Амулет мертвеца - Константин Чиганов
Ярла Гельви дурнем полоротым никто еще не смел называть — все ждали берега в бронях и шлемах, оружными. И со щитами наготове.
Из чащи с посвистом метнулись две стрелы, целили в кормщика, и тут Хельги не поспел. Одна стрела со стуком вошла в его желто-синий щит, а вторая уязвила Ольгера в плечо. И ведь нашла, подлая тварь, место у шеи, на ладонь бы выше, и конец, зажимай не зажимай яремную жилу, изойдешь рудой за пять вздохов.
Но добрая кольчуга все же помогла, отвела жало, рана осталась неглубока, наконечник только надсек плоть, не застряв. Ольгер сгоряча, ослепленный болью, схватил стрелу за древко, она преломилась в кулаке.
Викинги метнули десяток стрел в ответ, но на берегу только ветки закачались насмешливо.
— Табань! — крикнул ярл, — идем дальше, найдем, где берег хоть видно.
Никто не счел будто он струсил, все понимали, как легко их пострелять, вылезающих на берег, из чащи. А стрелки не косоглазые.
— Прости, Бьернссон! — Хельги плюнул с досады, зажал чистой тряпицей плечо побратиму, ткань набрякла кровью, но ясно было, заживет, рана уже прикрылась. Потом поднял с палубы стрелу. Чужая, темная с незнакомыми серыми перьями.
— Брось себя за хвост кусать, ты просто состарился, соленый пес! Щита не поднимешь!
Хельги покачал головой в клепаном шлеме с наносником, не принимая шутки.
— Отдай меня Ньерду, брат, без колдовства не обошлось. Смотри, не иначе, лебединые перья! Стрела-то заклятая.
Он еще раз плюнул на оперенье и помянул троллей.
— Может, сохранить ее?
— Что, пойдешь к финнам шамана искать? Расколдуй свою стрелку, сделай милость, чучело лесное… Выкинь! — Ольгер отмахнулся, занятый иными мыслями.
Лебединое перо… вот тебе и гейс. Что же ты, ведьма, не могла упредить прошлой ночью, когда снилась… Оле вспомнил сон — сам виноват, где там речи вести, сразу на нее набросился. Как в первую их ночь.
Что же, одноглазому, выходит, недолго дожидаться. Жаль, продления роду не вышло. Ну хоть память о себе надо оставить достойную.
А она-то как потом… упрямая как троллиха.
До Альдейгьюборга они так и не дошли. Встретились на узкой водной дороге с варяжской ладьей. Те сразу принялись за луки, потом за мечи.
Как возвращались потом, с заботливо укутанными в запасной парус телами на палубе драккара, как Хельги, раненый в руку и колено, проклинал себя, что не уберег, и все стучал кулаком по правилу, про то Ольгер не ведал. Лежал с прочими мертвецами. Лодью варяжскую утопили, порубив днище — для открытого моря она не годилась, да и людей на северном драконе осталось только-только довести его до родного берега.
Викингов, пирующих в Вальхалле, не принято встречать рыданиями и воплями. И к последнему путешествию их готовили молчком, укладывали на палубу хворост, рассадили мертвых, рядом поместили богатые дары, меха, одежду, горшки с добрым пивом и едой.
Ярл с ближними занял место на носу, и в ледяную руку его вложилимеч. А Ольгера усадили на корме, у правила. Кто же повесил ему на шею маленький кусок металла, похожий на топорик без топорища, опутанный красным шелковым шнурком? У кого из варягов тот амулет сорвали с крепкой шеи, может, снялис головой вместе?
А на черноволосую рабыню, стоявшую поодаль от всех и все смотревшую, как вдали огнем озаряется развернутый полосатый парус, на вид уже не более дубового листа, как дымная косица тянется оттуда, нет, никто не глядел, было еще о ком думать. Тем паче ни жалоб, ни рыданий от нее.
Вальхаллу он так и не увидел. Может, забыл, когда вернулся на этот свет. Впрочем, валькирии Ольгера тоже не встречали, он бы запомнил. Не заслужил? Или рассказы оказались баснями, ведь и Хель его не сцапала.
Он, пожалуй, не слишком удивился новойкак бы жизни. И новому телу, неутомимому и сильному настолько, что ни броня, ни теплые сапоги на меху не мешали плыть. Плата за пропавшее дыхание и стук сердца… Не до того было.
Он выбрался на берег, когда стемнело. Не отжав тяжелую, ледяную одежду, не боясь замерзнуть, побежал к своему бывшему жилищу. Луна единственным прижмуренным оком глядела из черноты. Одноглазый, видишь ли меня теперь? — взмолился Оле, дай успеть!
Слух и зрение обострились нечеловечески. И когда он подбежал к тяжелой двери, уже знал — там пусто. На досках нацарапана руна «альгиз» — перевернутая. Ведьма знала и руны.
Куда она пошла? Куда… едва уловимое тепло, с запахом ее волос. Ольгер, или кем он теперь стал, припал на четвереньки, страшный, бледный и мокрый, без шапки, со спутанными космами и подгорелой бородой.
Кольчуга помешала, и он содрал тяжелый доспех на бегу, даже не замедляясь. С глухим звяком стальная рубаха полетела в темноту.
Быстрее!
Хвала Фрейе, теперь он понял, куда она шла. И зачем.
Обрыв, где он сидел мальчишкой. Мечтал как Волюнд, изладить крылья, улететь от дразнящих великанов-братьев. За море. Где ждет королевна на высоком престоле. Знал бы, как будет тосковать, когда наглых и грубых недругов не станет. А теперь сага выходит иная, из тех, что слагают недобрые скальды накануне Самайна.
Его новые ноги не подвели. Сайха еще стояла там, с распущенными волосами, сливающимися с ночью. Ведьма. Его ведьма. Черная пустыня моря расстилалась под ее ногами. Должно быть, ветер совсем ее заледенил, но этого Ольгер ощутить не мог.
Он двигался почти беззвучно. И быстро, нечеловечески быстро.
Но все же опоздал.
Она раскинула руки и шагнула в пустоту.
Чтобы закричать от боли, когда жестокая рука вцепилась в волосы и рванула назад, к жизни.
Она упала на твердое и холодное — чью-то грудь. А потом та же сила вздернула в воздух и родные, но такие ледяные руки облапили, не давая шелохнуться.
Сайха даже не испугалась. Только черные глаза заблестели, Оле видел. Его-то, и так соколиные, глаза кормщика теперь почти не замечали темноту.
— Ты пришел забрать в царство мертвых? Я готова. Только с тобой.
— Обойдешься. Да меня самого-то, похоже, туда не взяли. Послушай.
Он приложил ее теплую, несмотря на холод, крепкую ладонь к своей молчащей груди. Над обрывом завыл северный ветер, донося отголоски жалоб Фенрира. Она погладила не живое и не мертвое тело в вырезе рубахи.
— Вот, такой я теперь. Сам не знаю, как. Твоим колдовством, не иначе.
— Да если бы я могла… — Сайха всхлипнула, и Оле понял, ведьма
