Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк
В мертвой тишине раздался звонкий детский голосок:
— Я Мандини, несчастное дитя. После меня у нашей матушки родился только один ребеночек, это мой братец, но он еще в пеленках…
И я увидел за окном парящую в воздухе хорошенькую маленькую девочку лет семи-восьми, с кудрявыми длинными волосами, в шелковом платье, переливающемся то красным, то зеленым блеском, складки его и шлейф играли, словно драгоценный александрит, что при свете дня кажется нам зеленым, а ночью мерцает зловещими кроваво-красными огнями. Дитя на первый взгляд чаровало чистой прелестью, но тем страшней было смотреть, как оно парит и порхает за окном, подобно легкому лоскутку шелка, ибо образ детской фигурки был как бы начертан на плоскости, и личико казалось нарисованным: то был фантом, не имеющий третьего измерения. Сей призрак и есть обещанный нам Ангел? Я почувствовал жестокое, горькое разочарование, отнюдь не умеряло его и то, что фантом предстал в непостижимо явственном, отчетливо зримом облике. Толбот наклонился и прошептал мне на ухо:
— Это моя дочка, я узнаю ее. Девочка умерла во младенчестве. Разве дети, испустив дух, не перестают расти?
Мой друг прошептал эти слова так равнодушно, даже сухо… Я понял: ему страшно не меньше, чем мне. И тут меня поразила мысль: неужели там, за окном, отразился, как в зеркале, образ, неким таинственным способом поднявшийся из глубин памяти моего друга и представший нам? Однако поразмыслить о сем не пришлось — призрачное дитя скрылось, поглощенное бледно-зеленым сиянием, хлынувшим из черного пятиугольного колодца в столе; свет метнулся ввысь, словно забивший из земли гейзер, и вдруг застыл, сгустился и стал фигурой, по видимости, но лишь по видимости, человеческой. Она обратилась в зеленую и прозрачную, как берилл, статую, вне всякого сомнения твердую, как скала твердости небывалой, такой, какую скорей найдешь или угадаешь в глубинах своей души, но не в земном мире с его элементами и минералами. В скале выступили руки, голова, шея… И пальцы! Пальцы… что-то странное, но что же? Я не мог сообразить. Они приковали мой взгляд, и наконец я понял: большой палец на правой руке находится справа, пониже мизинца, и это палец от левой руки! Нет, не скажу, что я испытал ужас при сем открытии, тому не было причин. Но как только я заметил такую, казалось бы, незначительную особенность, исполин, высившийся передо мной, явил столь непостижимую уму, сверхъестественную сущность, что пред нею померкло даже чудо его несомненного присутствия в зримом облике…
Лик его с широко раскрытыми, лишенными ресниц глазами был застывшим, словно вырезанным из камня. Взгляд — ужасным, леденящим, гибельным и в то же время величественным и повергающим в трепет. Меня трясло как в ознобе. Джейн, жену мою, я не мог видеть, Ангел заслонил ее, но Толбот и Прайс, сидевшие рядом со мной, казалось, лишились жизни, столь мертвенно-бледными были лица обоих.
На губах Ангела, алых, как рубин, застыла странная усмешка, уголки их были чуть приподняты… Явившийся ранее призрак девочки поразил меня своей удивительной, непостижимой двухмерностью, теперь же Ангел ошеломил тем, что облик его исполинской фигуры, производившей впечатление объемного тела, плоти, противоречил всем законам оптики, привычным человеческому зрению: складки одежд не отбрасывали теней, ощущение объемности создавалось не ими! И быть может, именно поэтому мне показалось, что все тела, виденные мной когда-либо в жизни, были плоскими, лишенными объема в сравнении с сим сверхъестественным существом.
Не помню, я ли спросил: „Кто ты?“ — или первым вопрошал Ангела Прайс. Губы Ангела не шевельнулись, но раздался резкий, холодный голос, мне почудилось, будто я слышу не чей-то голос, а словно бы эхо, родившееся в глубине моей груди:
— Иль, посланник западных врат[135].
Толбот хотел о чем-то спросить, но издал лишь невнятное мычание. Прайс вскочил с места, напрягся, но и с его губ сорвался лишь беспомощный лепет! Я собрал все свои силы, попытался поднять глаза, взглянуть в лицо Ангелу — и не смог, ибо почувствовал: дерзкий взгляд будет стоить мне жизни. Не поднимая головы, я сбивчиво пробормотал:
— Иль, всемогущий… тебе известно устремление моей души! Открой мне тайну Камня! Отдам все — сердце свое, жизнь и кровь — ради превращения из двуногой твари в „Короля“, ради воскресения здесь, на земле, и воскресения там, в ином мире… Научи прочесть книгу святого Дунстана и постигнуть ее тайны… Сделай же меня тем, кем я… должен стать!
Прошло немало времени, мне показалось — вечность. Я мучительно боролся с сонливостью, вдруг душным облаком окутавшей мозг, и одолел ее лишь непреклонным желанием получить ответ. Он грянул с такой мощью, будто заговорили каменные стены:
— Ты верно поступил, решив искать в западной стороне, в Зеленом царстве! Ты заслужил мое расположение. Я дам тебе Камень.
— Когда? — вскричал я вне себя от жаркой, жгучей радости.
— По-сле-зав-тра! — донеслось в ответ слог за слогом.
„Послезавтра! — возликовала моя душа. — Послезавтра!“
— А сам ты знаешь ли, кто ты есть? — спросил Ангел.
— Я? Я… Джон Ди.
— Вот как? Ты… Джон Ди? — Голос призрака прозвучал еще резче, еще пронзительнее, чем прежде. Мне показалось, будто… но даже помыслить сие страшно… будто… нет, не осмелюсь произнести сие, пока дана мне власть над моей речью, не осмелюсь и написать, пока перо в руках мне послушно.
— Ты — сэр Джон Ди, владеющий копьем Хьюэлла Дата, о, так я тебя хорошо знаю! — крикнул из окна чей-то визгливый, злобный голосок, я догадался: насмешливый возглас издал призрак дитяти.
— Кто завладеет копьем, одержит победу, — рек Зеленый ангел. — Кто завладеет копьем — призван, избран. Стражи всех четырех врат — его покорные слуги. Во всем будь послушен Келли, он твой собрат, он — мое орудие здесь, на земле. Он твой вожатый и не даст тебе низвергнуться в бездну высокомерия. Повинуйся, что бы он ни приказал, чего бы ни потребовал. Чего попросит ничтожнейший из моих слуг, то дашь ему. Я есмь он; что дашь ему, то мне дашь. И станет возможно мне быть с тобой, в тебе и подле тебя до конца времен.
— Клятвенно обещаю, благословенный Ангел! — воскликнул я, не в силах унять дрожь, от коей
