Качели Ангела - Елена Воздвиженская
В таких случаях понимаешь, что близким не до твоих расспросов, но оставаться в неведении было тяжело и я всё-же отправила ответное сообщение с текстом:
– Что случилось? Чем помочь?
Продолжать домашние дела я уже не могла, на душе была тревога и беспокойство. Хотелось верить, что на самом деле нет ничего страшного, ну может быть случился гипертонический криз, это серьёзно, да, но случается довольно часто в среднем возрасте. Мне было жутко при мысли, что произошло что-то действительно бесповоротное.
Я позвонила своей маме, но она тоже ничего не знала об этом. Что могла сделать я сейчас, как православная женщина? Конечно, молиться о моём дяде и его семье, что бы там ни было. Взяв в руки молитвослов, я встала перед иконами, и начала читать акафист. Перед моими глазами вставали образы из прошлого…
Вот мы на семейном празднике у бабули, она живёт в двухэтажном доме, где на каждом этаже по две квартиры, бабуля живёт на первом. Нас собралось несколько семей. Шумно, весело. Мне лет семь-восемь. Вдвоём с другой двоюродной сестрой мы убежали на второй этаж по деревянной лестнице и спрятались за перилами от дяди Володи. Он водит. Мы сидим и тихонько хихикаем, думая, что тут-то дядя нас наверняка не найдёт. Вдруг чьи-то руки хватают нас обоих за ноги и поднимают вверх тормашками! Мы визжим от страха и восторга одновременно. Дядя Володя! И как он успел подобраться к нам так незаметно? Мы хохочем и пытаемся вырваться, но дядька держит крепко. Наконец он осторожно опускает нас на пол и мы улепётываем со всех ног во двор, а дядя Володя догоняет нас…
Вот я пришла в гости к тёте и дяде. Мне тринадцать лет. Тётя Ирина пожарила нашу вятскую рыбу и теперь зовёт всех к столу. Я обожаю рыбу, ведь мой папа рыбак с детства. Но вот икру я терпеть не могу. Точнее сказать, меня тошнит от одного её вида, ведь я её даже не пробовала. Родители сколько не пытались не смогли меня заставить. И вот мы сидим за столом – тётя Ирина, дядя Володя, мои двоюродные братья Игорь и Артём и сестрёнка Оля – и кушаем рыбу.
Дядя Володя отложил мне, как гостье, самые вкусненькие поджаристые кусочки, а с краешку тарелки положил икру. Я вежливо отказываюсь от икры, но дядя что-то шутит, рассказывает какие-то истории и в это время поддевает на вилку кусочек икры и сам кладёт мне в рот. Я даже не успела сообразить, как это произошло. Жую, задержав дыхание, чтобы только не обидеть моих родных, но – о, чудо! Икра оказывается просто райски вкусна! С того дня я обожаю икру, а ведь могла бы так и профукать всю жизнь, морща носик. Спасибо, дядь!
Почему только тогда, когда приходит беда, ты начинаешь понимать сколько хорошего было у тебя связано с этим человеком? Почему только в эти минуты ты с ужасом осознаёшь, сколько потеряно времени в обидах или бытовой круговерти? Как жаль. Господи, помоги хоть сейчас, когда уже пол-жизни (а может и больше, кто знает?) прожито стать ближе друг другу, оставить все заморочки и просто жить. Жить, Господи.
Сестрёнка пишет, что папе стало плохо во сне, так, что они не сразу и поняли, что он не храпит во сне, а хрипит от отёка лёгких. А тётя в это время пекла на кухне его любимый торт к празднику. Вызвали скорую. Сначала увезли в нашу больницу, затем в другой город. Состояние тяжёлое. Кажется оторвался тромб. У дяди часто болели ноги.
Я больше не могу оставаться дома, собираю детей и мы идём в храм. Благо он у нас в десяти минутах ходьбы от дома, стоит только перейти оживлённый проспект.
