Шесть баллов по Рихтеру - Екатерина Алексеевна Каретникова
Я почти добежала до спасительного укрытия, но нога вдруг соскользнула с асфальта и попала в яму, которую я и не заметила. Не заметила раньше, а теперь пыталась вырваться из нее и ругалась всеми известными мне ругательствами на всех языках всех миров. Впрочем, их было совсем не так много, как могло бы показаться.
Дождь становился все сильнее. У меня промокла спина и волосы. Мне было страшно, но с каждой минутой страх отступал, потому что раз до сих пор я осталась здесь, значит, скорее всего, останусь и дальше. Иначе бы уже унесло. Наверное или даже наверняка.
– Ну ты орешь!
Голос Вика прозвучал за спиной, насмешливый, но будто бы и радостный.
– А что мне делать? – огрызнулась я, показывая застрявшую ногу.
– Н-да, – вздохнул Вик и открыл надо мной зонтик.
Почему-то зонт не только спас от холодных капель, но я перестала чувствовать и ветер. И вообще, мне стало тепло, словно прямо на улице кто-то включил обогреватель.
Я подняла голову, чтобы выяснить, что происходит, но увидела только купол зонта. Впрочем, он тысячу раз стоил того, чтобы на него посмотреть. На черном бархатном фоне в немом поклоне надо мной чуть согнулись фигуры звездочетов в высоких колпаках и русалок с серебристыми хвостами. Они были похожи друг на друга как близкие родственники и в то же время отличались так, что перепутать одного звездочета с другим или одну русалку с соседкой было невозможно. У каждого из них было свое выражение лица – смеющееся, грозное, плачущее, отрешенное. Но каждый и каждая из них, не отрываясь, смотрели на меня.
– Какой странный зонт, – сказала я, оборачиваясь на Вика.
Вик стоял в плаще с островерхим капюшоном, и капли дождя текли по капюшону и дальше, вниз, оставляя темные неровные полосы. А зонт он держал в сильно вытянутой руке, словно боялся ко мне приблизиться на лишний сантиметр.
– Это тебе передал Рихтер, – ответил Вик.
– Как? – подскочила я.
В прямом смысле подскочила и вытащила ногу из ямы. Только обувь чуть поцарапалась.
– Ты видел Рихтера? Ты его видел, а я как дура сидела в парке? И мокла под дождем? И торчала тут с ногой в яме?
Мне хотелось стукнуть Вика или, по крайней мере, ругаться всеми известными словами уже не в пустоту, а на него.
– Так получилось, мы кое-чем с ним обменялись, – уклончиво ответил он. – Я случайно попал в гримерку. И рассказал ему про тебя.
– И что? – чувствуя, что сейчас сяду на асфальт, спросила я. – Что он тебе сказал?
– Просил подержать над тобой зонт. Чтобы ты точно не смылась до конца концерта.
– Я сейчас так смоюсь! – начала было я, чувствуя, как бешено начинает биться кровь в висках.
Начала и замолчала.
Из главного подъезда концертного зала вышел Рихтер. Один. Вышел и опустил взгляд.
Рихтер шел мне навстречу, но смотрел себе под ноги, как будто там было что-то важное. Такое, что нельзя не разглядывать. А меня как раз можно. Ничего интересного. Он же сам от меня ушел. Сам. А я понеслась за ним через пространство и время. А может, через время и пространство. Кто его знает, что там было важнее, что на первом месте, а что на втором. С этими местами часто ничего не поймешь. Это в моей жизни на первом месте всегда был Рихтер. А в его, понятное дело, что не я. Иначе бы он остался.
Мне казалось, что эти секунды, пока нас разделяло какое-то расстояние, будут длиться вечно. И он никогда до меня не дойдет. Он не дойдет, а я буду стоять и ждать. И умирать от страха, что он пройдет мимо. Хотя как уж – пройдет? Ему же Вик все рассказал. Вик рассказал, а он передал мне зонтик. Я еще раз взглянула на звездочетов и русалок. Так вот ты какое – счастье.
Русалки улыбались настороженно, почти как я. Звездочеты опустили глаза, почти как Рихтер.
Что-то будет, что-то будет – выстукивали их сердца. А может, и не сердца вовсе. Может, кровь у меня в висках. Откуда взяться бьющимся сердцам у нарисованных фигур? А я еще была живой. Вроде бы.
Он подошел так близко, что я почувствовала запах его шампуня. И чего-то еще – горьковатого, терпкого, проникающего насквозь.
– Ангелина, ты не любишь обниматься, – сказал он, – но сегодня придется потерпеть.
Я хотела возмутиться, что за ерунду он придумывает, но через мгновенье оказалось, что я крепко прижата носом к его рубашке. И почему-то мне совсем расхотелось говорить.
Я думала, что увижу его и умру. Сначала. Потом я решила, что не увижу и умру. Был еще промежуточный вариант, несчастный и пораженческий, о котором не хотелось сейчас вспоминать. Но он, конечно, тоже вспомнился: не увижу и не умру.
А получилось так. Увидела. Осталась живой. И даже, кажется, успела услышать, как бьется его сердце. Что-то быстро оно билось. Да и мое тоже. Но это были их дела, сердечные, а не наши.
А мы ушли из времени и из пространства, или время и пространство ушли из нас.
* * *
Нас как будто накрыло волной и несло неизвестно куда, но мне было почти хорошо, а как было ему, я не знала. И чтобы заглушить тревогу, говорила без конца.
– Когда я говорю мальчишкам «нет», они почему-то предпочитают этого не слышать.
– А ты точно говоришь «нет»?
– Точнее некуда. Но это не самое плохое. Самое плохое, что, когда я пытаюсь сказать «да» тому единственному человеку, которого люблю, он тоже не слышит.
– Может, ты тихо говоришь?
– Или на другом языке, да? На женском. Взрыв эмоций и никакой логики – пойми тут, что имелось в виду.
– Я бы понял.
«Когда? – подумала я. – Когда уже это произойдет? Когда ты поймешь без всяких „бы“? Или не надо? Или все и так хорошо? Вот ты, вот я. Вот мы разговариваем. Час, два, три. Чего мне еще? А то вдруг все кончится, и мне останется только – даже не знаю что. Ничего хорошего».
И я решила, что могу сделать только одно – сменить тему.
– Это правда, что со временем желания меняются. Сначала я хотела, чтоб ты меня увидел в том платье. Потом хотела, чтоб ты меня увидел…
– Без того платья? – как будто испуганно перебил он.
Я кивнула.
– Как же я тебя ненавижу, – сказала и улыбнулась.
Он посмотрел странно.
– В смысле, тьфу – люблю, – быстро поправилась
