
Громадное скопище неупокоенных душ, собравшихся в одном месте! «Бриллиантовый берег» — это могильник.
Каждый из призраков, встретившись со мной взглядом, обращался ко мне. Они говорили одно и то же, и голоса их — мужские и женские, молодые и старые, мелодичные и неблагозвучные — бились в меня, как волны бьются о берег.
«Убирайся, калека! Прочь! Прочь!»
Их белые рыбьи лица, шевелящиеся рты, призрачные шепчущие голоса, их ненависть угнетали и ужасали меня, и я обрадовался смене кадра.
Себя — вот кого я вижу, и это последнее мое воспоминание. Меня везут на каталке к выходу. Рядом — мама, Боб, медики.
Никогда не видел на мамином лице такого выражения, поэтому не мог понять, что оно означает. Потом сообразил: это отчаяние, горе, скорбь. Обычно мама, что называется, держит лицо. При мне она всегда старается выглядеть бодрой, смелой, спокойной. Сейчас мама не знает, что я рядом, не скрывает того, что думает. А думает она, что я скоро умру.
Помимо этой есть и еще одна важная мысль. Я уловил ее в тот момент, и она меня поразила, вызвала режущую, колющую боль, каменную тяжесть на сердце. Я осознал плохое, настолько плохое, что хотелось перестать жить…
Но что это было? Что за мысль, что
