Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
Молодая жена Атли, ирландка Дейрдра – красивая женщина, только малоразговорчивая, – увела Ингер мыться и отдыхать, а Эймунд, не смущаясь своего потрепанного вида, сел к столу и приналег на пиво и мясо. Через какое-то время вернулся Олав конунг, спешно извещенный о приезде наследника. Ему было немного за сорок, но казался он старше: на обветренном красноватом лице резко выделялись морщины. На затылке его красовалась обширная лысина, словно ветры странствий слизали все волосы, и только по сторонам еще оставалось немного рыжей поросли. Свою рыжину Гунхильда унаследовала от него, и это было единственное, что объединяло отца и дочь, пожалуй, к счастью для нее. В вислых усах, в бороде на щеках уже виднелась седина.
– А я как раз ходил в Борг принести жертвы за твое возвращение! – крикнул Олав, раскинув руки для объятий. – Я уж думал, что никогда больше не увижу ни тебя, ни Хильду, а ты, говорят, вернулся, да еще с девушкой! Где она?
– Я вернулся с девушкой, но это не та девушка.
– Как – не та? – Олав нахмурился, и его только что сиявшее лицо резко омрачилось. – Где Хильда? Кого ты подобрал? Сейчас не время заниматься глупостями! Ты вообще-то был у Горма, или где тебя тролли носили все это время?
– Я был у Горма.
– Он привез дочь самого Горма вместо твоей! – крикнул Атли, не утерпев.
– Что?
– Это правда, – невозмутимо подтвердил Эймунд. – Это не глупость, это, возможно, самый умный мой поступок в жизни.
– Я хочу ее видеть! Ты смеешься надо мной? – вспыхнул Олав.
– Сейчас схожу за ней. – Эймунд отставил поданный ему старинный кубок ирландской работы – точно так же он мог бы пить и из простой берестяной чарочки, не замечая разницы, – и вышел.
Вернулся он с Ингер – хозяйка сделала ей прическу с узлом из волос, откуда пышный хвост серебристо-русых кудрей свешивался до талии, дала кое-что из своего платья, так что сейчас она, привезя из дома только украшения, выглядела истинной дочерью конунга. Немного отдохнув, Ингер повеселела и с легкой улыбкой оглядела изумленное собрание, пораженное как ее именем, так и красотой. Не часто случается, чтобы дочь прославленного и могучего правителя на самом деле была одной из прекраснейших девушек страны!
– Я уже почти верю, что это дочь Горма! – воскликнул Олав, оглядев ее и встретив горделивый взгляд голубых глаз.
– До сих пор не было случая, чтобы меня называли дочерью кого-то другого, – насмешливо, звучным голосом ответила она.
– Но как тебе это удалось? – Олав перевел взгляд на племянника, и недоверие в его голосе боролось с ликованием. – Как же ты сумел ее увезти, вас ведь было только трое? Кто тебе помогал?
– Я был один, – с небрежным самодовольством подчеркнул Эймунд. – Мои люди, Халле и Альрик, увы, погибли в первые же дни, когда сам я был ранен и попал в плен. Я мог бы погибнуть – Харальд сын Горма совершенно определенно собирался меня зарубить, но вот эта прекрасная дева не дала ему этого сделать. А потом она по доброй воле последовала за мной, чтобы стать моей женой. Ведь так было угодно богам! – с едва заметной насмешкой добавил он, передразнивая привычку дяди чуть что ссылаться на волю богов.
– О боги! – Олав схватился за голову. – Я знал, что они не могут совсем оставить меня! О могучий Ингве Фрейр, мой предок и покровитель! Клянусь принести тебе в жертву трех коней в благодарность за такую великую удачу! Ведь это означает…
– Да. – Эймунд с усмешкой полуприкрыл глаза, подтверждая невысказанные соображения дяди. – Это означает, что даже если мы не отобьем Южный Йотланд военной силой, мы совершенно мирно получим его в приданое за этой прекрасной девой! Ведь Горм не захочет, чтобы его дочь считалась наложницей его злейших врагов!
Ингер переменилась в лице. До сих пор она старалась не думать о том, что отдала себя, свою жизнь и честь, что еще важнее, во власть тех самых людей, которые уже не первое поколение были соперниками и кровными врагами ее собственного рода.
– Не тревожься, любовь моя! – успокоил ее Эймунд. – Я ни за что не совершил бы такого опрометчивого поступка, не вырвал бы тебя из родительского дома, если бы не убедился за все то время, как сильно твои родители и братья любят тебя, гордятся тобой и исполняют все твои желания. Это было бы слишком плохой благодарностью за то, что ты спасла мне жизнь. Если бы у меня были хоть малейшие сомнения в том, что твое бегство свяжет им руки и заставит считаться с нами, я не отнял бы у тебя возможности подыскать другого жениха. Но лучше меня ты не найдешь – уже то, что ты меня полюбила, доказывает, как богато я одарен удачей.
