Светлана Беллас - Плата за любовь
И вот! Передо мной глаза мужчины, влюбленного, понимающего. И им оказался не кто-то, а сам Вице — Губернатор. Это меня воскресило. Я понимала, что меня любят, и не требуют от меня ничего взамен. Это сделало меня уверенной.
Однако мытарства продолжались. Мужские глаза меня, простаки поедали.
А, рядом, глаза Олега Достоевского, ищущие взглядом меня, что так глубоко заглянули в мой — внутренний мир.
Завязалась взаимная зависимость, маленькая тайная связь. Маленький секрет.
Я, где-то, как-то разрешила одаривать себя знаками внимания, на роман, впрочем, не соглашалась. Претензии Вице — Губернатора, были слишком наглядны, особое внимание, трогательное общение. За спиной слухи, сплетни.
Тот желал бы бросить к моим ногам — все, он не хотел прятать свои чувства ко мне, даже ценой развода с женой.
Я, же прячась от его интереса ко мне, отдаляла дни встреч. Таким образом, понимая, что не смогу быть содержанкой, а дружеское участие, уже исчерпало себя. Никто не знал, чего стоило мне отказывать.
Я отказывала и не однажды. Олег Достоевский писал СМС, письма на эмейл, организовывал вечера памяти Фадеева, на которых я была обязана быть. Я, же боясь обидеть, ссылалась на занятость, даже порой на свое нездоровье, отказывалась от навязанных, обязательных встреч. Не выдержав переехала в Москву.
Там я почувствовала себя в безопасности. По словам отца, Олег Достоевский сходил, буквально, с ума, хотя тщательно скрывал, боясь огласки. Был такой гомон в его окружении. Но репутация Вице — Губернатора, прежде всего, впереди выборы.
Все, же порой, по ночам тот писал мне нежные, даже лирические письма, заполняя во мне пустоту, отсутствием Фадеева, считая себя моим близким человеком.
В письмах, частенько вспоминал о Фадееве с теплотой и грустью. Ведь, он, как Вице — Губернатор, не давил на него со стороны. Давал возможность, разобраться самому в себе. И это было оправдано в моих глазах, я о Фадееве думала и лила по поводу и без повода, горькие слёзы.
Достоевский вспоминал того в 90-х, знакомство с ним, столь молодым неугомонным, амбициозным человеком новой формации. Фадеев ослеплял всех своим авангардным имиджем, наполняя город духом новшества, романтикой.
Скорее — всего, я ему во многом напоминала Фадеева в молодости. Это и притягивало: МОЛОДОСТЬ, живой задор! Как он отмечал, во мне все настоящее! Я в его глазах не была куклой из папье-маше, да и как личность, перед ним не угодничала. Он меня прощал за всё, хотя, на людях выказывал подчас и гнев.
Для него — я была ярче, чем покойный Фадеев. Он подчеркивал тот факт, что получил в подарок ВТОРУЮ МОЛОДОСТЬ!
Во мне он находил — духовность, силу натуры, столь юной художницы. Он, как бы оправдывал себя, свою вольность влюбиться в столь преклонном возрасте, но как показало время: никто не застрахован от чувств — ЛЮБВИ.
Мы чувствовали и дорожили взаимным благородством нашей не гласной тройки. Он, Олег Достоевский, я и тень Николая Фадеева. Между нами был не сговорённый СОЮЗ: Ума-гармонии, любви, достоинства!
Несколько дней он писал, чуть, ли не оды, в них, я, как избранная: самая красивая и недотрога.
Прочтя письма, улыбаясь, понимала, что есть те люди, кому я, ещё — дорога.
В последующем, согласилась на встречу, прийти на его юбилей, 60-летие. Я была первая в списке приглашенных гостей.
Представ перед ним в своем лучшем платье, сознавая, что одежда должна соответствовать — тому уровню, к которому стремишься, сделав все возможное, чтобы не потерять интерес Вице — Губернатора, ведь, он — единственный прочел мою душу, увидел во мне бриллиант женщины, который некоторым до сих пор виделся стеклом. Я должна была по-прежнему, прежде — всего его, а потом бомонд и городской свет, собой удивлять, интриговать поражать. Иначе, была бы ими, же освистанной, сбитой с ног. В той разношерстной толпе осталась бы без собственного лица.
На праздновании юбилея, стоя перед ним, за его спиной слышала шепот, что он меня, гордячку, тащит наверх. Олег Достоевский, не замечая, не слыша всего этого, был счастлив. В разгар празднования появился Толя Мур. Он прилюдно вымаливал моё прощение, стоя передо мной на коленях. Пугаясь реакции присутствующих, простила.
Чтобы выйти из квадрата ФАДЕЕВ, ОЛЕГ ДОСТОЕВСКИЙ, Я, ТОЛЯ МУР, заново начать новую жизнь, решительно дала согласие Толе, уехать с ним во Францию. Оставляя этим всех в замешательстве.
