Крушение "Борта № 84" - Александр Зубенко
Направившись к игрокам, Семен напомнил напоследок:
— Не забудь. Завтра вертолет. Всем в отпуск. И тебе тоже надо развеяться.
— Уже полтора года на буровой, — кивнула в согласии баба Маша.
Вадим Андреевич Строев остался один за столом. Как, впрочем, того и хотел.
Полгода назад до него дошла весть, что супруга обзавелась любовником. С тех пор и мучал себя. Работал в остервенении. Смена за сменой. Спал без сна. Питался без аппетита. Смотрел на полярную ночь без желания жизни. Ел оленину без вкуса. Полгода прошли незаметно — в работе, снегах, на лютом морозе. Спасал спирт.
И теперь вот, лететь. Куда? Как можно назвать теперь домом, когда-то бывшее уютное гнездышко? Дети разъехались. Жена в объятьях другого — смазливого типа.
Опрокинул стакан. Мутными глазами обвел зал. С пылу-морозу в столовую ввалился нефтяник. Отряхнул снег.
— Глашка! Спирту стакан! Задолбало это полярное сияние, глаз режет!
— Подсаживайся, Петруха! — гаркнул Валька. — Что ставишь на кон?
— Ползарплаты. Только, чур — преферанс.
Закипела игра.
Вадим встал, покачиваясь. Хлопнул деньгами по столу. Баба Маша учтиво проводила к двери.
— Сам дойдешь, Андреич? — спохватился молодой Валька.
— Не ребенок, — буркнул бригадир. — До общаги по морозу — как раз просвежусь.
Обернулся. Слеза скатилась из глаз. Лучшие ребята в его бурильной смене. Сколько пережил с ними — сколько работал! И теперь расставаться. Возможно, надолго. Гриша, парень из Тулы, накопив полярных надбавок, вернется к семье. Семена ждет заграница — он лучший бурильщик. Валька скоро женится — ждет в Уренгое невеста. И Петруха парень, что надо. Хоть без семьи, холостяк, но строит дом в Подмосковье.
А что он? Что бригадир? Уже без угла, без детей, без любимой жены.
— Завтра всем быть гото… — икнул. — Готовыми к вылету. Вещи собраны, вахта сдана. В десять утра на взлет… на взлетной площадке.
И вышел в снежный мороз. В зал ворвались клубы пара. Дохнуло вечными льдами.
— Пулька! — заорал в восторге Петруха. — Гони сумму, проходимец.
Валька напыжился.
Игра шла по-крупному. В столовую завалилась ночная смена. На ужин. Восемь полярников шумно приветствовали игравших отпускников.
Назавтра команде Строева предстоял вылет. Покинуть мерзлую тундру. Домой! Только домой!
* * *
…И вот ЭТО случилось.
Вертолет с бортовым номером «84» падал уже восемь секунд. Его несло к земле, крутя в вихрях турбулентности. Корпус трещал по швам. Рвались лопасти винтов. Ломалась хвостовая балка. Ветер свистел, врываясь в пробоины. Машина разваливалась на части.
— О, мать твою в душу! — орал Поздняков. Он же Степан. Примкнул к сменной вахте за час до вылета. Тело его кувыркалось сейчас в углу между сиденьями. Несло мощным потоком к рваной дыре фюзеляжа.
Кроме Вадима Строева, Гриши, Петрухи, Семена и Вальки, он был единственным не из их смены. Командир экипажа был мертв уже на третьей секунде крушения. Два смежных пилота рвали на себе летные куртки, пытаясь отцепиться от кресел, запутавшись в ремнях безопасности.
Ревело! Свистело! Гудело! Стонало!
Борт вертолета бросало в стороны. Огромные зигзаги полыхающих струй пробивали насквозь обшивку корпуса. Один, особенно сильный разряд, взорвавшись пламенным шаром разделил надвое салон. Теперь к земле неслись две половины винтокрылой машины.
Секунда…
УДАР!
Еще УДАР!
