Владимир Корн - Счастливчик Леонард
Молчали и мы. Мы с Клер – по понятной причине, ну а Головешка – потому что никогда прежде ему не доводилось видеть Блеза в таком отрешенном состоянии.
Наконец он заговорил:
– Я должен был его убить, обязательно должен был! Но не сделал этого, потому что струсил! Но я должен был это сделать, даже ценой собственной жизни!
Дослушивать то, что больше всего походило на исповедь, я не стал, сорвав с его головы эту штуку. И Блез будто очнулся. Он снова обвел взглядом нас всех, потрепал Барри за ухом…
– Все так и есть, – сказал наконец он. – И это моя боль.
– Почему на Блеза эта штука подействовала именно так? – после затянувшегося молчания спросила наконец Клер.
Конечно же у меня был готовый ответ:
– Потому что она вызывает самое сокровенное. У одних – одно, у других – другое.
– Уж не хочешь ли ты мне сказать!.. – начала было она.
– Хочу, – с готовностью кивнул я. – Просто ты сама себя обманываешь. На самом деле ты другая.
И «другой» ты мне нравишься еще больше…
– Интересно было бы надеть ее на твою голову.
– И чего бы нового ты обо мне узнала?
Я посмотрел на Клер тем особым взглядом, после которого любой девушке становится понятно, что хотел бы сделать с ней мужчина буквально в следующее мгновение. Если она не глупа как пробка, что к Клер не относится ни в коей мере.
– Нет, я не такая, – немного подумав, ответила девушка. – Точно не такая!
И что плохого в том, если ты все же была бы «такой»? Конечно, не ко всем мужчинам подряд, а только к тому, который очень тебе нравится?
– А давай проверим еще раз?
– Нет, – покачала головой Клер.
– Боишься саму себя?
– Да ничего я не боюсь! А уж себя – так вообще ни капельки!
– Так, может, все же наденешь? – спросил я с самым равнодушным видом. – Если «ни капельки»?
– А вот возьму и надену! – запальчиво ответила она. – И тогда ты точно убедишься, что я не какая‑нибудь там!..
О боги, ну «какая»?! Такая, о которой мечтает практически любой мужчина? Чтобы женщина иногда сама проявляла инициативу, а не делала вид, что уступает только настойчивым просьбам. Есть и другие женщины, для которых проявить инициативу самой – в порядке вещей. Но почему некоторым для этого нужна то ли кастрюля, то ли корона, то ли шлем?
– Все‑таки ты боишься. – Я ехидно улыбнулся. – И нечего было меня обманывать.
– Я же сказала, что не боюсь!
– Ну так надевай!
– Ну и надену!
И Клер почти уже надела ее на голову, когда остановилась. На некоторое время она замерла.
– Что, настраиваешь себя, что ты не такая?
– Вот еще!.. Смотри!
«Ну наконец‑то!», – успел обрадоваться я, когда Клер вдруг ловко нахлобучила этот дуршлаг без ручки мне на голову.
Светало. Я осторожно скосил глаза на девушку, которая удобно пристроила голову на моем плече. Явно не спит: ресницы у нее подрагивают.
– Может, все‑таки расскажешь, что произошло после того, как ты напялила на меня эту кастрюлю?
Судя по всему – ничего страшного, поскольку ночка выдалась замечательнейшая, а сама Клер вела себя так, как будто «корона» была на ее голове, причем все время. Беда заключалась в том, что сам я абсолютно ничего не помнил – что же со мной было с нею на голове, и очнулся только тогда, когда мы уже лежали в постели и девушка страстно меня целовала.
Только какое‑то смутное видение, будто я перед Клер исповедался. И еще плакал. Но вот этого точно быть не могло, поскольку слезы я лил в последний раз еще в глубоком детстве!
– Перебьешься.
Ну почему мир ко так мне несправедлив?! И Клер все помнит, и Блез, а я нет.
– А о чем хоть я говорил? Или рассказывал…
– Лео, я тебе сто раз уже отвечала – не скажу, и не допытывайся.
Ну как можно ответить сто, когда я всего три раза спрашивал?
– И вообще скоро вставать. – После чего Клер посмотрела на меня так многозначительно, что я невольно подался к ней навстречу.
По истечении недели после вышеописанных событий мы и отправились в нашу экспедицию. Должен заметить, не без некоторой помпезности. Правда, вся она относилась к маркизу де ла Сантисима. Вообще‑то свое отбытие тот хотел произвести в обстановке строгой секретности, но то, что знает мажордом, во время любовных игр становится известно и кухарке. От нее, тем же путем, конюху. Тот ночью в постели на ушко поведает секрет служанке. Она между делом, тоже ночной порой, проболтается кучеру. У того найдется хорошая знакомая среди городских белошвеек, клиентками которых являются все знатные дамы города. И потому в конечном итоге на причале нас провожала целая куча народа. Не хватало разве что оркестра.