Олег Достоевский, оценивая ситуацию долгим взглядом, кивком головы отпустил меня, навсегда, из своей жизни. На следующее утро все рухнуло, Толя Мур уехал, но не со мной. В жизни образовался вакуум, окутанный сетью одиночества, сплетением неудач. Я считала, что это был бумеранг.
Поток лиц, в них терялось моё я, а любви, как таковой и не было. Где, же она любовь?!
…День пролетел в мгновение ока, быстро и незаметно. Ожидание ночи было утомительным, единственное приятное обстоятельство, это окружение Олби, тот не давал покоя, донимал своими играми, хоть это немного отвлекало от мыслей: Где сейчас Лев?
Я постоянно вертелась у окна, ожидая, что вот— вот он войдет, но его не было. Чтобы как-то уйти от конфликта сама с собой, стали жарить блинчики с мясом, Олби лежал в ногах, предвкушая поздний ужин, иногда кряхтя, ворочаясь, тяжело вздыхая. Но Льва все не было. На нервах наложив на тарелку блинчиков, стала с большим аппетитом их поглощать, это было настоящее обжорство. Олби смотрел в мою сторону, наверняка боясь, что я доберусь и до его ужина, он в спешке ел, заглатывая, не дружелюбно рыча, когда я протягивала руку к его миске. — Вот, дурашка! Я-то, ведь делилась с ним своей порцией. От него веяло детством, счастьем. Вдруг, я как-то насторожилась, посмотрев назад, прокручивая свое детство, дрожь пробежала по спине, начал свербеть мозжечок вопрос: А была, ли я счастлива в своем детстве?
* * *Родной город, Псков, каких-то несколько лет назад. Тогда, кажется все ушли в торговлю, это была единственная возможность заработать, прокормить семью. Вся интеллигенция ушла на рынок. Культурная жизнь в городе была на ноле. Театр стоял отдаленно от городской жизни в тени прошлого. Премьер было мало, если вообще их не было. Труппа театра была в бездействии. Моя мать, чтобы, как-то дать мне «счастливое детство» занималась мелким бизнесом, а проще, торговлей в закрытой палатке на рынке. Я после уроков бегала к ней.
Помнится, была весна, последние школьные дни. Я забежала к матери, чтобы похвалиться о том, что контрольные в прошлом, оценки отличные, что, в общем, я у нее умница.
Вбежав с этой радостью к ней в палатку, держа в руке беляш, начала тараторить о своих достижениях в школе.
Как сейчас помню, на мне была яркая маячка, школьная форма тогда не приветствовалась, ходили в школу в стиле диско. Расхаживая внутри палатки, рассматривая новый товар на вешалках, глотая беляш, бубнила себе под нос, — Мам, классное платье, мне такое возьми под запись… Супер, правда!? Можно, я примерю? Тыча замусоленным пальцем, указывая на него, невнятно бормотало, — Ведь скоро лето. Мать резко оборвала, выкрикивая, — Ну вот, еще, так я с тобой заработаю…
Давай, заканчивай просмотр и домой!.. Я перебирала грязной рукой товар, та срываясь, рявкнула, — И прошу! Не трогай здесь ничего своими грязными руками. К палатке стали подходить люди. Мать глядя в их сторону, прошипела, — Давай, давай, скоренько шагай домой!
Толпа из трех человек вошла в палатку, моя мамочка, сама любезность, стала им заискивающе улыбаться, тогда, как меня гнала прочь.
При этом умудрялась, цедя сквозь зубы, нашептывать, — Не мозоль глаза! Всех покупателей разгонишь. И так с утра не копья в кошельке. А нам еще и есть что-то надо с тобой и твоим гением папочкой. Подтолкнув меня шлепком под зад, выпроводила. Мило глядя на покупателей, уже мне в след произнесла, — Иди, готовься к экзаменам! Первое и второе на плите! Бананчики съесть не забудь! Для роста и памяти!
У палатки стоял Алешка, мой парень, если можно было так назвать, ведь нам было-то по 13 лет. Он после уроков ходил за мной хвостом, носил мой ранец до самого подъезда.
Мать отметила взглядом сквозь вошедших покупателей, его присутствие рядом со мной. Мы с ним стоя у палатки весело смеялись над рассказанным им анекдотом. Мать выкрикнула, — Явился, наш гвоздь программы! Не запылился в пути! Ординарец! Ядерный взрыв, на мою голову… Зло глядя на меня, я это почувствовав спиной, повернулась, улыбнувшись, радостно крикнула, — Есть, товарищ Генерал! Идем домой! Махнув рукой, как всегда, уже на ходу, ей бросила, — Чао — какао! Ссори!..
Покупательницы недовольно глядели нам в след. Мать стараясь, как-то оправдать моё поведение и подчеркнуть свое недопонимание, развела руками, — Молодежь!.. Жестом руки вперед, предложила посмотреть новый товар, те с кислыми лицами стали щупать руками.