Вадима накрыла волна оглушительного взрыва: БА-ААМ! — где-то в соседних сугробах взорвались топливные баки. Потом полыхнуло сиянием. Огненный смерч пронесся среди чахлой растительности. Полярная ночь озарилась как днем. Треск и грохот сменился рокотавшим в агонии мотором. Кабина уткнулась носом в снег. Двое пилотов сгорели заживо. Командир экипажа превратился в один сплошной пылающий факел.
— А-а-а… — орал в дикости Валька.
Еще шесть с половиной минут все горело, трещало, корежилось, плавилось. Шасси вертолета источали удушающий дым. Сугробы вечной мерзлоты в зоне падения потекли от жара ручьями. Попадая под исковерканный хлам фюзеляжа, они шипели.
Шесть с половиной минут длился полыхающий ад. Шесть с половиной минут утихали разряды, носились шаровидные молнии, гремели взрывами остатки горючего. На пять сотен метров в диаметре были выжжены все деревца. В снегу обугливались тушки сонных леммингов. Запах горелого мяса достигал дальних сугробов. К нему примешивался и сладковатый смрад — это горели пилоты. Скручиваясь в полыхающие стручки, они постепенно опадали на пол кабины.
— Кто-нибудь… — доносился хрип ниоткуда. — Вытащите их, бедолаг. Я не могу на это… на это смотреть.
Кругом из мерзлой земли доносились стоны, сипение.
— Петруха! — закашлялся голос, — кхры-ы… Ты жив?
Взвился в небо огненный вихрь — взорвался резервный бак топлива. Пылающий протуберанец прочертил прощальным зигзагом путь к сверкающим звездам.
ГРА-ААХХХ!
…И все стихло.
Шасси продолжали крутиться, источая черные клубы едкого дыма. Слезились глаза. Удушливый кашель рвал глотки. Обожженные гортани хрипели. Это была катастрофа!
Открыв обожженные веки, Строев высвободил руку из-под остывающей развороченной балки. Саднило плечо. Разодранная в кровь нога холодела на морозе. Обвел взглядом разруху. Пожар продолжал гореть на разных участках. Фрагменты расплавленного корпуса разбросало в разные стороны. Угольки искр снопами врывались в черное полярное небо. Бескрайняя ночь в снегах тундры — вот что ожидало бурильщиков.
— Кто жив… откликнитесь! — попытался крикнуть Вадим. Из гортани вырвался удушающий кашель. Подкатила волной тошнота. В руках и ногах, онемевших после удара о землю, постепенно начинала циркулировать кровь. На руках заныли ожоги.
— Валька, Семен, Гриша… вы живы?
О Петрухе не вспомнил — тот корчился рядом, Строев видел его исторгавшем рвоту.
— О-о-хх, мать твою… — натужно выплевывая сгустки слизи, стонал Петруха. — Больно-то как, бригадир!
— Я распорол себе брюхо! — взвыл где-то рядом в снегу Валентин.
Раз шутит, жить будет, — пронеслось в мозгу у Вадима.
— А меня балкой придавило, — всхлипнул незнакомый Строеву голос. И тут же он вспомнил, что с его сменой к Большой земле летел незнакомец. Из тех нефтяников, что заступили на вахту раньше него. Поздняков? — так, кажется, того величали?
— Стащите с меня эту хрень! — вопил Валька, дергая ногу из-под тлеющих обломков.
Кругом светились огнями очаги пожаров. Трещал на морозе остывающий металл. Еще было жарко и шипел тающий снег. Обшивка фюзеляжа вздувалась пузырями обгоревшей краски. Было светло, но свет этот был ужасным последствием крушения.
— Рации! — взвился фальцетом Валька. Ему удалось вытащить ногу. Теперь он полз к обгоревшей кабине. — Рации наши. Они… они все расплавились, братцы!
И в свете огня извергнулся рвотой, наткнувшись на останки одного из пилотов. Два других обугленных тела представляли собой почерневшие мумии.
— О, боже…
Его вывернуло наизнанку вторично.
— Я тебе помогу, кхры-ыы… — удушливо кашляя, подполз рядом Григорий.
