Бриллиантовый берег - Альбина Равилевна Нурисламова
Правда, это случается редко. Но мне не чудится, и я сейчас докажу вам.
Только скажу сначала, что ходить и бегать — это прекрасно. Напрасно вы принимаете это как должное, не цените, не благодарите Вселенную за этот дар. Предлагаю вам поставить эксперимент: хотя бы один день просидеть, не вставая. Вы поймете, что попить воды, поесть, включить компьютер, взять книгу или теплую кофту, переодеться, погладить кота, открыть окошко, сходить в туалет, вымыть руки — абсолютно все превратится в проблему, которую не решить без посторонней помощи.
Моменты свободного передвижения (крайне редкие) бесценны для меня. Больно после возвращения снова обнаруживать себя калекой.
Думаю, когда был маленьким, пока мне не исполнилось лет семь или восемь, такое происходило чаще. Но те далекие путешествия остались в прошлом, исчезли из моей памяти. Помню лишь ощущение внутреннего могущества, щекочущее, странное чувство, будто я — волшебник, который до поры до времени скрывает от всех свою суперспособность.
По мере того как я рос, это ощущение пропадало.
Теперь мне семнадцать, и к сегодняшнему дню я помню два случая, когда путешествовал, выбравшись из тела. Третий произошел в «Бриллиантовом отеле», и о нем — чуть позже. Интересно, что в сознательном возрасте это всегда происходило со мной, когда я, высокопарно выражаясь, оказывался между жизнью и смертью.
Расскажу о тех случаях, это важно.
Мне было десять, когда я заболел двусторонней пневмонией. Мама всегда старается уберечь меня от простуды и сезонных инфекций, иммунитет мой оставляет желать лучшего, но тогда я все же заболел. Быстро поправиться не получилось, к ОРВИ присоединилось осложнение.
Как-то раз, на пике болезни, я заснул и, как мне показалось, проснулся среди ночи. Дальше я понял, что могу не лежать колодой, а откинуть тяжелое одеяло и встать.
На пол. Ногами!
Что я и сделал. А потом оглянулся и увидел в свете ночника себя самого, распластанного на кровати, жалкого. Глаза закрыты, кожа бледная, но щеки горят от жара, от высокой температуры. Согласен, сцена чуток киношная. Возможно, объясняется это тем, что снимавшие подобное в фильмах знали, как это происходит в действительности.
Я без сожаления оставил свое тело на кровати и пробежался по комнате. Вспорхнул под потолок, опустился снова на пол, вылетел в коридор.
Всего, что происходило, описать в деталях не смогу. Перескажу короткий эпизод, из которого вы поймете, что моя история — это не фантазия. А полный отчет (смешно смотрится канцеляризм, верно?) предоставить не то чтобы желания нет — возможность отсутствует! Пробудившись, я не в состоянии удержать в сознании свои передвижения, впечатления, полученную информацию. Обидно, разочаровывающе. Стараюсь не забыть, однако не получается. Проснуться — это как проветрить комнату: запахи улетучиваются, процесс неостановим.
Поэтому и о последнем своем путешествии, которое случилось только что, я расскажу немногое. Не помню, хотя точно знаю, что видел и осознал нечто крайне важное. То, что поможет…
Чему-то.
Или кому-то.
Однако вернемся в прошлое. Я вошел-влетел в гостиную. Помню раздвижные стеклянные двери, к которым снаружи прилипла тьма. Мама сидела в кресле и плакала, комкая в руках носовой платок, а рядом стоял доктор, который меня лечил в ту пору.
Важный, представительный: благородные седины, очки, кругленькое брюшко и округлые же щечки. Лицо скорбное, но ясно, что скорбь показная: положено стоять с такой миной, сообщая матери, что ее ребенок, возможно, не доживет до утра.
Я не слышал этих слов, но откуда-то знал, что за некоторое время до моего появления доктор их произнес. Мама с врачом не видели меня. Так хотелось обнять маму, успокоить, сказать, что все в порядке, но я понимал, это бесполезно, и не пытался дать знак, что нахожусь в комнате.
— Послушайте меня, прошу вас, — бархатистым голосом произнес доктор. — Постарайтесь смириться и осознать: уйти — наилучший выход для мальчика.
Мама медленно подняла голов и отняла руки от лица. Смотрела на врача, словно не веря, что вправду слышит его. Доктор не заметил выражения ее глаз и продолжал:
— Ведь это не жизнь, а сплошная мука. Подумайте, он не сможет выучиться, не создаст семью, не освоит профессию. Да что семья и профессия! Мальчик обречен на зависимое, унизительное существование. Он никогда не встанет на ноги, не произнесет ни слова, не…
— Давид, — негромко сказала мама.
Я подумал, не зовет ли она меня, но ошибся.
— Простите, как вы сказали?
— Моего сына зовут Давид. Вы никогда не называете Давида по имени, всегда только «он», «мальчик», «ваш сын». Как будто отказываете ему в праве на определение, не признаете личностью, подобной вам.
— Постойте, вы меня не поняли! Неверно истолковали…
— Так вот, доктор, у Давида есть имя, — не слушая его, продолжала мама. Она поднялась с кресла, больше не плача. Глаза ее сверкали. — А еще у него есть будущее. И надежда. И право на достойную жизнь.
Мама наступала на доктора, он пятился.
— Давид — личность. Он человек получше многих, и уж точно получше того болвана, который стоит сейчас передо мной и разглагольствует о том, о чем понятия не имеет.
— Что вы себе…
— Прочь из моего дома. И больше не приходите, мы не нуждаемся в ваших услугах! Я на пушечный выстрел не подпущу вас к моему ребенку.
Доктор, бормоча себе под нос, выкатился в прихожую.
— Давид выздоровеет! Он будет жить!
Мама кричала, и я понял, что не могу ее подвести. Я поправлюсь.
Больше ничего не помню. Но утром, когда я проснулся, мне было лучше, а мама сказала, что отныне меня будет лечить доктор Милетич. Прежнему доктору пришлось уволиться, потому что они с мамой по-разному смотрят на вопросы моего здоровья.
Как вы понимаете, я выздоровел. И с тех пор делал все, чтобы мама мной гордилась.
Второй случай произошел менее года назад. Я подавился, когда ел. Избавлю вас от стыдных и неаппетитных подробностей, просто поверьте: я задыхался и едва не умер. Сиделка, кормившая меня, растерялась, все могло кончиться плохо, не появись вовремя массажист, который случайно пришел раньше назначенного времени. Как выяснилось, перепутал часы.
Смерти удалось избежать, но из тела меня все же выбило. Вроде бы на короткое время, хотя мне показалось, что прошли не одна-две минуты, а около часа.
Ничего особенного в тот раз я не увидел, никаких разговоров не услышал. В сознание запало лишь ощущение, что мне случайно отрылось обстоятельство, о котором
