Александр Дюма - Тысяча и один призрак
— Кто ты? — спросил он.
Рабочий назвался.
— А! — воскликнул привратник. — Это ты дал пощечину Генриху IV! Подожди!
— Что? Чего мне ждать? — нетерпеливо сказал рабочий.
В это время к его ногам полетел узел.
— Что это такое? — спросил рабочий.
— Это все твое имущество.
— Как! Все мое имущество?
— Да, иди куда хочешь. Я не хочу, чтобы мой дом обрушился на мою голову.
Взбешенный рабочий схватил камень и швырнул его в дверь.
— Подожди же, — сказал привратник, — я разбужу твоих товарищей, и мы тогда посмотрим.
Рабочий понял, что тут ему делать нечего. Он ушел и, увидев в ста шагах открытую дверь, вошел под навес. Под ним лежала охапка соломы, он лег на солому и заснул. В три четверти двенадцатого ему показалось, что кто-то его тронул за плечо. Он проснулся и увидел белую фигуру, похожую на женскую, которая делала ему знак следовать за собой. Он принял ее за одну из тех несчастных, которые всегда готовы предоставить кров и себя тем, у кого есть чем заплатить, а так как заплатить за крышу и удовольствие у него было чем и он предпочитал провести ночь в постели, чем валяться на соломе, то он поднялся и пошел за женщиной.
Женщина шла некоторое время вдоль домов по левой стороне Большой улицы, затем перешла через улицу, повернула в переулок направо, продолжая все давать знаки рабочему следовать за собой. Привыкший к подобным ночным похождениям и знавший все закоулки, где обыкновенно живут женщины этого сорта, мужчина беспрекословно следовал за ней и вошел в переулок. Переулок упирался в поле. Рабочий думал, что женщина живет в уединенном месте, и продолжал следовать за ней. Через сто шагов они пробрались сквозь пролом в стене. Вдруг он поднял глаза и увидел перед собой старое аббатство Сен-Дени, исполинскую колокольню и слабо освещенные окна — от костра, возле которого бодрствовал сторож. Он искал глазами женщину, однако она исчезла. Он был на кладбище. Он хотел вернуться через тот же пролом. Но ему показалось, что там сидит мрачный и угрожающий призрак Генриха IV. Привидение сделало шаг вперед, рабочий отступил на шаг. На четвертом или пятом шагу он оступился и упал навзничь в яму. И тогда ему показалось, что его окружили все короли, предшественники и потомки Генриха IV, ему казалось, что они подняли над ним кто скипетры, кто свои жезлы правосудия, восклицая: «Горе святотатцу!» И тогда, по мере прикосновения к его телу этих жезлов правосудия и скипетров — тяжелых, как свинец, и горячих, как огонь, он чувствовал, как хрустели, ломаясь, его кости.
В это-то время часы пробили полночь, и сторож услышал стоны. Я сделал все что мог, чтобы успокоить несчастного, но он сошел с ума. После трехдневного бреда он умер с криком: «Пощадите!»
— Извините, — сказал доктор, — я совсем не понимаю вывода вашего рассказа. Происшествие с вашим рабочим показывает, что, преисполненный всем случившимся с ним днем, он бродил ночью — отчасти в состоянии сомнамбулизма; во время своего блуждания он забрел на кладбище и, глядя вверх, вместо того чтобы смотреть под ноги, упал в яму, где, вполне естественно, бедняга при падении сломал себе руку и ногу. Вы же говорили о каком-то предсказании, которое исполнилось, а я во всем этом не вижу ни малейшего предсказания.
— Подождите, доктор, — сказал кавалер. — История, которую я рассказал и которая, вы совершенно правы, не более чем факт, ведет прямо к тому предсказанию, о котором я упомянул и которое составляло тайну.
Это предсказание таково. Двадцатого января 1794 года после разрушения гробницы Франциска I вскрыли гроб герцогини Фландрской, дочери Филиппа Длинного. То были последние гробницы, которые еще оставалось осмотреть. Все склепы были опустошены, все гробы открыты, все кости выброшены в яму. Последняя гробница была неизвестно чья. То была, вероятно, гробница кардинала Реца, которого, говорят, похоронили в Сен-Дени. Закрыли все склепы или почти всю гробницу Валуа, склеп Каролингов. Оставалось закрыть на следующий день склеп Бурбонов.
