Татьяна Корсакова - Девушка с серебряной кровью
Как Федор ни крепился, сон подкрался на мягких лапах, упал сверху, погасив луну и звезды. И Федор тоже упал, но не камнем, а невесомым ласточкиным пером спланировал на дно Нижнего мира. Здесь было темно и тихо. Тишина нарушалась лишь пощелкиванием костей да шелестом истлевшей одежды, а темноту подсвечивали два желтых огня. В этом желтом свете было что-то издевательское и опасное, заставляющее кровь выстывать и превращаться в холодную озерную воду. В Нижнем мире по-настоящему спокойно было только в гроте с подземным озером, но дорогу в грот знала только Айви, а Федор всякий раз забывал, стоило только проснуться.
Айви не было очень долго, и Федор уже решил, что она не придет, когда с неба черной стрелой упала ласточка, ударила его в грудь, сказала требовательно:
– Просыпайся! Просыпайся, Федя!
И вверху, в черном небе, громыхнуло, зазвенело металлически.
– Проснись! – Ласточка, так и не превратившаяся в Айви, взмыла вверх, а Федор проснулся.
Он сел, замотал головой, прогоняя из нее звон. Вот только звон не желал исчезать. Наоборот, кажется, стал еще громче. И тогда молодой человек понял, выбежал во двор, со всех ног бросился к башне.
Подтвердились его опасения – Август запустил механизм без него, и сейчас куранты отбивали первые секунды своей механической жизни. Звон летел над верхушками деревьев, отражался от стен усадьбы и почти полностью заглушал человеческий крик.
Федор запрокинул голову и на фоне серого предрассветного неба увидел барахтающуюся в воздухе фигуру. Хватило одного взгляда, чтобы понять – жить Августу осталось недолго. Очень скоро уцепившиеся за край смотрового окна пальцы ослабнут и разожмутся…
За спиной послышался испуганный женский визг, но Федор больше ничего не слышал и не видел, он распахнул дверь, бросился вверх по лестнице. Лестница казалась бесконечной. Он бежал, сбивая ноги, и никак не мог достигнуть смотровой площадки. Только лишь крик Августа, становящийся все громче, служил доказательством, что цель близка, остался последний рывок. И Федор сделал этот рывок, одной рукой обхватил драконью шею, а второй вцепился в запястье Берга в то самое мгновение, когда его пальцы разжались, и весь его огромный, просто чудовищный вес пришелся на Федорово плечо.
– Держитесь, – прохрипел он, безуспешно пытаясь вытащить архитектора на площадку. – Хватайтесь свободной рукой!
– Не могу! – Август тоже хрипел. От него пахло вином и страхом. Страх застыл уродливой гримасой на лице, поселился в расширившихся зрачках. Берг знал, что умрет, и уже почти смирился с этим знанием. Обычному человеку не удержать такой вес. Долго не удержать. Федор чувствовал, как натягиваются до предела мышцы и сухожилия, как в почти выбитой из сустава руке рождается невыносимая боль. Но несмотря ни на что, силы еще были. Надо лишь удержать Августа до прихода помощи.
– Это он… – Взгляд Августа сместился куда-то за плечо Федора. – Это он меня…
Не нужно было оборачиваться, тратить драгоценные силы, но Федор не удержался, оглянулся…
Дракон смотрел на него совершенно человеческим взглядом, и его мертвые глаза отсвечивали желтым, а бронзовая чешуя тихо пощелкивала.
– Столкнул… меня. – Свободной рукой Август пытался схватиться за край окна, и у него, наверное, получилось бы, если бы механизм вдруг не пришел в движение. Сам по себе. Площадка с закрепленными на ней бронзовыми фигурами начала медленное вращение, вокруг собственной оси, и Федор узнал, что такое дыба, всем своим телом почувствовал. Захрустели связки, затрещали мышцы, вспыхнула болью и онемела рука, которой он все еще держал Берга, а дракон, за которого цеплялся Федор, издевательски скалился и уползал все дальше от смотрового окна, все дальше от Августа.
Федор зарычал одновременно от боли и от злости. Глаза заволокло кровавым туманом, холодная драконья шея скользила под пальцами, чешуя сдирала с ладоней кожу, но он держал. Уперся пятками в уходящую из-под ног платформу и держал. Вот только надолго ли его хватит?
Он потерялся в кровавом тумане, не понимая, где верх, где низ, где дракон, а где Август. Он держал их обоих и больше не чувствовал боли – только злость, дикую, нечеловеческую. Когда кто-то попытался разжать его сведенные судорогой пальцы, Федор снова зарычал, забился, стряхивая с себя со всех сторон наваливающихся невидимых врагов. А потом что-то легонько коснулось его макушки, стало сначала очень больно и почти сразу же хорошо…
* * *Федор пришел в себя от яркого света и сильной боли. Болело все, что только могло болеть, но правое плечо особенно. Он понял это, как только попытался пошевелиться. Боль хлынула по руке горячей волной, захлестнула горло, приглушив рвущийся из него крик. А потом в глотку полилось что-то прохладное, безвкусное. И на лоб тоже легло прохладное, погладило, мягко надавило, не позволяя поднять голову.
