Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу: Гунхильда не решалась высказать вслух то, о чем подумала и на что указывало немало обстоятельств, а Харальд с усилием пытался не пустить в сознание ту же мысль. Наконец он решительно потряс головой.
– Нет! Она клялась, что не делала этой косточки. Да она и не могла бы. Она почти ничего не знает о рунах…
– Тот, кто это сделал, тоже почти ничего не знает о рунах… – прошептала Гунхильда.
– Я не могу так думать о той, что наконец-то станет матерью моего сына!
Харальд еще раз тряхнул головой и вышел, закрыв дверь. Гунхильда села на лежанку. Ей-то ничто не мешало думать, стань Хлода матерью хоть одиннадцати сыновей. Ну да и тролли с ней. Завтра на рассвете Харальд спустит на воду корабль, надеясь привезти домой свою сестру Ингер – и голову ее соблазнителя. Никакие рунические палочки тут ничего не переменят, будь они хоть с Иггдрасиль величиной. Каждый из них будет исполнять свой долг перед родом. И Гунхильде не верилось, что даже сам Один сумеет выправить безнадежно запутанные руны их судеб.
Глава 11
На следующий день, еще до полудня, Горм сам зашел в чулан и предложил Гунхильде вернуться в женский покой: держать ее взаперти он не считал нужным. К тому же дом его совсем опустел: Ингер бежала, оба сына уехали за ней, Хлоду увезли домой в Эклунд – из всей конунговой семьи в Эбергорде остались только сами Горм и Тюра.
– Не сердись, что вчера мы… так растерялись, – сказал конунг. – Ведь это очень серьезное дело, люди были сильно напуганы, нужно было дать им время прийти в себя.
– Я тоже была напугана. И сейчас еще не вполне успокоилась. У меня было время подумать, и вот что я надумала: почему мы все вчера решили, что кость предназначалась Ингер? Ведь мы с ней обе спали на той постели. Вполне может быть, что она предназначалась мне.
Горм в изумлении уставился на Гунхильду: такое ему не приходило в голову. Поскольку обнаружение кости совпало с побегом Ингер, он, естественно, объяснил опрометчивый поступок своей дочери действием ворожбы.
– Вы подумали, что кто-то хотел испортить Ингер, потому что она сбежала. Но тебе ли, конунг, не знать, каким пылким и решительным нравом боги одарили твою дочь! Она вполне способна поступить по-своему даже и безо всякой ворожбы. В то же время у меня могут быть здесь враги.
– Но кто это?
– Я не знаю. – Гунхильда слегка покривила душой, не желая заводить разговор о ревности Хлоды. – Но вполне могут найтись люди, которым не по нраву, чтоб твой старший сын обрел законную жену и детей от нее.
– Не желают этого только твои собственные родичи, но я не думаю так плохо о моих старинных недругах! – усмехнулся Горм.
– У Кнута есть сын. Его мать умерла, но, возможно, у нее осталась родня? Если у Кнута не будет других детей, то Харальд-младший имеет неплохие надежды сделаться когда-нибудь конунгом. Я не обвиняю этих людей, которых совсем не знаю. Лишь пытаюсь понять, кому выгодно погубить меня. И еще… Не хочу делать то, что вчера сделала Хлода… Но теперь, когда она собирается наконец подарить Харальду сына, ей тоже не нужно, чтобы у него появились соперники в будущей борьбе за власть.
Горм помолчал.
– Я пошлю людей выяснить, как поживают родичи Харальда-младшего, – сказал он потом. – И прикажу присматривать за Хлодой, если она еще раз сюда приедет.
Гунхильда поблагодарила его, но на сердце у нее легче не стало. Даже Турс-руны сейчас были не самой страшной угрозой для ее будущего.
В перемещениях по усадьбе ее никто не ограничивал, она вольна была даже выйти пройтись у моря, что было так приятно сейчас, поздней весной, когда все вокруг уже зеленело и было тепло совсем по-летнему. Даже нищие выползли погреть свои больные промороженные кости на солнце. Когда Гунхильда уже шла обратно, ее окликнул Кетиль Заплатка – он сидел неподалеку от ворот усадьбы, прямо на траве, разложив на просушку свои длинные обмотки, рваные и сшитые из кусков разного цвета и ширины.
– Я могу кое-что сказать тебе, девушка, насчет той кости с Турс-рунами, – заявил он, когда она остановилась. – Я пока не знаю, кто ее сделал, но можно сказать кое-что о том, кто ее принес.
– Кто ее принес? Я дам тебе скеатт, если скажешь!
– Моя дочь видела, что Хлода, когда приехала с мужем в усадьбу, первым делом зашла в женский покой. При этом она оглянулась, как будто не хотела, чтобы кто-то ее видел.
– А твою дочь она не видела?
– Нет, моя красавица умеет немного отводить глаза и делаться незаметной. Это полезное умение для бедных людей, которых всякий может обидеть…
– Ну, и что дальше? – Гунхильда в нетерпении прервала привычные жалобы нищего.
– Она хотела подобраться поближе и посмотреть, что Хлода будет делать, но та вышла обратно почти сразу. Она пробыла внутри несколько мгновений.
– Значит, если она принесла с собой руническую кость, то могла сунуть ее в постель?
– Тебе в постель, девушка. Кто-то очень хочет, чтобы тебя одолели безумье и беспокойство.
– Не удивлюсь, если это Хлода! Послушай! – Гунхильда шагнула к Кетилю и понизила голос. – Ты ведь был там, в Эклунде?
