Кого не взяли на небо - Клим Мглин
Скаидрис зарычал, развернул её спиной, намотал остатки волос на своё запястье. Резко вошёл. Она неприязненно дёрнулась — член выскользнул.
«В задницу, кретин, Мой брат трахает меня в задницу. Ну?»
— Скай! Вставай, нам пора собираться.
Скаидрис пытался поймать ускользающий сон, но тот растворился, будто соль в стакане кипятка.
Он приоткрыл глаза. Толстая морда в белом поварском колпаке колыхалась над ним, жирные пальцы трясли его плечи.
— Отвали нахер, Якоб, я проснулся.
Кенгуруха с мёртвым Бедржихом Сметаной*, рваные выцветшие джинсы, высокие конверсы. Вместо зубной пасты на щётку — пара мазков белого театрального грима на щёки. Вместо порошка в кофеварку — полосы сажи под глаза.
— Ты знаешь парень, о том, что дрочишь во сне? Отчаянно и громко? — спросил старый повар.
— Знаю, — ответил Скаидрис, — Пошли уже.
*Примечание: Беджрих Сметана, 1824 — 1884 гг., чешский композитор. Искренне уважаем металлистами. В 2014 году позировал для обложки музыкального альбома группы «Cult Of Fire».
Они вышли во двор. Под подошвами кед треснула кромка льда. Сука, месяц май. Или не май?
— Какой сейчас месяц, старик?
— Вроде март, — ответил старик, — А может апрель. А тебе то зачем знать?
Скаидрис пожал плечами. Он уставился на маленькую, кривую женщину, ожидающую возле броневика.
— Зачем она? — прищурился парень, — Хочешь выставить своего бойца?
— Как вариант, — задумчиво протянул Якоб.
— А этот однорукий хер нам на кой сдался?
Восковое лицо Смачного напоминало посмертный слепок; глаза сощурены в две узкие щёлочки, бескровные губы плотно сжаты. Скаидрис кивнул на перемотанную культю:
— Хочешь руку найти? Думаешь, пришьют?
— Хочу посмотреть на того, кто смог это со мной сделать, — ответил тот высоким и резким, как у евнуха, голосом.
— Отличная бригада, — похвалил Скаидрис Якоба, — Жирный повар, однорукий боксёр, кривая старуха...
— Говнарь-рукоблуд, — добавил старик.
— Не переживай, Скай, если что, я не подведу, — Смачный потряс в воздухе склянкой, под завязку забитой двухцветными пилюлями, — Я чувствую себя способным добежать до Пекина, вместе с Соткен на закорках.
— Поехали, — скомандовал Якоб.
— А стволы? — удивился Смачный.
— Вы уже ходили к ним со стволами, — ответил повар, — Двадцать человек. Мы не стрелять туда едем, а Ханселя забирать, так что веди себя прилично, здоровяк. Залезайте и гроб погрузите. Я поведу.
— Стойте, — дверь казармы хлопнула, — Я с вами.
Заплаканная девушка с окровавленной плешью на голове спустилась по ступенькам. Под мышкой она сжимала обнажённое мачете.
Старый повар открыл рот, а потом закрыл. Он обречённо махнул рукой в сторону бронеавтомобиля. Скаидрис пропустил в десантный отсек обеих женщин, однорукого бойца, запихнул туда же оцинкованный гроб и захлопнул дверцы.
* * *
В салоне броневика царил полумрак. Откинув длинные волосы с лица, Скаидрис смотрел на Герту, пристально и жадно. Она отвечала ему взаимностью: её пустой взгляд проходил сквозь него, словно солнечные лучи, пронзающие узор паутины. Она его не видела. Никогда не видела. Юноша вздохнул, нахлобучил на голову капюшон, прислонился затылком к холодной броне и закрыл глаза.
— Я отказалась от её предложения, я уже рабыня. Она обещала сохранить мои оковы. Но мне страшно подумать о том, что она попросит взамен.
— От чего ты отказалась, Герта? — встрепенулся Скаидрис.
Девушка посмотрела ему прямо в глаза.
— Ты тоже не хочешь быть свободным? Верно, Скай?
Она снова застыла в оцепенении.
Через час броневик миновал гостеприимно распахнутые ворота кладбища. Падре встречал их на ступеньках церкви, облачённый в фиолетовую мантию и высокую митру. В руках он сжимал штурмовую винтовку.
— Добро пожаловать, — приветствовал их святой отец мелодичным девичьим голосом, — Умирать сразу будете, или грехи вам отпустить?
— Кто старший? — спросил Якоб.
— Папа с мамой заняты — со мной говори, старик. Ты странно одет, пипаркукасы печь собрался?
Вперёд выдвинулась Герта:
— Я хочу забрать тело своего брата и поговорить с той, что его убила.
— Убила? — удивилась девчонка, переодетая священником, — Живёхонек твой братец, сама полюбуйся.
Она ткнула вверх стволом винтовки.
Все задрали головы.
На самом краю парапета церковной башни переминался босыми ногами живой Хансель. На полоске скотча, залепившего его рот, красовалась нарисованная широкая улыбка.
— Видишь? Смеётся над нами, Гиунплен херов.
Шею Ханселя обвивала петля, другой конец верёвки навязали на колокольный язык. Юноша с трудом балансировал на узкой каменной ограде.
— Вы уж не пугайте бедолагу, — попросила девчонка, — Разволнуется, не ровен час — оступится. Хорошенько думайте, прежде чем что-нибудь сделать.
— Мы разговаривать приехали, — сказал Якоб, — У нас оружия нет.
— Правда? — спросила девчушка, — А это, блядь, что?
Она указала на Герту. Девушка замерла, будто каменная статуя, а на её худеньком плече возлежало лезвие обнажённого мачете.
— Она сильно переживает за своего брата, — вступился Якоб.
— Ага, — согласилась Аглая Бездна, — Хочет поскорее встать перед ним на четвереньки. Нам всё этот перчик выложил.
Скаидрис порывисто дёрнулся в сторону ряженой. Громыхнуло. В сантиметре от носка драного конверса земля взлетела вверх фонтанчиком грязи. Аглая погрозила ему пальчиком.
— Не балуй, чучело. Чего это там у тебя на футбике? Фаер Культ? Годно.
Якоб поднял вверх руку:
— Заканчивайте представление ломать. Давайте договариваться. По чесноку порешаем. Выплатим вам репарацию за ночной набег, и за погибших ваших, ежели есть таковые. Ханселя мы заберём, а вам свободу предоставим. Живите, стройтесь, или к нам в отряд вступайте. В почёте будете у пацанов наших. Им такие дерзкие пассажиры по душе.
— Нормальные пацаны по чесноку стрелу забивают, а напасть ночью на мирных путешественников — это, блядь, оголтелый беспредел. То бишь удел позорных татей, — ничуть не смутившись, ответила девчонка.
— Позови её, — тихо попросила Герта, — Она меня ждёт.
Будто бы в ответ на её просьбу, двустворчатые двери церкви распахнулись. На пороге возвышалась Йоля. Волосы спутанными прядями свисали вниз. Сквозь красную медь блестели жёлтые глаза. В руках она мяла толстые перчатки, сшитые из кусочков потёртой кожи. Женщина оглядела лица собравшихся.
— Отчаяние замораживает кровь, а ярость заставляет её кипеть. Этим ледяным кипятком воины покрывают свои тела, когда вступают на тропу войны. Все вы хотите меня убить, и я дам вам этот шанс.
— Ты обещала мне Ханселя, — произнесла Герта.
Она ожесточённо кусала свои губы,
