Елена Малиновская - Один за всех, и стая за одного
Беннетт не ошибся. После ночи, проведенной в родном доме и в окружении родной семьи, я действительно проснулась как ни в чем не бывало. Правда, совершенно ничего не помнила о событиях минувших дней. Последнее, что осталось в моей памяти — как я закрываю лавку и иду домой. Меня расспрашивал отец. Меня расспрашивала мать. Меня расспрашивали обе сестры, и даже Айк что-то вопросительно лопотал. Прибыл староста и тоже устроил мне настоящий допрос, при этом гадливо ухмыляясь и подмигивая, словно намекая, что уж он-то точно знает причину моего исчезновения. Правда, это заметил отец, после чего без лишних слов выставил старосту прочь из дома.
Один Генрих не докучал мне с расспросами. Точнее, он, конечно, задал мне несколько вопросов, и тогда я не выдержала и расплакалась. Сквозь слезы выдавила, что если и он мне не верит, то я тогда не знаю, что мне делать. Но я на самом деле не помню. Ничего не помню! Могу поклясться в этом хоть собственной душой!
Генрих успокоил меня. И больше ни разу не заводил на эту тему речь, хотя пару раз я все-таки ловила на себе его задумчивый вопросительный взгляд.
Тайна моего столь продолжительного отсутствия до сих пор оставалась нераскрытой. С того момента, как я очнулась в родной комнате, прошла целая неделя. Но каждый день начинался с одного и того же. Утром меня будит мать, которая успевает к моему пробуждению наготовить целую гору выпечки. Пока я завтракаю, она сидит рядом и молча смотрит мне в рот, а затем начинает исподволь расспрашивать, не промелькнуло ли в моей памяти хоть что-нибудь из событий тех полутора суток, что меня не было дома.
Если честно, это напоминает самую настоящую пытку! Я бы с удовольствием уходила из дома на весь день, но куда? Отправиться на работу в лавку — значит, терпеть паломничество всех жителей нашего городка, каждый из которых будет заводить ту же песню. Спасибо, я по горло сыта визитами соседок, которые набрасываются на меня с вопросами, стоит только неосторожно показаться им на глаза. Я мечтала, что со временем острота происшествия притупится и моя жизнь придет в привычную колею.
— Марика, просыпайся.
Кровать прогнулась под чужим весом — это мать села рядом. Я ощутила легчайшее прикосновение к моим волосам, когда она погладила меня по голове.
— Нет, я ничего не вспомнила, — глухо проговорила я, по-прежнему уткнувшись лицом в подушку. — И ничего не видела во сне.
— О, мы тебя совсем замучили. — В голосе матери послышалась грустная усмешка. — Прости, дорогая. Просто все это так необычно… Твое исчезновение и столь внезапное появление… Скажи, ты точно не желаешь съездить в Гроштер? Вестия сказала, что знает мага, который специализируется именно на случаях потери памяти. А можно обратиться на факультет ментальной магии…
Я так резко вздрогнула, что сама испугалась своей реакции. На миг почему-то перехватило дыхание. Но при словосочетании «факультет ментальной магии» мне стало не просто не по себе, а очень и очень страшно. Чудилось что-то зловещее в этом названии. А еще я почему-то вспомнила ворон. Черные шумные птицы, которым всегда и до всего есть дело.
Не выдержав, я оторвала голову от подушки и посмотрела на подоконник, уже готовая к тому, что увижу на нем крикливую птицу. Но нет, тот был совершенно пуст. И я с непонятным облегчением перевела дыхание.
— Что с тобой? — удивленно поинтересовалась мать. С плохо скрытой надеждой спросила: — Ты что-то вспомни…
Но не договорила, стыдливо замявшись, когда я порывисто повернулась к ней.
— Нет, матушка, я ничего не вспомнила, — терпеливо и вежливо повторила я, хотя внутри все горело от желания закричать во все горло — да когда же вы все от меня отстанете с этим вопросом!
— Ну хорошо, хорошо, не переживай, значит, попозже вспомнишь, — затараторила матушка и опять ласково погладила меня по голове.
Я прикрыла глаза, стараясь не сорваться на разъяренный рык. Да, это действительно пытка. Самое настоящее изощренное издевательство. Неужели даже самые родные, близкие и любимые люди не понимают, что делают мне больно этими непрекращающимися расспросами?
— А что будет, если я не вспомню? — тихо поинтересовалась я, усаживаясь поудобнее и подложив под спину подушку.
— Как это? — растерянно переспросила матушка.
— Да вот так. — Я зло сжала кулаки и в упор взглянула на нее. — Если пройдут месяцы, годы, но это так и останется тайной? Вы перестанете любить меня? Выгоните из дома?
