Олег Мизгулин - Морок
Наконец, с вежливой улыбкой, выслушав очередное Люсино «ни о чём», Вадим трубным голосом объявил, словно отрезая за собой пути:
— Я готов! — Он проглотил обращение, так как обращался на текущий момент не совсем к Люсе. — Я готов идти, учиться, знать… Надеюсь, с тобой не получится как с Олегом?
Он не получил ожидаемого эффекта. Люся не потемнела глазами, не подтянула сурово мускулы на лице. Она спокойно кивнула, но ответ выдала обратный:
— Получится, Вадим! Так же как с Олегом… Даже пробовать не стоит, опять психовать начнёшь…
— Ну почему? — Изумился Вадим. — Чем я рылом не такой? Почему меня бортуют то и дело?
— Не знаю, Вадим. — Люся горестно вздохнула. — Могу только подозревать, что причина кроется в твоём разобщении с глубиной. Вы дистанцировались и это…
— Погоди, Людмила! — Прервал её Зорин. — Ведь Олег, он тоже… Не шагнул навстречу своей глубине. И что? Тем не менее, он видел всюду проходы.
— Олег поступил как царь Соломон. Он не шагнул, но и не отринул возможности шагнуть в ближайшем будущем. Тогда как ты, Вадим, полностью и с категоричностью попятился от предложения. Видимо теша надежду выскочить из безнадёги своими силами. В итоге: Олег видит, ты не видишь. Он защищён, а ты бессилен перед высасывающим паразитом. Да ещё сам своей тревогой подталкиваешь свой внутренний корень в силки критплиезмы. У вас разобщенность, Вадим! В этом твоя ошибка и трагедия. Я… мне велено передать, чтоб ты искал сам. Свой проход… Свою дверь. Сказали, что у тебя есть свой индивидуальный путь. Своё предопределение. Ещё сказали, что твой потенциал превышает все наши. И если ты возьмёшься, возьмёшься с усердием.
— Послушай, мне эта льстивая припарка, как слону на толстую жопу. — Вадим взъярился как никогда. — Что мне до потенциалов, когда я не вижу того, что видите вы! В кои-то веки я собрался попутешествовать в запредельях неведомого, а мне тут накручивают сложности! Как я найду дверь, проход, когда я не вижу ни хрена! Научи меня, если можешь!
Люся беспомощно развела руками.
— Прости, Вадим. Я бы с радостью, но… Я так думаю: тебе поможет твой… Сама я не знаю как…
— Попытка не пытка, как говорил Сталин. Берёмся за руки и проходим! Как тогда, помнишь? Тогда прошли, пройдём и сейчас!
Люся помотала головой.
— Тогда — не сейчас… Я могу, конечно, попытаться, но… Ты будешь крайне разозлен.
Вадим импульсивно вскочил. Совершенно необузданно начал ходить, пританцовывать и хлопать себя по ляжке. Слова плохие рвущиеся он ещё мог удержать, но тело бунтовало всерьёз. Нервы, нервы… Вот так из флегматиков перерастают в беспокойных сангвиников.
— Ну и что мне прикажешь делать?! — Заорал он. — Накармливать эту… вашу… крипли губку? Индивидуальный путь. Где он этот путь?! Вы такие молодцы! Красавцы! Без зазрения совести разбежались по своим берлогам. Хорошо вам, да? А я как мышь в сметане барахтаться должен?! Путешественники-аномальщики! Охотники за черными дырами! Любители острых…
— Прекрати нытьё!!! — Стеганул его жёсткий металл голоса. Аж подкосил в коленях. Зорина передёрнуло, как плетью перетянули. На него глядели глаза-колодцы.
— Ты сам выбрал путь последнего, и никто не обещал, что он будет лёгким! — Нео-Люся встала с величественной осанкой королевы, подошла мягкой поступью к Вадиму. — Трясти меня не надо! Не имеет смысла! Сейчас я уйду, но перед этим скажу. Ты найдёшь проход! Тебе поможет твоё подсознание. Это раз! Не задерживайся на преломлении до темна, будет трудно бороться с паразитом. Это два! И ещё, Вадим… Холм отпускает одиночек. Но отпускает лишь тех, у кого серьёзно повреждена психика. Очень хотелось бы, чтоб ты успел заскочить в игольное ушко, прежде чем критплиезма съест твой разум.
— Мне бы тоже хотелось. — Сказал Зорин и поразился, какой невыразительно тусклый и слабый у него голос относительно Люси, пусть даже и не совсем Люси.
Девушка коснулась его руки и Зорин ощутил небывалый холод её пальцев.
— Это три. Удачи тебе, Вадим и до встречи в иных измерениях! Это четыре… Прощай!
Она развернулась и пошла не оборачиваясь к кривой березе. Вадим молча, словно погруженный в транс, глядел ей вслед. У берёзы она обернулась.