– Да, твой брат посылал меня туда – тот, что так хорошо добился своей цели одурачить конунгову дочку…
– Молчи! Тебя не выгнали оттуда?
– Нет, почему же? Епископ заступается за меня, он добрый человек. Он окрестил эту женщину, и теперь кормить нищих – для нее средство спасти свою душу.
– Я хочу, чтобы ты вернулся туда и проследил за Хлодой. Она теперь не будет часто выходить из дому, но, может быть, удастся напасть на след того, кто сотворил эту ворожбу. Ту кость сделал довольно слабый эриль, какой-то доморощенный умелец. Постарайся найти этого человека, и я тебя награжу. Может быть, какая-нибудь старая кормилица или бывший воспитатель… Ах, нет, она же со Съялланда и была привезена сюда в одиночестве. Но она могла найти кого-то здесь.
– Охотно возьмусь за это дело! Хлода теперь щедра к нищим, а если она знается с ворожбой, это погубит ее душу, я должен помешать этому, как добрый христианин, епископ меня похвалит…
Гунхильда хотела уже идти прочь, но снова обернулась.
– Кетиль… А почему ты взялся помогать моему брату и мне? Он обещал тебе награду, дом и хозяйство? Я дам тебе все это, если ты будешь служить мне втайне и помогать, ведь я здесь совсем одна, не считая двух служанок.
– Дом и хозяйство хотел бы иметь всякий бедняк, только домовитые хозяева не очень получаются из тех, кто привык жить, как птицы небесные и цветы полевые, не заботясь о том, что поесть и во что одеться.
– Тогда я прикажу всю жизнь кормить и содержать тебя и твою дочь, в том доме, в котором в конце концов стану хозяйкой, где бы он ни был.
– За это Христос наградит тебя, да и Один тоже! Но твой брат уже сделал для меня кое-что. Там, в Бьёрко, одни люди посчитали мою дочь ведьмой, которая сглазила их товарища. Хотя если человек пьет пива без меры и сам не видит, что шагает через борт, кто же еще виноват? Они сами его напоили, а нас хотели повесить за его смерть – надо же было им как-то оправдаться в том, что им теперь достанется треть его товаров и денег. Но твой брат случайно услышал, как я беседую с богом перед встречей, и выкупил нас у тех людей. Он сразу понял, что мы ему пригодимся.
Гунхильда улыбнулась, представив эту «беседу с богом».
– Я знаю короткую дорогу к богам, – добавил Кетиль, и под взглядом его блекло-серых глаз, один из которых был полуприкрыт, ее пробрала дрожь.
Кривой, как Один, хромой, как ездовой козел Тора, весь собранный из лоскутов, обрезков и кусочков, Кетиль Заплатка определенно был не обычным существом, а стоящим на грани и ходящим за грань. И его непринужденные отношения с любыми богами служили тому подтверждением.
– Найди этого человека, – снова попросила Гунхильда. – Я здесь одна, и меня ждут ужасные беды, это почти неизбежно. Нужно найти хотя бы того врага, с которым я смогу справиться.
– Так я прямо сегодня и пойду, – кивнул Кетиль.
Не было смысла просить его быть осторожным. Ни одна крыса не могла бы быть более осторожной, чуткой, внимательной и безжалостной к тому, в ком заметит опасность.
***
Когда красивая молодая пара – парень и девушка – сошли с купеческого корабля на причал вика Бьёрко в Корсхамне – Крестовой гавани, – мало кто мог бы догадаться, что это будущий конунг Южного Йотланда и его нареченная невеста. На них была простая некрашеная одежда, и лишь уверенный и гордый вид выделял этих двоих из толпы простонародья, сновавшего по своим делам на пристанях вика.
Эймунд сын Сигтрюгга уже не раз бывал в вике Бьёрко на берегу озера Лёг, в самом сердце земли свеев. Зато для Ингер это было первое большое путешествие в чужие земли, и она с большим любопытством осматривала все, что открывалось по мере приближения к цели: множество мысов и островов на озере Лёг, в которое корабль вошел из моря, королевскую усадьбу на ближнем острове Адельсе, священную скалу под названием Борг, видную еще с моря и господствующую над поселением Бьёрко, две гавани примерно в тысяче шагов от нее – Куггхамн и Корсхамн, Корабельную и Крестовую. Эймунд сказал, что по преданию, в эту гавань епископ Ансгар сто лет назад бросил крест, но подробности обещал в другой раз. Еще на подходе было тесно от кораблей, что стремились к причалам из заполненных камнем срубов. В детстве Ингер какое-то время прожила в вике Рибе на западном побережье Йотланда, но, в отличие от Гунхильды дочери Олава, своей будущей невестки и золовки одновременно, плохо знала быт торговых поселений. Поэтому у нее разбегались глаза от всего увиденного. Множество кораблей подходило к причалам и уходило в море или в озеро, вглубь земли свеев, стояло на погрузке и разгрузке, лежало на берегу для починки – не считая тех, что были упрятаны в корабельные сараи. Она даже растерялась, чуть ли не впервые в жизни, и крепче ухватилась за руку своего жениха. Ей было так странно вдруг оказаться в большой, шумной толпе, где каждый был занят своим делом, а на нее никто не обращал внимания! Ингер дочь Горма привыкла быть на виду, привыкла, что перед нею все расступаются и на нее устремлены все взоры – но тут ни один человек не знал, кто эта рослая, красивая девушка с вьющимися светлыми волосами, и не думал даже выражать почтение.
