Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк
— По… гиб… ну! — гулким эхом отдалось от стен.
И настала мертвая тишина. Почудилось, что моя клятва унеслась, будя эхо, в дали вселенной… Ярко вспыхнули свечи. Язычки пламени все разом наклонились в одну сторону, точно под сильным ветром.
От Ангела струился ледяной холод, я весь закоченел и едва смог разжать губы и спросить:
— О благословенный Иль, когда я снова увижу тебя? И как мне тебя увидеть, если ты будешь вдали?
— В любой миг ты можешь увидеть меня в своем черном кристалле. Лишь говорить со мной не будешь.
— Я сжег кристалл, — пробормотал я, жестоко сожалея о том, что, малодушно убоявшись Бартлета Грина, сжег чудесный уголь на глазах у окаянного лаборанта моего Гарднера.
— Хочешь ли, Джон Ди… наследник Хьюэлла Дата, чтобы я вернул тебе кристалл?
— Верни, о могущественный Иль, верни… — взмолился я.
— Сложи руки, ежели молишь! Молитва есть восприятие, если… молящийся… научен молитве!
Сему я научен! В ликующей радости я сложил ладони. И некий предмет толкнулся между ними, заставив разомкнуться… В моих ладонях лежал… магический уголь!
— Ты его сжег. Он утратил свою прежнюю жизнь. Теперь в нем — твоя жизнь, Джон Ди, он возродился и восстал из мертвых. Даже бездушная материя бессмертна!
Вне себя от удивления, я во все глаза смотрел на черный кристалл. Сколь чудны пути в мире незримом! Всепожирающее земное пламя, даже оно не способно что-то уничтожить…
Я хотел воскликнуть: „Благодарю тебя, Иль… Благодарю тебя!“ — но в глубоком умилении не смог произнести ни звука. Горло мое сжалось от подступивших рыданий. Но затем слова хлынули неукротимым потоком:
— А как же Камень? Ведь ты и его… мне… непременно?..
— По-сле-зав-тра! — откуда-то издалека прилетел чуть слышный шепот, Ангел уже растаял, превратившись в легкое туманное облако. За ним, словно за мутным стеклом, я снова увидел дитя в окне. Призрак вяло повис там, как клочок тонкой шелковистой ткани. А потом и он исчез, опустившись на землю зеленоватой дымкой и слившись с лужайкой.
Такою была первая моя встреча с Ангелом западного окна.
Отныне разве станет судьба преследовать меня и мучить? После того, как я сподобился столь великой милости! Будь же вовек благословенна ночь Введения Девы Марии во храм!
Мы еще долго оставались в башне, взволнованно обсуждая потрясшее всех чудесное видение. Я бережно, словно драгоценное сокровище, сжимал в руке уголь Бартлета… нет, нет, кристалл Ангела, свидетельство и напоминание о явленном мне чуде. Сердце начинало бешено биться, стоило лишь подумать об обещании Ангела: послезавтра!
Келли пребывал в глубоком забытьи до того часа, когда взошла заря и словно кровью, хлынувшей из ран, обагрила темное облачное небо. Тогда он встал и, не взглянув ни на кого, безмолвно спустился вниз, ковыляя со ступеньки на ступеньку, точно древний старик.
Ах, лживо, лживо расхожее людское поверье: „Берегись меченых!“ — так я подумал, глядя вслед корноухому Келли. Сей человек — орудие Провидения, а я-то считал его, моего брата, преступником!.. Унижение паче гордости — вот отныне твой девиз, порешил я. Претерпи унижение, и станешь достойным чудесного дара, Камня!
Странную вещь услыхал, однако, от Джейн: Ангел не стоял спиною к ней, как я думал, — она утверждала, к моему удивлению, что все время видела его лицо, точно так же как видел его я сам. Но изреченное Ангелом все мы слышали и поняли его слова одинаково. Прайс принялся строить дерзкие предположения о том, какими путями и в согласии с какими недоступными человеческому разуму законами могло случиться чудесное возвращение угля. Он высказался в том смысле, что вещи представляют собой нечто совсем иное, нежели мы полагаем, исходя из нашего обыденного опыта, они, мол, не вещи вовсе, а вихревые потоки некой непознанной энергии. Я не слушал! Сердце было переполнено.
Толбот отмалчивался. Может быть, предавался печальным мыслям об умершей дочурке…
Месяцы минули с тех пор, несколько месяцев, подробные записи, кои веду при каждом заклинании Ангела, постепенно превратились в пухлые тома. Глядя на них, сокрушаюсь душою. Надежды, надежды, снедающий огонь ожидания в течение столь бесконечно долгих дней… По-прежнему ни уверенности, ни исполнения…
Ужель возобновятся муки? И вновь наполнена чаша, до дна испитая? И мне суждено возопить однажды: „Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?“[Мф. 27: 46; Мк. 15: 34.] Если будет так, посмею ли уповать на воскресение во плоти?
Обещания ужасного Зеленого ангела западного окна множатся, но не убывают мои сомнения и точат меня изо дня в день все сильнее. Когда луна на ущербе, мы приходим в башню и заклинаем Ангела каждую ночь — иногда лишь втроем, Келли, Джейн и я, — и всякий раз получаем обещания, одно прекрасней другого, призрак сулит мне невиданные богатства, но что гораздо важнее, постижение тайны философского камня; и всякий раз обещания звучат все более убедительно, время исполнения приближается… Когда ночное светило прибывает, я считаю часы и минуты в ожидании новых ночей ущербной луны, новых собраний наших в башне. Невозможно описать это томительное, изнуряющее состояние, когда нет ни сил, ни решимости что-либо предпринять. Время становится вампиром, сосущим мою жизненную энергию. И появляется нелепая мысль, что ею, высосанной из моей крови, насыщаются некие незримые ужасные создания, мысль эта когтит мне сердце, тщетно силюсь я прогнать ее, не помогают даже молитвы, хотя молюсь так истово, что голос срывается на крик… Я твержу и свой обет — не возжелать земных богатств, однако в то же самое время как утопающий за соломинку хватаюсь за надежду вскорости разжиться деньгами, потому как не вижу иного выхода: состояние мое тает на глазах, точно лед, пригретый солнцем. Судьба словно вознамерилась доказать мне, что я не способен исполнить свой обет, и хочет принудить меня, да-да, именно принудить его нарушить. Неужели Господу Всемогущему угодно было наделить бесов силою, чтобы они соблазнили меня на клятвопреступление? Или Бог, в коего мы, люди, веруем, на кого уповаем, сам… нет, не допущу сей мысли, не дам ей стать словом и излиться на бумагу! От ужаса волосы дыбом…
Снова происходят наши еженощные заклинания, одно собрание за другим, я не жалею усилий, не скуплюсь и на затраты, без всякой оглядки, не думая о здоровье или об иных