— Ищи упрямую дверь! Это твоя лазейка…
Она пропала, но голос её, будто усиленный микрофоном, отдавался многократно в голове:
ИЩИ УПРЯМУЮ ДВЕРЬ
ДВЕРЬ… ДВЕРЬ
УПРЯМУЮ…
ДВЕРЬ
ИЩИ УПРЯМУЮ ДВЕРЬ
Он долго так стоял, ошарашенный необъяснимым чувством пустоты, вакуума. Затем краски бытия вернулись к нему, но не принесли облегчения. Апатию сменило чувство одиночества и брошенности. Ещё недавно коллектив был в полной обойме, в общей спайке: шутил, смеялся, беспокоился, строил планы… Ваня, Олег, Наташа, Люся… Живые, не без страха ребята. Восторженно перешёптывались, переживали и жались к его твёрдому локтю. Только локоть у него оказался совсем не твёрд, воля картонная, а мужество чересчур осторожное. Он упустил момент, когда их стали выщелкивать, как шары по лузам. Одного за другим, а он… Бессильно метался как заяц. Очень точное определение! Загнанный отчаявшийся заяц.
В висках покалывало. Вадим опустился на корточки, чтобы как-то выровнять давление, отгородиться, пусть ненадолго, незримой стеной от происходящего кошмара. Он сделал два протяжных вдоха-выдоха, задержал едва дыхание, отпустил. Снова вдохнул в полные лёгкие, выдохнул… Кончики указательных пальцев больно массировали височные доли. Ничего-о! Жив ещё курилка, поборемся… Ребята пристроены, а он перебедует, порожняк всё это! На войне убивали, вот где было страшно, а тут… Всего лишь играются с его мозгами.
Он пружинисто вскочил на ноги, лихо крутанув ремень по оси плеча, с тем, чтобы выловить ружьё в наизготовку. Попартизаним…
Тайга не ведала давления извне. Тайга жила своей вечёркой, в час, когда солнце лениво примеряется опустить своё рыжее брюшко на самые рослые кроны. Птицы, сотни тысяч стрекочущих кузнечиков торопились выложить последние предзакатные рулады. Шёл седьмой час уходящего дня. До сумерек оставалось чуть больше двух часов, и если ночь активирует всякую дрянь, следовало б поторопиться…
Удивительное дело, Вадим стал спокоен, хладен и даже приторможен. Тоска, поначалу терзавшая, притупилась до абсолютного пофигизма. Он принял умом и принял сердцем новоявленный расклад. А расклад выглядел незатейливо просто: молодёжь тусит в параллелях, а он, старый, подзадержался малость, хотя тоже вот-вот уйдёт. Как и следует уходить капитану… Сравнение с тонущим кораблём было не совсем удачным. Там всё-таки гибель, а здесь… Впрочем, и здесь тоже была гибель, только умственная. И он, как истый рулевой принимает удар Преломления на себя, прикрывая безопасный переход ребят на ту сторону речки. Гротеск, конечно, он слишком комичен и неуклюж в роли прикрывающего огнём. Будь это на передовой, там да… Без затей, видно, кто где и что как. Как на ладони. И опыт в руки… А тут ералаш неземной. Весь его боевой опыт козе в трещину! Ладно… Если отключить самокритику: он, действительно, последний. И за его уходом будет поставлена точка. Вопрос: будет ли точка с продолжением? Без вариантов, да! А по-другому упадничество и отчаяние. По-другому нельзя! Он выучиться на все шесть с половиной биков и вернёт и себя и ребят домой.
Между этими мыслями, Вадим деловито обыденно разогрел на огне приличную полоску мяса от оленьей ляжки. Холодным он не ел даже завяленный продукт, а слегка обновленная языком костра корочка засушенной оленины, вкусно и мягко хрустела на зубах. Вялянины оставалось много, и она оставалась в этом мире со всеми мешками, палатками, посудой, инструментами… Дождутся ли их баулы ихнего возвращения? Вопрос без ответа. А трактовка вопроса рождает другой: а вернутся ли они к своим баулам? Пожалуй, не стоит о грустном… В планы Вадима входило: хорошо покушать, а потом целенаправленно прогуливаться по территории Холма в пределах сейсмически неспокойных акров земли. Причём не просто прогуливаться, а буквально носом землю рыть. Просматривать внимательнейшим образом зоны кустов, полян, отдельных деревьев на предмет появления аномальных искривлений, то бишь на предмет «прохода». Его индивидуального «прохода». Почему его обозвали упрямым, Вадим не мог взять в толк. Вероятно, потому, что этот проход упрямо не хотел появляться. Других версий просто не существовало. Справедливости ради, стоит заметить, что упрямым тут было всё, что имело наглость идти против воли Вадима. Холм-эскалатор — порождение сна; часовня невесть кем придуманная и ставшая проклятием Места; бунтующее время, призванное спровадить Всех и оставить его Одного. И наконец, завершал всю эту цепь несносный «проход», окошко в Тонкое измерение, которое Вадим жаждал увидеть, но в силу разобщенности со своим сумраком, увидеть не имел способности. ТЕБЕ ПОМОЖЕТ ТВОЁ ПОДСОЗНАНИЕ. Слова Люсиной изнанки Зорин помнил и питал надежду на пророческое их значение. Поэтому места для обследований он наметил территорию от их пристанища: место Кривой берёзы, как он окрестил; и дюйм за дюймом, пядь за пядью под сканирование отводилась тропинка до часовни. Или до места, где появляется часовня. Затем повышенное внимание самой поляне. Вот там, скорей всего, точно… Рассадник патологических провалов. Но лучше по порядку…