– Вот этого у подлеца не отнять! – с удовольствием рассмеялся Олав, а за ним и остальные.
Вечером Атли устроил пир в честь возвращения Эймунда с невестой, позвал всех «варингов», кто сейчас находился в Бьёрко и не ушел в летний поход. Конунг свеев повелел, чтобы часть его дружины каждое лето оставалась дома, дабы не покидать без защиты собственный вик. Удивительные это были люди. Вик Бьёрко служил крайней северной точкой знаменитого Восточного Пути, который, начинаясь здесь, уходил на юго-восток через земли множества племен и народов, а дальний его конец терялся где-то в песчаных и жарких землях Серкланда. Многие варинги Бьёрна Шведского были одеты в кафтаны, распашные, сшитые из цветной шерсти и даже шелка, с серебряными пуговицами от ворота до пояса, с нашитыми поперек груди узкими полосками шелка или тесьмы из шелковой и серебряной нити – эту одежду сначала привозили с Востока как добычу, а потом в Бьёрко научились шить такую же. Сейчас, летом, в вике было немало торговых гостей из разных земель – западных вендов и куршей, фризов и франков, эстов и восточных вендов, то есть из Гардов. Постоянно бывая в военных и торговых походах, эти люди уже мало отличались друг от друга по внешности, да и объяснялись между собой на языке, в котором смешались северные и вендские слова.
И все они с большим вниманием слушали рассказ Эймунда о пережитом: о неудачной попытке увезти Гунхильду, о поединке с Харальдом и ранении, о смерти Асфрид, о помолвке Гунхильды с Кнутом. Олав снова помрачнел, услышав о смерти своей матери, но согласился, что она умерла достойно.
– Я не видел причин мешать обручению моей сестры с Кнутом сыном Горма, даже если бы и мог как-то это сделать, – продолжал Эймунд. – Как только она стала законной наследницей фру Асфрид и через нее Годфреда конунга, вечного покровителя Хейдабьора, Горм был вынужден признать необходимость ее законного брака с его сыном. Она принесет ему в приданое права на Хейдабьор, и Горм, как их новый законный владелец, немедленно передаст их мне как приданое своей дочери и тем самым вынудит меня, – хотя не скажу, чтобы мне этого так уж не хотелось, – заключить столь же законный брак с его дочерью, йомфру Ингер. Таким образом, честь обеих знатных девушек не пострадает, обе они станут женами и хозяйками, госпожами теплого покоя с ключами на поясе, а наши наследственные земли останутся в нашем роду.
– Все это так прекрасно, что сами боги задумали и научили тебя! – ликовал Олав, который от выпитого пива становился весьма многословен. – Друзья мои и верная дружина! В этот замечательный день, который подтвердил все мои надежды, я хочу сказать вам: велика удача наша! Долог был путь нашей славной дружины. Начинался он в те далекие дни, когда…
Слушатели усмехнулись и принялись за пиво. Олав Йотландский имел прозвище Красноречивый, иначе Говорун, потому как обожал произносить речи – почти так же, как сражаться. Его пиры и советы с дружиной, которые он устраивал по всякому поводу, продолжались целыми днями – было много крика, много споров, много воспоминаний о прошлом и рассуждений не по делу, но прийти к какому-нибудь решению почти никогда не удавалось. К тому же Олав очень плохо умел слушать других и считал, что они бывают правы только тогда, когда соглашаются с ним. Чаще всего он действовал порывами, не советуясь ни с кем, из-за чего вся жизнь его походила в ссорах с тингом и хёвдингами, а нередко и с собственной дружиной. По этой причине ему редко удавалось добиться настоящего успеха, несмотря на его храбрость, изобретательность и склонность развивать бурную деятельность.
Видя, что все усилия не проносят плодов, Олав впадал в тоску и мрачность, жаловался, что никто его не понимает и ничего не хочет делать. Особенно часто тоска нападала на него в конце лета и в конце зимы; тогда он уезжал на дальний хутор под названием Бломме и неделями никого не желал видеть – ни родичей, ни дружины. Пока была жива его жена, королева Гильда, ей требовалось все ее христианское терпение, чтобы безропотно сносить его выходки, но даже она несколько раз была вынуждена брать маленькую дочь и уезжать в усадьбу Ормберг, которую Олав преподнес ей в свадебный дар. С матерью, фру Асфрид, он тоже часто не ладил, поэтому так много времени проводил в походах. Теперь он опять было, сокрушенный военными неудачами и невозможностью найти поддержку у Бьёрна конунга, впал в тоску, почти не веря уже, что сможет когда-нибудь вернуться в Южный Йотланд.