Сторож проводил последнюю ночь в этой церкви, где уже больше нечего было сторожить, он получил разрешение спать и воспользовался им. В полночь его разбудили звуки органа и церковное пение. Он очнулся, протер глаза, повернул голову к амвону, то есть туда, откуда доносилось пение. Тогда он с удивлением увидел, что места на амвоне заняты монахами Сен-Дени, у алтаря стоит архиепископ, свечи освещают гроб, а на нем лежит покров из золотой парчи, которым покрывают обыкновенно только гробы монархов. Когда он проснулся, месса кончилась и начиналась траурная служба. Скипетр, корона и жезл правосудия, лежавшие на красной бархатной подушке, были переданы герольдами трем принцам. Вслед за этим подошли, скорее скользя, чем ступая, и не издавая ни малейшего шума, придворные, которые приняли гроб с телом и отнесли его в склеп Бурбонов, единственный стоявший открытым, в то время как все другие были закрыты. Тогда в склеп спустился герольдмейстер и оттуда позвал других герольдов для исполнения своих обязанностей. Герольдмейстер и герольды составляли группу из пяти лиц.
Из склепа герольдмейстер позвал первого герольда, тот спустился, неся шпоры, потом второй принес латные рукавицы, за ним шел третий, неся щит, затем спустился четвертый, неся шлем с гербом, наконец, спустился пятый, неся кольчугу. Затем он позвал знаменосца, который нес знамя, капитанов швейцарцев, стрелков гвардии, двести придворных, главного конюшего, который нес саблю короля, первого камердинера, несшего знамя Франции, главного церемониймейстера, перед которым прошли все церемониймейстеры двора и бросили свои белые жезлы в склеп, кланяясь принцам, которые несли корону, державу, скипетр и жезл правосудия. По мере того как они проходили, наконец три принца, в свою очередь, отнесли в склеп скипетр, жезл правосудия и корону. Тогда герольдмейстер громко возвестил трижды: «Король умер, да здравствует король! Король умер, да здравствует король! Король умер, да здравствует король!» Герольд, оставшийся у амвона, три раза повторил этот возглас.
Наконец, главный церемониймейстер сломал свой жезл в знак того, что королевский род прервался и придворные короля должны печься о себе сами. Вслед за тем затрубили трубы и заиграл орган. Затем трубы звучали все слабее, орган играл все тише, свет свечей бледнел, тела присутствовавших монахов таяли, и при последнем стоне органа и последнем звуке труб все исчезло. На другой день сторож в слезах рассказал о королевских похоронах, которые он видел и на которых он, бедняга, один присутствовал, и предсказал, что разоренные гробницы будут восстановлены и что, несмотря на декреты Конвента и работу гильотины, Франция доживет до новой монархии, а в Сен-Дени будут новые короли. За это предсказание бедняга попал в тюрьму и едва не угодил на эшафот. А тридцать лет спустя, 20 сентября 1824 года, за той же колонной, где он видел привидение, он мне говорил, дергая за полу платья:
— Ну что, господин Ленуар, я вам говорил, наши бедные короли вернутся когда-нибудь в Сен-Дени. Я ведь не ошибся?
Действительно, в тот день хоронили Людовика XVIII с тем же церемониалом, какой сторож видел тридцать лет тому назад.
— Объясните-ка это, доктор.
X
Артифаль
Доктор молчал: то ли его убедили, то ли (что вероятнее) он считал невозможным выступать против авторитета такой персоны, как кавалер Ленуар. Молчание доктора дало возможность другим комментаторам принять участие в споре — аббат Мулль устремился на арену.
— Все это подтверждает правильность моей системы, — проговорил он.
— А какова ваша система? — поинтересовался доктор, очень довольный, что может вступить в дискуссию с менее сильными противниками, чем Ледрю и кавалер Ленуар.
— Мы живем одновременно в двух невидимых мирах, населенных один — исчадиями ада, другой — ангелами небесными. В момент нашего рождения два гения, добрый и злой, занимают свои места около нас и сопровождают нас в продолжение всей нашей жизни — один вдохновляет нас на добро, другой — на зло, а в день смерти овладевает нами тот, кто берет верх. Таким образом, наше тело попадает во власть демона или ангела. У бедной Соланж одержал победу добрый гений, и он-то прощался с вами, Ледрю, безжизненными устами молодой мученицы; в случае с разбойником, осужденным шотландским судьей, победителем остался демон, и он-то являлся судье то в образе кошки, то в облике курьера или под видом скелета; и наконец, в последнем случае покровитель монархии мстил за святотатство и за поругание могил и, подобно Христу, явившемуся униженным, показал бедному сторожу грядущую реставрацию королевской власти и представил эту церемонию с такой помпой, как будто она происходила в присутствии всего будущего высшего общества при дворе Людовика XVIII.
— Но, господин аббат, — заметил доктор, — вся ваша система основывается, в конце концов, на убеждении.