Среди провожающих преобладали празднично одетые девицы брачного возраста. Хотя попадались и откровенные матроны, но усиленно молодящиеся. Что было понятно и без лишних слов – дон Франциско молод, знатен, красив, богат и свободен от брачных уз. Женщины махали ему платочками, сам он в ответ кланялся, улыбался и посылал воздушные поцелуи. Судя по их количеству, поцелуев должно было хватить каждой.
Мы всей нашей компанией скромно стояли на палубе барки «Мартисиа», что в переводе с васнийского означает «Ласточка». Барку переоборудовали в галеру, проделав в ее бортах портики для весел и установив сиденья для самих гребцов. Еще на ней установили мачту.
В основном же переоборудование «Ласточки» заключалось в том, что кормовую надстройку существенно увеличили, устроив в ней покои маркиза, его обеденный зал, кухню и личный кабинет. Появилось в ней и еще одно немаленькое помещение. Без окон, но с надежными железными дверями – для хранения будущих сокровищ, которые, по замыслу маркиза, должны быть у него под боком.
Вот же уверенность в успехе у человека!
– Лео, ты только посмотри! – Головешка указал на появившуюся в отдалении группу пропыленных всадников. – Точно они или мне только кажется?
– Точно! Быстро все попрятались! – немедленно приказал я, волоча под руку сопротивляющуюся Клер к противоположному от причала борту.
– Лео, что за шуточки?! – возмущалась она. – И вовсе я никому не улыбалась!
Улыбалась, улыбалась… но сейчас было не до этого.
– Ты желаешь продолжить беседу с бароном Эльхасио о «Гипниусе» Ависьена? Нет? Ну тогда не оборачивайся и любуйся вон теми уточками. Смотри, как красиво они плывут!
Это действительно был барон Эльхасио. Он изрядно спал с лица, его щегольские усы приобрели запущенный вид, одежда от тягот пути значительно поистрепалась, но глаза по‑прежнему горели азартом. В отличие от его людей, воплощавших собой полное уныние. И глаза у них азартом не горели. Ко всему, у многих из них они были заплывшими, но теперь уже с правой стороны лица. Учитывая, что барон Эльхасио левша – ничего удивительного.
«Нет, ну какой же он все‑таки настырный‑то, а?! – скрежеща зубами, размышлял я. – Никак не может успокоиться! Нетрудно предположить, что случится дальше. В Карбенте барон наведет справки о нас и обязательно узнает, что мы в нем побывали. Хуже того, ему расскажут и о том, что теперь мы в одной команде с маркизом. Сам де ла Сантисима однажды отозвался о бароне с явным пренебрежением, но тут дело касается задетой дворянской чести. И встреться они, совсем не известно, чем все обернется: не сыграет ли злую шутку с доном Франциско, так сказать, корпоративная солидарность? Необходимо быть начеку!»
Наконец с берега отдали чалки, наша галера под восторженные крики медленно, но величаво начала свой путь вниз по течению Карбы, на встречу с сокровищами. И нам на некоторое время можно было успокоиться.
Первые несколько дней плавания прошли спокойно. Если позволяла погода, а она постоянно нам благоприятствовала, маркиз распоряжался накрывать общий стол прямо на палубе. Во главе его садился он сам, а нас, охотников за сокровищами Прежних, рассаживал по обе руки от себя. Таким образом, за столом напротив нас всегда располагались местные охотники. Их тоже было четверо. Тем самым дон Франциско ясно давал понять – здоровая конкуренция никогда и никому не мешала.
Старшим у них был Толстый Гван. Охотник, несомненно, опытный, и опыта, пожалуй, у него было нисколько не меньше моего. Он даже успел побывать в ущелье Злых Духов. Правда, до самого замка Прежних, расположенного там, дойти не смог. Полностью оправдывая свое прозвище, Гван выделялся дородностью. И еще – писклявым голосом. Все это наводило меня на сильнейшие подозрения, что уберечься от злобных ящериц Ущелья у него не получилось.
За столом было весело, а разнообразие и качество блюд благодаря прихваченному маркизом с собой личному повару нас постоянно радовало.
Ко всему прочему, дон Франциско оказался еще и любителем исполнить пару‑тройку романсов, музыку и слова к которым сам же и написал. И потому каждый вечер, когда мы вставали на якорь, чтобы не плыть в темноте, поскольку Карба в верхнем течении изобилует многочисленными мелями, после ужина нас ждал концерт в его исполнении.