И вот мы на дворе храма. Вечерняя служба уже началась. Возле крылечка прыгают воробьи. Вдоль дорожек растут декоративные деревца и кусты, ещё совсем по-летнему цветут цветы, ведь на дворе седьмое сентября. Кругом разлито благоухание – тут и аромат цветов, что начинают отдавать свою сладость на закате, и дым кадильниц, плывущий в распахнутые двери храма, и сырость вечерней росы, и лёгкий сентябрьский туман, и что-то ещё, неведомое, от чего щемит в груди и хочется плакать.
Я всю дорогу не перестаю думать и молиться о дяде, то и дело поглядывая на телефон, нет ли новостей. Заходя в храм, ставлю на беззвучный режим. И вот входим – а в храме темно. Лишь мерцает одинокая свеча чтеца посредине храма. То идёт чтение шестопсалмия. Моё сердце замирает от неясного предчувствия и того, что Господь даёт знак, ответ на мой самый главный сейчас вопрос – выкарабкается ли дядя? Мне всё кажется, что он справится, ведь он всегда такой юморист и оптимист, что всё обойдётся.
Но сейчас, я стою в погружённом во тьму храме и душа моя начинает плакать. Мне кажется, что не обойдётся. Почему? Мне подумалось, что это знак. Шестопсалмие представляет собой образ души, разлучённой с телом и пришедшей на Суд к Богу. Потому то и гасят свет и все лампады, только ты и Бог. Как мы знаем, после смерти у нас не будет помощников, но только наша душа – со своими грехами и добрыми делами – предстанет пред Богом и будет держать ответ.
Но вот закончено чтение шестопсалмия и зажжены свечи, лампады и верхний свет. Я хочу подойти к центральной иконе, что лежит на аналое. Её ещё называют праздничная. Осторожно, неслышно ступая, подхожу, ставлю свечу на подсвечник, осеняю себя крестным знамением и только хочу приложиться к иконе, как вдруг словно стрела пронзает меня – с иконы смотрит на меня Владимирский образ Божией Матери! Владимирский?!
Богородица, Матушка, что ты хочешь сказать мне? Неужели я всё правильно понимаю? Мы стоим с детьми всю службу до конца. Батюшка помазывает прихожан, мы прикладываемся к распятию и идём домой. Воздух свеж и прохладен. Всё так же благоухают кусты георгинов во дворе, трава сырая и капли росы падают на мои ноги, словно слёзы, о ком плачете вы цветы? О всех нас – грешных и заблудших, странниках на этой земле? С неба глядят на нас яркие звёзды, провожая до дома.
На следующий день дяди не стало.
Царствие Небесное тебе, раб Божий Владимир.
***
Через год у двоюродного брата Игоря родится третий сын и они назовут его в честь тебя – Вовкой.
Наши близкие приходят с нами попрощаться
Я много раз слышала истории о том, как после смерти близкого человека происходило такое, что они давали знаки нам, живым, посредством звонка или стука. Об одном таком случае из своей жизни я и хочу рассказать.
В мае 2013 года умер мой дедушка. Ему было восемьдесят три года. И скончался он тихо и мирно, угасая потихоньку в течении двух месяцев. Всё больше лежал, кушал очень мало. Под конец бывал сыт чашечкой киселя или парой ложек сметаны в день. Ухаживала за ним жена, моя бабушка. В тот день, когда дедули не стало, в квартире находились бабушка и мой дядя Вова, младший сын бабушки и дедушки.
Как говорят в народе «уже готовились», знали, что недолго. Дедушка в последние дни много спал, но просыпаясь, до конца был в ясном уме и разговаривал адекватно. За неделю до смерти он стал видеть умерших родственников, односельчан. Просыпался ночью и говорил бабушке:
– Валя, а что это у нас все вершинские ночуют?
Бабушка была родом из деревни Вершины.
– Что ты, – отвечала ему бабушка, – Мы с тобой одни, Саня.
– Да как же, вот же они все, спят на полу у нас.
И вот, в последний день, дедушке стало плохо. Он страдал много лет астмой. И тут начался очередной приступ, ингаляторы, которыми дед обычно пользовался, не помогли и бабушка вызвала скорую.