— Не говори глупостей, — фыркнула матушка и встала, нервно одернув передник. — Конечно же, мы не перестанем любить тебя ни при каких обстоятельствах.
— Тогда хватит мучить меня, — взмолилась я. — Матушка, я ведь не обманываю и не лукавлю. Ну не помню я! Ничего не помню!
— Не переживай, скоро вспомнишь, — беспрекословным тоном отрезала матушка.
Я закатила глаза и все-таки зарычала. О небо, я сейчас кого-то покусаю!
И вдруг замерла. Звук рычания пробудил что-то в моей душе. Какое-то непонятное ощущение знакомого. Что-то темное шевельнулось в моей голове. Не воспоминание, а лишь намек на него.
Но стоило мне сосредоточиться, как это мимолетное ощущение растаяло, будто его и не было никогда.
— Ты обязательно вспомнишь, Марика, — спокойным уверенным тоном продолжила матушка, к моему счастью, не заметив этой крохотной сценки. — У каждой загадки должна быть отгадка. Тебя не обесчестили и не избили. И за это, вне всякого сомнения, надо принести благодарность богам. Но где-то же ты была все это время! И что-то ты делала!
После чего развернулась и важно прошествовала к двери. На самом пороге обернулась и добавила с ласковой улыбкой:
— Спускайся завтракать, Марика. Ждут только тебя.
Хлопнула, закрывшись, дверь. И я все-таки испустила долгий протяжный стон. Ждут только меня! Значит, вся семья в сборе. И значит, как минимум час Алика, отец и мать то и дело будут задавать вроде как невинные вопросы, желая проверить, не обманываю ли я их. Мне еще крупно повезет, если Герда, которая уже находилась на последних месяцах беременности, не явилась проведать родителей и заодно вновь расспросить непутевую сестру про ее загадочные приключения.
Хорошо, что Айк еще толком не говорит, а то бы и он наверняка принял участие в этом семейном развлечении.
Не было ничего странного в том, что после сообщения матери мне немедленно захотелось улизнуть через окно, лишь бы избежать очередного допроса с пристрастием. И я с сомнением посмотрела в сторону оного. А что, моя комната на первом этаже. Вряд ли мне составит особого труда перебраться через подоконник и спрыгнуть на мягкую землю. Правда, наверняка мамины цветы в палисаднике помну, если не поломаю. Ох, и задаст мне она за это взбучку!
«Взбучку тебе куда скорее зададут за попытку самовольно и без предупреждения покинуть дом, — мрачно исправил меня внутренний голос. — Вспомни, сколько раз за минувшую неделю тебе разрешалось прогуляться в одиночестве. Да нисколько! Каждый раз при этом рядом кто-то из родных присутствовал».
Я окончательно пригорюнилась. Да, беспокойство моей семьи понятно. Они очень боялись, что так внезапно сначала потерянная, а потом обретенная дочь может опять куда-нибудь запропаститься. Но мне от этого не легче. Выть хочется от этой удушающей заботы. Не говоря уже про вопросы, вопросы и вопросы, которые сопровождают меня с утра до самого позднего вечера.
Внезапно в створку окна с нежным звоном что-то ударилось.
Я нахмурилась и на всякий случай подтянула одеяло повыше, поскольку еще не успела надеть платье и оставалась в ночной сорочке. Что это?
Гадать мне долго не пришлось. Почти сразу робкий стук повторился вновь и раздался тихий шепот Генриха:
— Марика, ты спишь?
— Нет, — после короткой паузы отозвалась я.
Странно, из всех моих знакомых и родных только Генрих не мучил меня постоянными расспросами. При наших встречах он предпочитал молчать и просто держать меня за руку. Но именно в его присутствии мне было особенно неловко. Словно я совершила какой-то постыдный поступок и вынуждена скрывать его.
А еще мне почему-то разонравились прикосновения жениха. Нет, я никогда не воспаряла в небеса от блаженства, когда он гладил меня по волосам или же целовал. По-моему, такое возможно лишь в любовных романах. Но мне было приятно его присутствие. Нравилось болтать с ним ни о чем и одновременно — обо всем на свете. Однако после моего исчезновения и чудесного возвращения все изменилось. Каждая попытка Генриха обнять меня вызывала глухое раздражение, которое медленно, но верно копилось в душе. Конечно, я не показывала ему это, но, боюсь, он сам догадался. Иначе почему вдруг последние дни забегал ко мне всего на пару минут в день. Осведомлялся о моем здоровье и вновь исчезал.
Наверное, Генрих готовился разорвать помолвку. Кому нужна невеста, в прошлом которой скрываются такие темные пятна и о которой судачит вся округа…