– Лежи, непутевый, – услышал Федор голос Евдокии. – И глаз пока не открывай.
Он ослушался. На то, чтобы встать, сил не было, но их хватило, чтобы приподнять веки. Кровавый туман не исчез окончательно, но стал реже, и в его прорехах Федор попеременно видел то Евдокию, то Августа. Оба они были бледны и мрачны, но в отличие от тетушки Август пытался улыбаться. Его толстогубый рот кривился в уродливой гримасе, обнажая неровные зубы, и Федор подумал, что лучше бы он не улыбался, а потом решил, что раз улыбается, значит, живой.
– Очнулся. – Евдокия погладила его по лбу. Прохладное оказалось ее ладонью. Никогда раньше она его не гладила вот так, как маленького.
– Очнулся, – согласился Федор и даже попытался кивнуть, но Евдокия не позволила.
– Лежи, горемыка, – произнесла она строго. – Как ты себя чувствуешь?
Хотелось соврать, что все прекрасно, но Федор знал, тетушка не поверит, и поэтому сказал правду:
– Все болит, особенно плечо.
– И немудрено, плечо ты выбил. Саввы Сидоровича доктор руку тебе уже вправил, но болеть будет долго.
– Дайте же мне! – послышался нетерпеливый голос и в прорехе тумана вместо Евдокии снова появился Август.
Теперь Федор мог видеть его почти целиком. Гладко выбритый, в чистой сорочке, с мешками под совиными глазами, Август всматривался в лицо помощника, и нижнее веко его подергивалось, а правую руку, обернутую белой тряпицей, он баюкал свободной левой рукой. От него шел тонкий винный дух, не так давно архитектор пил, но у Федора не было ни сил, ни желания его осуждать.
– Спасибо, Федя, – сказал Берг прочувствованно и всхлипнул. Евдокия тут же многозначительно хмыкнула и отвернулась к окну.
– На здоровье.
Здоровым Август не выглядел, но был жив. И сам Федор тоже остался жив, только плохо помнил, что произошло, когда его накрыло кровавым туманом. Что-то же произошло…
– А что случилось? – Он посмотрел на Евдокию, тетушка казалась ему более информированной.
– Приступ у тебя случился, – сказала она и посмотрела многозначительно. – Давненько не бывало, а тут такая напасть. Доктор сказал, это от сильных переживаний.
Да, переживания его были сильными, это Федор помнил, как помнил он и то, что не мог отпустить Августа. Ни за что! Берг это тоже помнил, в глазах его до сих пор стоял ужас, да и веко подрагивало неспроста. Что же случилось?
Наверное, Федор задал этот вопрос вслух, потому что Евдокия дернула плечом, а Август заговорил очень тихо, почти шепотом, то и дело поглядывая на запертую дверь.
– Ночка у меня выдалась бессонная, даже вино не помогло уснуть. – Это прозвучало как оправдание, вот только Федор никак не мог понять, за что тот оправдывается: за бессонницу или за выпитое вино.
– Анфиса на заре ушла. – Берг бросил быстрый взгляд на Евдокию, но та сидела с каменным лицом и походила на статую. – А я решил подняться на площадку, просто посмотреть, как оно там. Просто посмотреть. – Август глянул на свои подрагивающие руки.
– Меня разбудил бой курантов. – Говорить было больно, голова гудела, что церковный колокол. – Это вы завели часы?
– Нет! – крикнул Август и тут же испуганно втянул голову в плечи. – Я не запускал механизм. Темно еще было что-нибудь запускать. Я просто пошел к смотровому окну, хотел полюбоваться. Я люблю высоту. – Он побледнел. – Любил. Я стоял у окна, когда механизм пришел в движение. Сам. Слышишь меня, Федя? Эта чертова штука словно ожила, он повернулся и столкнул меня с площадки.
– Кто? – спросила Евдокия. Впервые она проявила интерес к их разговору.
– Дракон, – ответил вместо Августа Федор, и Берг посмотрел на помощника со смесью облегчения и благодарности. – Вас столкнул с площадки дракон.
– Пить нужно меньше. Обоим, – заметила Евдокия строго, но в голосе ее не было присущей ей непоколебимой уверенности в собственной правоте.
– Я не пьяница и не сумасшедший. – Август приосанился. – А племянник ваш так и вовсе праведник. Повторяю: я не включал механизм. Он сам, как живой… Гадина желтоглазая.
